Последний отзыв
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Дмитрий Донской
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
В средневековой Москве опасность подстерегала каждого во мраке зимней ночи. Лишь во времена Ивана III в Москве появились ночные караулы, а улицы стали с наступлением темноты запирать решетками. Не лучше было и в других городах. Летописи рассказывают, что зимой 1460 года московский воевода Федор Басенок, прибывший в Новгород в свите великого князя Василия Темного, однажды допоздна засиделся на пиру у посадника. Наконец, поднявшись из-за стола, он собрался и с небольшой свитой отправился через спящий город в резиденцию московских гостей на Городище. В одном из темных проулков на москвичей налетела шайка ночных грабителей – «шильников». Бравый воевода едва сумел отбиться и умчался прочь, потеряв убитым одного из своих слуг (48, 156).
Версия вторая, политическая.
Летописец явно сочувствует убитому и настойчиво повторяет слух о том, что Алексей Петрович стал жертвой зависти других бояр к его высокому положению. Он сравнивает его участь с участью горячо почитаемого во Владимире князя Андрея Боголюбского. Основанием для такого неожиданного сравнения, по-видимому, был не только сам факт гибели боярина от рук заговорщиков, но и принадлежность заговорщиков – как и в истории Андрея Боголюбского – к его ближайшему окружению.
ВЗГЛЯД СОЛОВЬЕВА
Уже в трудах С. М. Соловьева истории гибели тысяцкого придается откровенно политический характер. Историк буквально понимает все утверждения летописца по этому делу.
Л. А. Серяков. Портрет С. М. Соловьева. 1881
«Всего замечательнее княжение Ивана следующим в Москве происшествием: мы имели уже случай говорить, что вследствие оседлости князей бояре должны были приобрести большее значение в княжестве; по той же самой причине и тысяцкий, как член княжеской дружины, как боярин, приобрел важное значение на северо-востоке. Теперь, при оседлости князей и переходе княжества от отца к сыну, тысяцкий получил возможность отправлять свою важную должность при нескольких князьях сряду без смены, следовательно, будучи посредником между князем и городовым народонаселением, имел возможность приучить народ к себе, приобрести его расположение не только для себя, но и для потомства своего, почему князья назначали в тысяцкие сына умершего чиновника для удовольствия народного: отсюда наследственность должности в одном доме. Ясно, что такая сила могла быть опасна прежде всего другим боярам, которых влияние стеснялось влиянием тысяцкого, а потом могла быть опасна и самой власти княжеской: отсюда интерес бояр, равно как интерес самого князя, требовал уничтожения сана тысяцкого. В описываемое нами время должность московского тысяцкого отправлял знаменитый боярин Алексей Петрович; гордый народным к себе расположением, он поднял крамолу против Симеона Гордого, но был изгнан и лишен своих волостей; все три брата – Симеон, Иван и Андрей поклялись не принимать в свою службу мятежного боярина, и несмотря на то, он является тысяцким при в. князе Иване. Зимою, 3 февраля 1357 года, рано во время заутрень, тело Алексея Петровича было найдено на площади со всеми признаками насильственной смерти. Никто не видал, как совершалось убийство, но слух шел, что бояре собирали на тысяцкого тайный совет и ковали ковы, и погиб он от своих товарищей, общей всех думой, как погиб Андрей Боголюбский от Кучковичей. Сильный мятеж встал в народе озлобленном или уступил требованиям граждан, неизвестно; известно только то, что в следующем году Иван перезвал к себе опять из Рязани двоих бояр» (311, 264).
ВЗГЛЯД ВЕСЕЛОВСКОГО
Знаток Московской Руси С. Б. Веселовский также видел в этом событии драматический эпизод борьбы за власть между московскими боярскими кланами. Не останавливаясь на этом, он пошел дальше и предположил, что за убийством Алексея Петровича стоял могущественный клан Вельяминовых.
«В том же договоре великого князя Семена с братьями (1350/51 года. – Н. Б.) впервые появляется на исторической сцене соперник Вельяминовых Алексей Петрович Хвост Босоволков. Незадолго перед тем он “вошел в коромолу к великому князю” и подвергся опале. Неизвестно, в чем состояла крамола, но видно, что он был очень значительным человеком, с которым князьям приходилось очень считаться. Семен и его братья приняли на себя обоюдное обязательство не принимать на службу ни самого Алексея Петровича, ни его детей, не возвращать ему конфискованное имущество и не помогать ничем его жене и детям.
Однако через несколько лет опала была снята с А. П. Хвоста, и он стал боярином великого князя Семена. В 1347 г. А. П. Хвост и Андрей Иванович Кобыла исполняли очень почетное порученье – великий князь посылал их сватами в Тверь за своей невестой, княгиней Марьей Александровной, дочерью великого князя тверского.
Весьма вероятно предположение, что “коромолой” А. П. Хвоста было его чрезмерное честолюбие, проявленное в борьбе с Вельяминовыми за должность тысяцкого. Дело в том, что после смерти Протасия должность тысяцкого унаследовал его сын Василий. В промежуток времени между 1347 г., когда помилованный А. П. Хвост ездил сватом в Тверь, и 1356 г. Василий Протасьевич умер и должность тысяцкого вторично стала предметом борьбы. На этот раз Алексей Петрович одолел Вельяминовых, но эта победа стоила ему жизни. 3 февраля 1156 г. (следует: 1357-го. – Н. Б.), во время заутрени, Алексей Петрович был убит “дивно некако и незнаемо” и найден лежащим на Кремлевской площади.
Летописцы рассказывают об этом крупном московском событии как-то сбивчиво, загадочно, с недомолвками. Одни говорят, что Алексей Петрович был убит “боярскою думою”, т. е. боярским заговором, другие выражаются менее определенно: “всех общею думою, яко же Андрей Боголюбивый от Кучковичь, тако и сий от своея дружины пострада”. Убийство было действительно “дивно”, т. к. вообще у бояр было обыкновение никуда не выходить без сопровождения вооруженных слуг, а здесь был покинут своей дружиной и убит не кто иной, как главнокомандующий Москвы и Московского княжения. Явно, что Алексей Петрович был предан и убит своими слугами, подкупленными его врагами из боярской среды.
Последующие события показывают, что убийство было совершено не “всех общею думою”, а боярской партией, которая встретила отпор со стороны третьей партии, настолько сильной, что эта последняя не позволила заговорщикам воспользоваться плодами своего преступления и поставила их под угрозу возмездия. Если они не были наказаны немедленно, то только потому, что великий князь был в это время в Орде» (112, 213).
СВИДЕТЕЛЬСТВО ДУХОВНЫХ ГРАМОТ
Итак, история гибели московского тысяцкого, скорее всего, отражает жестокую борьбу между боярскими кланами. Но нет никаких оснований видеть в этой истории свидетельство слабости князя Ивана Ивановича как правителя. Более того. Существуют свидетельства прямо противоположного характера. Тщательный анализ духовных грамот Ивана Красного и других актов той эпохи, выполненный современным исследователем, позволил увидеть отца Дмитрия Донского в совершенно ином свете.
«Духовные Ивана Ивановича свидетельствуют, что после смерти великого князя Семена Ивановича и его младшего брата Андрея в Московском княжестве произошел настоящий переворот. Единственный оставшийся в живых взрослый мужской представитель московского княжеского дома звенигородский удельный князь Иван Иванович захватил власть в свои руки. Он установил контроль над Серпуховским уделом скончавшегося князя Андрея Ивановича, управлял волостями этого удела своими великокняжескими боярами, но главное – занял московский великокняжеский стол. Вдова Симеона Гордого Мария Александровна была лишена наиболее крупных из завещанных ей мужем владений – городов Можайска и Коломны. У нее были отняты все можайские волости и несколько коломенских, она лишилась прав и привилегий на московские доходы и повинности населения. Если иметь в виду не форму, а существо, то необходимо заключить, что Иван Красный грубо нарушил духовную грамоту Симеона Гордого, которую скрепил собственной печатью. Завещательные акты самого Ивана Ивановича должны были узаконить совершившийся переворот и утвердить новый порядок вещей: обеспечение преемственности великокняжеской власти за старшим сыном Ивана Дмитрием» (213, 278).
Таким образом, Иван Красный был сильным и склонным к произволу правителем, обладавшим стратегическим мышлением. Стремясь к сосредоточению земли и власти в руках старшего сына (и тем самым в конечном счете – к единовластию), он задевал интересы других членов московского княжеского дома и стоявших за ними групп правящей элиты. Отсюда – жестокие столкновения, борьба «партий», в которую был вовлечен и сам князь. И не отсюда ли неожиданно ранняя кончина князя – в возрасте 33 лет – в год, когда летописи не сообщают о каких-либо эпидемических явлениях?
Дмитрий унаследовал от отца проблему выстраивания отношений с боярством и решал ее традиционным методом кнута (репрессий) и пряника (пожалований). Но соотношение этих методов Дмитрий существенно изменил в пользу кнута.
И еще одна черта, которую можно понимать как преемственность политики отца и сына. Под 6876 (1358) годом летопись сообщает о том, что московский князь Иван Иванович позволил себе необычайную смелость: не впустил в свои владения ордынского «великого посла царева сына» Момат Хожу (41, 230). В этой истории много неясного. Лаконичное летописное сообщение можно понять так, что «посол» занимался размежеванием спорных владений в Рязанской земле и собирался продолжить свою деятельность в Московском княжестве. Не ожидая от этого «землемера» ничего хорошего, князь Иван «не пусти его во свою очину в Русьскую земьлю» (43, 67). Эта смелость осталась для Ивана без последствий, так как «посол» вскоре стал жертвой каких-то придворных интриг в Орде.
Об этой истории говорила тогда вся Москва. Такого рода события, точно кованые гвозди, были вбиты в семейную память потомков Калиты. Придет время – и Дмитрий, идя по стопам отца, не пустит в свои владения татарский отряд, опустошавший Рязанское княжество. Это произойдет летом 1373 года (43, 104). А еще год спустя молодой московский князь окончательно выйдет из подчинения Орде…
ВОСПИТАНИЕ СЫНА
Помимо политических уроков, преподанных на личном примере, князь Иван, безусловно, заботился о воспитании старшего сына, наследника престола, при помощи обычных уроков. После его кончины эта забота перешла к матери, княгине Александре, воспитателю княжича («дяде») Василию Вельяминову, а более всех – к «ангелу-хранителю» московского княжеского семейства митрополиту Алексею.
Не знаем, какие успехи показывал будущий полководец за школьной партой. Но никак не можем согласиться с тем, что воспитанник митрополита Алексея – ученейшего человека своего времени, создавшего собственный перевод Евангелия с греческого языка на русский, – в зрелом возрасте «не умел ни читать, ни писать» (206, 73). Основанием для такого суждения служит одна слишком буквально понятая фраза в «Слове о житии великого князя Дмитрия Ивановича» (в редакции Никоновской летописи). Восхваляя покойного князя, агиограф (возможно – Епифаний Премудрый) восклицает: «Еще дръзну несрамно рещи о житии великаго князя и царя Русскаго Дмитриа Ивановича, да, се слышаще, царие и князи научитеся тако творити; сий убо от уныя версты Бога возлюби и духовных прилежаше делех; аще и книгам не учен сый добре, но духовныа книги в сердци своем имяше» (42, 112).
В этом тексте есть отмеченная издателями летописи неисправность (в рукописи «книгам научен»), а есть и своего рода метафоричность. Агиограф использует обычный для житийной литературы троп: будущий святой в детстве получает знание не так, как прочие дети, а в силу таинственной благодати. Противопоставление двух способов познания – рационального и иррационального – классический прием христианской риторики. В качестве примера можно вспомнить обучение грамоте преподобного Сергия Радонежского в изображении Епифания Премудрого: будущий святой превращается из «двоечника» в отличника благодаря встрече с ангелом в образе старца.
Картину школьных лет князя Дмитрия можно найти в трудах знаменитого русского историка С. М. Соловьева. Рассказывая о воспитании будущего царя Ивана Грозного (судьба которого во многом сходна с судьбой «царя Русского» Дмитрия Донского), историк пишет:
«Пытливый ум ребенка требовал пищи: он с жадностию прочел все, что мог прочесть, изучил священную, церковную, римскую историю, русские летописи, творения святых отцов, но во всем, что ни читал, он искал доказательств в свою пользу; занятый постоянно борьбою, искал средств выйти победителем из этой борьбы, искал везде, преимущественно в Священном Писании, доказательств в пользу своей власти, против беззаконных слуг, отнимавших ее у него. Отсюда будут понятны нам последующие стремления Иоанна, стремления, так рано обнаружившиеся, – принятие царского титула, желание быть тем же на московском престоле, чем Давид и Соломон были на иерусалимском, Август, Константин и Феодосий – на римском; Иоанн IV был первым царем не потому только, что первый принял царский титул, но потому, что первый сознал вполне все значение царской власти, первый, так сказать, составил себе ее теорию, тогда как отец и дед его усиливали свою власть только практически» (309, 414).
Именно так – или примерно так – можно представить отроческие мечты будущего «царя Русского» – великого князя Дмитрия Ивановича Московского.
Глава 7
Суздальский спор
Горе тебе, земля,
когда царь твой отрок.
Еккл. 10, 16
Московско-суздальская война 1360–1365 годов – первое серьезное дело, в котором Дмитрию довелось принять личное участие, – была вызвана не только ослаблением Москвы в связи с малолетством московского князя, но и очевидными правами суздальской династии на великое княжение Владимирское.
Существуют две версии происхождения суздальских князей XIV столетия. Первая – в Никоновской летописи, где князь Андрей Константинович Суздальско-Нижегородский (ум. 1365) представлен как «внук Василиев, правнук Михаилов, праправнук Андреев, прапраправнук Александров» (42, 4). Это значит, что родоначальником суздальских князей был сын Александра Невского Андрей Городецкий. Однако большинство исследователей считают это сообщение ошибкой летописца или переписчика летописи (132, 141). Родословную суздальских князей они ведут от младшего брата Александра Невского князя Андрея Суздальского (201, 199; 74, 6).
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
Из этих генеалогических и, так сказать, теоретических изысканий следовали вполне практические выводы. Если суздальцы происходили от Андрея Ярославича, брата Александра Невского, то тезка, тесть и соперник Дмитрия Донского Дмитрий Суздальский был на одно поколение старше своего зятя. При «лествичном» подходе к наследованию великокняжеского стола это давало ему право первенства. Старинное правило «дядя старше племянника» нередко нарушалось, но в принципе никем не оспаривалось. Тот, кто брался за оружие во имя этого правила, в глазах окружающих представал борцом за «правду».
Но если суздальские князья XIV столетия происходили от Андрея Александровича Городецкого, сына Александра Невского, – Дмитрий Донской был на поколение старше своего тестя. В этом случае права Дмитрия Донского на великое княжение Владимирское были столь очевидны, что не нуждались в особых доказательствах…
Под властью энергичного князя Константина Васильевича Суздальско-Нижегородское княжество быстро набирало силу. В 1350 году он перенес свой стол из Суздаля в Нижний Новгород. Это был важнейший в стратегическом отношении город Северо-Восточной Руси. Отсюда по Волге и Оке открывались дороги во все стороны. Пользуясь молчаливым попустительством Орды, Константин Васильевич развернул наступление на владения мордовских князей. Новое значение города символизировал построенный князем каменный Спасский собор.
В Москве на усиление Суздальско-Нижегородского княжества смотрели с хмурой настороженностью. Это была явная угроза дому Калиты. Глава большого семейства, Константин Васильевич во всех отношениях соответствовал роли великого князя Владимирского.
Смерть Семена Гордого 26 апреля 1353 года ослабила политический потенциал Москвы. Уставшие от многолетнего правления московской династии, русские князья осенью 1353 года собрались в ханской ставке, с нетерпением ожидая торжества Константина Васильевича Суздальского. О том же хлопотали и новгородцы, направившие к хану своего посла Семена Судакова (41, 226).
Александр Невский.
Миниатюра из Царского титулярника. 1672
Однако хан по обыкновению не спешил решать столь важное дело. Князья в бесконечных застольях до хрипоты спорили о том, на чьей же стороне «правда». Все признавали «лествичный» принцип наследования верховной власти, так как понимали, что отказ от него приведет к полному хаосу и слепому произволу хана. Но при этом москвичи выстраивали «лестницу» верховной власти от Семена Гордого к Ивану Красному и далее к Андрею Серпуховскому. Суздальцы отстаивали свои собственные представления о преемственности владимирского венца: от Ивана Калиты к Александру Суздальскому и далее – к Константину Суздальскому.
Приехавший в Орду из зачумленной Москвы и все еще охваченный страхом «черной смерти» Иван Красный имел мало надежд на успех. Но, видно, сам Господь строил путь этому 27-летнему счастливцу. Укрыв его от чумы, передав ему московский стол, Провидение теперь руками «вольного царя» Джанибека дало ему и великое княжение Владимирское. Недруги Москвы, понурив головы, разъехались по своим градам и весям.
ТРЕВОГИ ВЛАСТИ
Московско-суздальский спор на время затих. Однако обе стороны предвидели его возобновление и копили силы. Константин Васильевич Суздальский (конечно, по дозволению хана) в 1354 году женил сына Бориса на дочери великого князя Литовского Ольгерда (41, 227). Этот брак создавал серьезную угрозу для Москвы. В случае войны потомков Калиты с суздальским домом Ольгерд мог прийти на выручку зятю и нанести москвичам удар в спину.
Известно, что чем больше правители готовятся к войне, тем больше говорят о стремлении к миру. В 1355 году между Иваном Московским и Константином Суздальским был торжественно заключен мир. «Того же лета князь велики Иван Иванович взя любовь со князем Констянтином Васильевичем Суздальским», – сообщает всезнающая Никоновская летопись (41, 228). Однако договору этому не суждено было стать долгим по независящей от князей причине. 21 ноября 1355 года Константин Суздальский, самый опасный на тот момент соперник московского дома, ушел в мир иной.
Зимой 1355/56 года старший сын Константина Суздальского Андрей «поиде во Орду ко царю Чянибеку, Азбякову сыну, з дары; и чествоваше его царь, и пожалова его отчиною его, и даде ему стол отца его княжение Суздальское, и Нижний Новгород, и Городец» (41, 228).
Получив искомое, Андрей поспешил домой. Его визит в Орду уложился в одну зиму. «Тое же зимы прииде из Орды князь Андреи Костянтонович и седе на княжение в Новегороде в Нижьнем», – сообщает Рогожский летописец (43, 64).
Версия вторая, политическая.
Летописец явно сочувствует убитому и настойчиво повторяет слух о том, что Алексей Петрович стал жертвой зависти других бояр к его высокому положению. Он сравнивает его участь с участью горячо почитаемого во Владимире князя Андрея Боголюбского. Основанием для такого неожиданного сравнения, по-видимому, был не только сам факт гибели боярина от рук заговорщиков, но и принадлежность заговорщиков – как и в истории Андрея Боголюбского – к его ближайшему окружению.
ВЗГЛЯД СОЛОВЬЕВА
Уже в трудах С. М. Соловьева истории гибели тысяцкого придается откровенно политический характер. Историк буквально понимает все утверждения летописца по этому делу.
Л. А. Серяков. Портрет С. М. Соловьева. 1881
«Всего замечательнее княжение Ивана следующим в Москве происшествием: мы имели уже случай говорить, что вследствие оседлости князей бояре должны были приобрести большее значение в княжестве; по той же самой причине и тысяцкий, как член княжеской дружины, как боярин, приобрел важное значение на северо-востоке. Теперь, при оседлости князей и переходе княжества от отца к сыну, тысяцкий получил возможность отправлять свою важную должность при нескольких князьях сряду без смены, следовательно, будучи посредником между князем и городовым народонаселением, имел возможность приучить народ к себе, приобрести его расположение не только для себя, но и для потомства своего, почему князья назначали в тысяцкие сына умершего чиновника для удовольствия народного: отсюда наследственность должности в одном доме. Ясно, что такая сила могла быть опасна прежде всего другим боярам, которых влияние стеснялось влиянием тысяцкого, а потом могла быть опасна и самой власти княжеской: отсюда интерес бояр, равно как интерес самого князя, требовал уничтожения сана тысяцкого. В описываемое нами время должность московского тысяцкого отправлял знаменитый боярин Алексей Петрович; гордый народным к себе расположением, он поднял крамолу против Симеона Гордого, но был изгнан и лишен своих волостей; все три брата – Симеон, Иван и Андрей поклялись не принимать в свою службу мятежного боярина, и несмотря на то, он является тысяцким при в. князе Иване. Зимою, 3 февраля 1357 года, рано во время заутрень, тело Алексея Петровича было найдено на площади со всеми признаками насильственной смерти. Никто не видал, как совершалось убийство, но слух шел, что бояре собирали на тысяцкого тайный совет и ковали ковы, и погиб он от своих товарищей, общей всех думой, как погиб Андрей Боголюбский от Кучковичей. Сильный мятеж встал в народе озлобленном или уступил требованиям граждан, неизвестно; известно только то, что в следующем году Иван перезвал к себе опять из Рязани двоих бояр» (311, 264).
ВЗГЛЯД ВЕСЕЛОВСКОГО
Знаток Московской Руси С. Б. Веселовский также видел в этом событии драматический эпизод борьбы за власть между московскими боярскими кланами. Не останавливаясь на этом, он пошел дальше и предположил, что за убийством Алексея Петровича стоял могущественный клан Вельяминовых.
«В том же договоре великого князя Семена с братьями (1350/51 года. – Н. Б.) впервые появляется на исторической сцене соперник Вельяминовых Алексей Петрович Хвост Босоволков. Незадолго перед тем он “вошел в коромолу к великому князю” и подвергся опале. Неизвестно, в чем состояла крамола, но видно, что он был очень значительным человеком, с которым князьям приходилось очень считаться. Семен и его братья приняли на себя обоюдное обязательство не принимать на службу ни самого Алексея Петровича, ни его детей, не возвращать ему конфискованное имущество и не помогать ничем его жене и детям.
Однако через несколько лет опала была снята с А. П. Хвоста, и он стал боярином великого князя Семена. В 1347 г. А. П. Хвост и Андрей Иванович Кобыла исполняли очень почетное порученье – великий князь посылал их сватами в Тверь за своей невестой, княгиней Марьей Александровной, дочерью великого князя тверского.
Весьма вероятно предположение, что “коромолой” А. П. Хвоста было его чрезмерное честолюбие, проявленное в борьбе с Вельяминовыми за должность тысяцкого. Дело в том, что после смерти Протасия должность тысяцкого унаследовал его сын Василий. В промежуток времени между 1347 г., когда помилованный А. П. Хвост ездил сватом в Тверь, и 1356 г. Василий Протасьевич умер и должность тысяцкого вторично стала предметом борьбы. На этот раз Алексей Петрович одолел Вельяминовых, но эта победа стоила ему жизни. 3 февраля 1156 г. (следует: 1357-го. – Н. Б.), во время заутрени, Алексей Петрович был убит “дивно некако и незнаемо” и найден лежащим на Кремлевской площади.
Летописцы рассказывают об этом крупном московском событии как-то сбивчиво, загадочно, с недомолвками. Одни говорят, что Алексей Петрович был убит “боярскою думою”, т. е. боярским заговором, другие выражаются менее определенно: “всех общею думою, яко же Андрей Боголюбивый от Кучковичь, тако и сий от своея дружины пострада”. Убийство было действительно “дивно”, т. к. вообще у бояр было обыкновение никуда не выходить без сопровождения вооруженных слуг, а здесь был покинут своей дружиной и убит не кто иной, как главнокомандующий Москвы и Московского княжения. Явно, что Алексей Петрович был предан и убит своими слугами, подкупленными его врагами из боярской среды.
Последующие события показывают, что убийство было совершено не “всех общею думою”, а боярской партией, которая встретила отпор со стороны третьей партии, настолько сильной, что эта последняя не позволила заговорщикам воспользоваться плодами своего преступления и поставила их под угрозу возмездия. Если они не были наказаны немедленно, то только потому, что великий князь был в это время в Орде» (112, 213).
СВИДЕТЕЛЬСТВО ДУХОВНЫХ ГРАМОТ
Итак, история гибели московского тысяцкого, скорее всего, отражает жестокую борьбу между боярскими кланами. Но нет никаких оснований видеть в этой истории свидетельство слабости князя Ивана Ивановича как правителя. Более того. Существуют свидетельства прямо противоположного характера. Тщательный анализ духовных грамот Ивана Красного и других актов той эпохи, выполненный современным исследователем, позволил увидеть отца Дмитрия Донского в совершенно ином свете.
«Духовные Ивана Ивановича свидетельствуют, что после смерти великого князя Семена Ивановича и его младшего брата Андрея в Московском княжестве произошел настоящий переворот. Единственный оставшийся в живых взрослый мужской представитель московского княжеского дома звенигородский удельный князь Иван Иванович захватил власть в свои руки. Он установил контроль над Серпуховским уделом скончавшегося князя Андрея Ивановича, управлял волостями этого удела своими великокняжескими боярами, но главное – занял московский великокняжеский стол. Вдова Симеона Гордого Мария Александровна была лишена наиболее крупных из завещанных ей мужем владений – городов Можайска и Коломны. У нее были отняты все можайские волости и несколько коломенских, она лишилась прав и привилегий на московские доходы и повинности населения. Если иметь в виду не форму, а существо, то необходимо заключить, что Иван Красный грубо нарушил духовную грамоту Симеона Гордого, которую скрепил собственной печатью. Завещательные акты самого Ивана Ивановича должны были узаконить совершившийся переворот и утвердить новый порядок вещей: обеспечение преемственности великокняжеской власти за старшим сыном Ивана Дмитрием» (213, 278).
Таким образом, Иван Красный был сильным и склонным к произволу правителем, обладавшим стратегическим мышлением. Стремясь к сосредоточению земли и власти в руках старшего сына (и тем самым в конечном счете – к единовластию), он задевал интересы других членов московского княжеского дома и стоявших за ними групп правящей элиты. Отсюда – жестокие столкновения, борьба «партий», в которую был вовлечен и сам князь. И не отсюда ли неожиданно ранняя кончина князя – в возрасте 33 лет – в год, когда летописи не сообщают о каких-либо эпидемических явлениях?
Дмитрий унаследовал от отца проблему выстраивания отношений с боярством и решал ее традиционным методом кнута (репрессий) и пряника (пожалований). Но соотношение этих методов Дмитрий существенно изменил в пользу кнута.
И еще одна черта, которую можно понимать как преемственность политики отца и сына. Под 6876 (1358) годом летопись сообщает о том, что московский князь Иван Иванович позволил себе необычайную смелость: не впустил в свои владения ордынского «великого посла царева сына» Момат Хожу (41, 230). В этой истории много неясного. Лаконичное летописное сообщение можно понять так, что «посол» занимался размежеванием спорных владений в Рязанской земле и собирался продолжить свою деятельность в Московском княжестве. Не ожидая от этого «землемера» ничего хорошего, князь Иван «не пусти его во свою очину в Русьскую земьлю» (43, 67). Эта смелость осталась для Ивана без последствий, так как «посол» вскоре стал жертвой каких-то придворных интриг в Орде.
Об этой истории говорила тогда вся Москва. Такого рода события, точно кованые гвозди, были вбиты в семейную память потомков Калиты. Придет время – и Дмитрий, идя по стопам отца, не пустит в свои владения татарский отряд, опустошавший Рязанское княжество. Это произойдет летом 1373 года (43, 104). А еще год спустя молодой московский князь окончательно выйдет из подчинения Орде…
ВОСПИТАНИЕ СЫНА
Помимо политических уроков, преподанных на личном примере, князь Иван, безусловно, заботился о воспитании старшего сына, наследника престола, при помощи обычных уроков. После его кончины эта забота перешла к матери, княгине Александре, воспитателю княжича («дяде») Василию Вельяминову, а более всех – к «ангелу-хранителю» московского княжеского семейства митрополиту Алексею.
Не знаем, какие успехи показывал будущий полководец за школьной партой. Но никак не можем согласиться с тем, что воспитанник митрополита Алексея – ученейшего человека своего времени, создавшего собственный перевод Евангелия с греческого языка на русский, – в зрелом возрасте «не умел ни читать, ни писать» (206, 73). Основанием для такого суждения служит одна слишком буквально понятая фраза в «Слове о житии великого князя Дмитрия Ивановича» (в редакции Никоновской летописи). Восхваляя покойного князя, агиограф (возможно – Епифаний Премудрый) восклицает: «Еще дръзну несрамно рещи о житии великаго князя и царя Русскаго Дмитриа Ивановича, да, се слышаще, царие и князи научитеся тако творити; сий убо от уныя версты Бога возлюби и духовных прилежаше делех; аще и книгам не учен сый добре, но духовныа книги в сердци своем имяше» (42, 112).
В этом тексте есть отмеченная издателями летописи неисправность (в рукописи «книгам научен»), а есть и своего рода метафоричность. Агиограф использует обычный для житийной литературы троп: будущий святой в детстве получает знание не так, как прочие дети, а в силу таинственной благодати. Противопоставление двух способов познания – рационального и иррационального – классический прием христианской риторики. В качестве примера можно вспомнить обучение грамоте преподобного Сергия Радонежского в изображении Епифания Премудрого: будущий святой превращается из «двоечника» в отличника благодаря встрече с ангелом в образе старца.
Картину школьных лет князя Дмитрия можно найти в трудах знаменитого русского историка С. М. Соловьева. Рассказывая о воспитании будущего царя Ивана Грозного (судьба которого во многом сходна с судьбой «царя Русского» Дмитрия Донского), историк пишет:
«Пытливый ум ребенка требовал пищи: он с жадностию прочел все, что мог прочесть, изучил священную, церковную, римскую историю, русские летописи, творения святых отцов, но во всем, что ни читал, он искал доказательств в свою пользу; занятый постоянно борьбою, искал средств выйти победителем из этой борьбы, искал везде, преимущественно в Священном Писании, доказательств в пользу своей власти, против беззаконных слуг, отнимавших ее у него. Отсюда будут понятны нам последующие стремления Иоанна, стремления, так рано обнаружившиеся, – принятие царского титула, желание быть тем же на московском престоле, чем Давид и Соломон были на иерусалимском, Август, Константин и Феодосий – на римском; Иоанн IV был первым царем не потому только, что первый принял царский титул, но потому, что первый сознал вполне все значение царской власти, первый, так сказать, составил себе ее теорию, тогда как отец и дед его усиливали свою власть только практически» (309, 414).
Именно так – или примерно так – можно представить отроческие мечты будущего «царя Русского» – великого князя Дмитрия Ивановича Московского.
Глава 7
Суздальский спор
Горе тебе, земля,
когда царь твой отрок.
Еккл. 10, 16
Московско-суздальская война 1360–1365 годов – первое серьезное дело, в котором Дмитрию довелось принять личное участие, – была вызвана не только ослаблением Москвы в связи с малолетством московского князя, но и очевидными правами суздальской династии на великое княжение Владимирское.
Существуют две версии происхождения суздальских князей XIV столетия. Первая – в Никоновской летописи, где князь Андрей Константинович Суздальско-Нижегородский (ум. 1365) представлен как «внук Василиев, правнук Михаилов, праправнук Андреев, прапраправнук Александров» (42, 4). Это значит, что родоначальником суздальских князей был сын Александра Невского Андрей Городецкий. Однако большинство исследователей считают это сообщение ошибкой летописца или переписчика летописи (132, 141). Родословную суздальских князей они ведут от младшего брата Александра Невского князя Андрея Суздальского (201, 199; 74, 6).
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
Из этих генеалогических и, так сказать, теоретических изысканий следовали вполне практические выводы. Если суздальцы происходили от Андрея Ярославича, брата Александра Невского, то тезка, тесть и соперник Дмитрия Донского Дмитрий Суздальский был на одно поколение старше своего зятя. При «лествичном» подходе к наследованию великокняжеского стола это давало ему право первенства. Старинное правило «дядя старше племянника» нередко нарушалось, но в принципе никем не оспаривалось. Тот, кто брался за оружие во имя этого правила, в глазах окружающих представал борцом за «правду».
Но если суздальские князья XIV столетия происходили от Андрея Александровича Городецкого, сына Александра Невского, – Дмитрий Донской был на поколение старше своего тестя. В этом случае права Дмитрия Донского на великое княжение Владимирское были столь очевидны, что не нуждались в особых доказательствах…
Под властью энергичного князя Константина Васильевича Суздальско-Нижегородское княжество быстро набирало силу. В 1350 году он перенес свой стол из Суздаля в Нижний Новгород. Это был важнейший в стратегическом отношении город Северо-Восточной Руси. Отсюда по Волге и Оке открывались дороги во все стороны. Пользуясь молчаливым попустительством Орды, Константин Васильевич развернул наступление на владения мордовских князей. Новое значение города символизировал построенный князем каменный Спасский собор.
В Москве на усиление Суздальско-Нижегородского княжества смотрели с хмурой настороженностью. Это была явная угроза дому Калиты. Глава большого семейства, Константин Васильевич во всех отношениях соответствовал роли великого князя Владимирского.
Смерть Семена Гордого 26 апреля 1353 года ослабила политический потенциал Москвы. Уставшие от многолетнего правления московской династии, русские князья осенью 1353 года собрались в ханской ставке, с нетерпением ожидая торжества Константина Васильевича Суздальского. О том же хлопотали и новгородцы, направившие к хану своего посла Семена Судакова (41, 226).
Александр Невский.
Миниатюра из Царского титулярника. 1672
Однако хан по обыкновению не спешил решать столь важное дело. Князья в бесконечных застольях до хрипоты спорили о том, на чьей же стороне «правда». Все признавали «лествичный» принцип наследования верховной власти, так как понимали, что отказ от него приведет к полному хаосу и слепому произволу хана. Но при этом москвичи выстраивали «лестницу» верховной власти от Семена Гордого к Ивану Красному и далее к Андрею Серпуховскому. Суздальцы отстаивали свои собственные представления о преемственности владимирского венца: от Ивана Калиты к Александру Суздальскому и далее – к Константину Суздальскому.
Приехавший в Орду из зачумленной Москвы и все еще охваченный страхом «черной смерти» Иван Красный имел мало надежд на успех. Но, видно, сам Господь строил путь этому 27-летнему счастливцу. Укрыв его от чумы, передав ему московский стол, Провидение теперь руками «вольного царя» Джанибека дало ему и великое княжение Владимирское. Недруги Москвы, понурив головы, разъехались по своим градам и весям.
ТРЕВОГИ ВЛАСТИ
Московско-суздальский спор на время затих. Однако обе стороны предвидели его возобновление и копили силы. Константин Васильевич Суздальский (конечно, по дозволению хана) в 1354 году женил сына Бориса на дочери великого князя Литовского Ольгерда (41, 227). Этот брак создавал серьезную угрозу для Москвы. В случае войны потомков Калиты с суздальским домом Ольгерд мог прийти на выручку зятю и нанести москвичам удар в спину.
Известно, что чем больше правители готовятся к войне, тем больше говорят о стремлении к миру. В 1355 году между Иваном Московским и Константином Суздальским был торжественно заключен мир. «Того же лета князь велики Иван Иванович взя любовь со князем Констянтином Васильевичем Суздальским», – сообщает всезнающая Никоновская летопись (41, 228). Однако договору этому не суждено было стать долгим по независящей от князей причине. 21 ноября 1355 года Константин Суздальский, самый опасный на тот момент соперник московского дома, ушел в мир иной.
Зимой 1355/56 года старший сын Константина Суздальского Андрей «поиде во Орду ко царю Чянибеку, Азбякову сыну, з дары; и чествоваше его царь, и пожалова его отчиною его, и даде ему стол отца его княжение Суздальское, и Нижний Новгород, и Городец» (41, 228).
Получив искомое, Андрей поспешил домой. Его визит в Орду уложился в одну зиму. «Тое же зимы прииде из Орды князь Андреи Костянтонович и седе на княжение в Новегороде в Нижьнем», – сообщает Рогожский летописец (43, 64).
