Которые ангелы (Лена и Саша) – этих бесов смыли с меня теплой водой и отогнали разумною беседой: «Итак, очищаемые, по моему мнению, должны соделываться совершенно чистыми, и чуждыми всякой разнообразной примеси; просвещаемые должны исполняться Божественным светом, дабы возвыситься чистейшими очами ума до созерцательного состояния и силы; наконец совершенствуемые, возвышаясь над несовершенным, должны соделываться участниками в усовершающем познании созерцаемых тайн. А очищающие, так как совершенно чистые, должны уделять другим от собственной чистоты; просвещающие, как тончайшие умы, способные принимать свет и сообщать его, и, совершенно полные священного сияния, должны повсюду обильно изливать свет на достойных его; наконец совершенствующие, как способнейшие сообщать совершенство, должны совершенствуемых посвящать в священнейшее познание созерцаемых тайн. Таким образом каждый чин Иерархии, по мере своих сил, принимает участие в делах Божественных, совершая благодатию и силою, дарованною от Бога, то, что находится в Божестве естественно и вышеестественно и совершается непостижимо, и что наконец открыто для того, чтобы умы боголюбивые подражали тому.» (Дионисий Ареопагит)
А к чему (повторю) я к столь бытовой ситуации приплетаю ангельские чины? К чему соотношу моё личное выживание с выживанием моей родины? Причём – не только здесь и сейчас, а на протяжении всей её истории: в роли кого (ангела или беса) выступали те же Ленин и Сталин?
У меня нет ответа. Точнее, я не берусь облекать его в слова. Повторюсь: ответов – вообще нет, зато есть результат.
Результат этот таков: сейчас, когда весь мир собрался мою страну нивелировать до собрания разномастный корпускул, и вновь вся надежда на решения Верховного, на героизм и умение российского воина и на самоотверженность тружеников тыла – результатом возможно счесть лишь очередную нашу победу.
Будем считать, она (в Вечности) – уже состоялась.
Напоминаю, в последний раз я прилетел в Москву поддержать Лену. Саша был мёртв уже лет шесть-семь. Шла война на так называемой Украине, и мы всё больше убеждались: никакой Украины не должно быть: иуд не должно существовать, их на-личие – противоречат мирозданию.
Происходила переоценка. Захар Прилепин: “Если бы не все эти катастрофические события, в России так и думали бы, что образец мужчины – это, скажем, Данила Козловский, а не мужики из ЧВК «Вагнер», у нас бы так и не было улицы Захарченко и школы имени Арсена Моторолы, Макаревич так и был бы отцом русского рока, люди так и думали бы, что современные поэты – это Моргенштерн и Ася Астахова, у нас так и не появился бы памятник Фиделю Кастро – крупнейшему политическому деятелю XX века, главнокомандующий так и не сказал бы, что советские вожди – вожди России не хуже монархов и князей, а российское кино продолжало бы поставлять сериалы про заградотряды и вечный Левиафан, не было бы даже надежды на то, что хоть какие-то изменения возможны в Минкульте, где треть театров возглавляют люди, ненавидящие страну, а в Министерстве Обороны бы так и оставались отдельные управленцы, умеющие только пилить, и не умеющие, более того, даже не желающие воевать, Даня Милохин так бы и рекламировал крупнейший банк, а огромное лицо Дудя, как символ успеха и знания сути вещей, высилось бы над всеми в Шереметьево, мы бы, кстати, не узнали, что актриса Полина Агуреева – хоть и девочка, а по характеру мужик, а режиссёр Вырыпаев – хоть и мальчик, а по характеру хуже, чем баба, и даже не поверили бы про Медведева, что это жёсткий парень, который весело формулирует важные вещи, и не в курсе были бы, что Кадыров – это реально патриот нашей страны,половина списка «Форбс» так и торчало бы в России, делая вид, что они лучшие люди державы, мы бы не вспомнили, как буряты, тувинцы, калмыки и башкиры могут рубиться за Россию, и всё повторяли бы это ублюдское слово «многонационалочка», мы бы верили, что дружить надо с просвещенной Европой, а не с Ираном, Северном Кореей, Китаем и Кубой, наконец, миллионы людей в России так и не вспомнили бы, что они – народ. Хорошо бы всё это понять без войны, но без войны мы не смогли.
Теперь задача – не забыть всё перечисленное, и ещё тысячу не названных пунктов.»
О да, это хорошо – понять; только теперь против нас мощь пятидесяти государств: всё возвращается на круги своя, к началу времён: мощь Орды несравненно выше силы Русской земли, мощь Рейха (и объединённой им Европы) несравненно выше силы СССР… Если бы не Царство Божье (СССР ли, Святой ли Руси).
Так что, опять уповаем на чудо?
Вспомнилось мне вот что: когда Саша ушёл спать, и мы остались с Леной на кухоньке. Никто не мог тогда предположить, что Лена останется совсем одна (об этом я расскажу в другой раз); никто не мог предположить, что эта женщина, сидя напротив своего избитого и пьяного гостя, заговорит с ним о чуде.
– Ты знаешь, я так люблю Сашку, – сказала она.
– Знаю, – сказал я.
– И Сашка меня любит.
Саша (почти) услышал. И не сказал:
– Если бы не Ксюха, я бы давно от тебя ушёл.
Ксенией звали дочь Лены и Саши. Очень красивая девчонка. Очень популярная в своём районе. Она подсядет на героин, и в одну из своих ломок, когда Саша не даст её денег на дозу, зарежет его.
Нанеся двадцать три удара кухонным ножом.
Но это всё в будущем. Хорошем таком будущем. А в нашем плохом (для меня) прошлом я не ответил своему московскому другу:
– Никого бы ты не оставил.
Саша (почти) услышит и согласится. Мы с ним много гуляли по Москве, пьянствовали в книжном магазинчике Ad marginem на Павелецкой (так называемая элитарная литература), где директором была одна из его любовниц, бывшая студентка Лит. института им. Горького; а когда Инкомбанк разорился, вместе мчались среди ночи к банкомату, успеть снять последнюю зарплату ещё одной его любовницы.
А пока в нашем (плохом для меня) прошлом Лена сказала:
– Я так люблю Сашку.
Прекрасное вчера.
– Я в меру глуп, – сказал я. – Если бы я был глуп безмерно, я был бы в этом мире гармоничен.
Лена промолчала. Она не спрашивала меня о любовницах своего мужа. Что поделаешь, все мы всё ещё люди, дети Дня Восьмого.
Саша, которому всё же не спалось, вернулся к нам.
– О чём вы тут? – спросил он, протискиваясь (кухонька была крошечной).
– Когда говорить не о чем, русский человек говорит о политике, – сказал я.
– Ага! – не поверил Саша.
Напомню: в те годы все были либо уверены, что с Россией всё хорошо, либо доподлинно знали, что ей никогда не подняться. Что лишь шаг остаётся до пропасти и распада; только глупцы не могли этого осознать!
Я был из тех глупцов: думал, что всё образуется.
– Кстати, о политике. – сказала Лена. – Сашка, помнишь, как мы всю ночь проговорили о Ленине и Сталине, и что потом ты даже отказался спать с «такой ленинисткой»?
– И чего? – спросил я.
Я был «тогдашний», ещё не знал, что стану законченным «сталинистом.
– Молоды были, – сказал Саша.– – Не стал я тогда спать с ней, ушёл в другую комнату. Дурак был.
Я воспринял слово «дурак» как относящееся ко всем нам. Тем, кто остаётся жив только чудом. Поскольку Саша (порождение советского образования – эрудит, которому не нужно себя декларировать: он так живёт, что всё проясняется), не смотря на двадцать три удара ножом, жив для меня всегда.
– Послушай, поэт из самого Санкт-Петербурга, – сказал Саша мне.
Понятны были аллюзии с «инкогнито из Петербурга», понятно было многое другое: быть поэтом или не быть поэтом – но гражданином быть обязан (русская классика); понятно было, что каждый выбирает по себе: женщину, религию, дорогу (Юрий Левитанский)…
– Послушай, поэт из самого Санкт-Петербурга, – Саша подчёркивал это самое «Санкт».
– Я называю мой город Санкт-Ленинградом.
– Хорошо называешь. Но послушай.
«В 1895 году Сосо показал свои стихи известному грузинскому литератору князю Илье Чавчавадзе. Пять из них были отобраны для публикации в литературной газете «Иверия», шестое появилось на страницах газеты «Квали». А стихотворение «Утро», по рекомендации Ильи Чавчавадзе, вошло в букварь для грузинских детей:
Раскрылся розовый бутон,
Прильнул к фиалке голубой,
И, лёгким ветром пробуждён,
Склонился ландыш над травой.
Пел жаворонок в синеве,
Взлетая выше облаков,
И сладкозвучный соловей