История России XIX – начала XX вв.

Для самих декабристов этот опыт был горьким. Они переживали его как личную и национальную трагедию, и когда их пытались поздравлять с годовщиной выступления, они отвечали, что «14?е декабря нельзя ни чествовать, ни праздновать; в этот день надо плакать и молиться». Они не усомнились в верности своих основных программных положений, но отвергли избранный ими путь военной революции. Как писал позднее А. П. Беляев, «я и теперь сознаю в душе, что если б можно было одной своею жертвою совершить дело обновления отечества, то такая жертва была бы высока и свята, но та беда, что революционеры вместе с собой приносят преимущественно в жертву людей, вероятно, большею частью довольных своей судьбой и вовсе не желающих и даже не понимающих тех благодеяний, которые им хотят навязать против их убеждений, верований и желаний… Я вполне убежден, что только с каменным сердцем и духом зла, ослепленным умом можно делать революцию и смотреть хладнокровно на падающие невинные жертвы».

Поражение декабристов оказало глубокое и долговременное воздействие на российское общество. Надолго было скомпрометировано стремление к насильственным политическим преобразованиям, идущее не от верховной власти и ее самодержавной инициативы, но от радикального меньшинства. Более чем на полвека освободительное движение рассталось с республиканской идеей. Главный урок александровского времени, урок Александра I, Сперанского и 14 декабря, – необходимость соизмерять политические идеалы и реформаторские проекты с выработанными десятилетиями политическими навыками и общественными традициями, с уровнем развития народа, с его понятиями, часто отсталыми и неразвитыми. Время поставило вопрос о неготовности граждан России к разрыву с живой повседневностью во имя будущего, творимого по рекомендациям политических, религиозно-нравственных или философских теорий.

ГЛАВА IV

Внутренняя политика Николая I

1. Апогей самодержавия

Манифест 13 июля. В день казни декабристов 13 июля 1826 г. был издан Манифест Николая I, который возвещал о суде над государственными преступниками: «Дело, которое мы всегда считали делом всей России, окончено; преступники восприяли достойную их казнь; Отечество очищено от следствий заразы, столько лет среди его таившейся». Важнейший документ николаевской эпохи содержал утверждение: «Не в свойствах, не в нравах российских был сей умысел. Составленный горстию извергов, он заразил ближайшее их сообщество, сердца развратные и мечтательность дерзновенную; но в десять лет злонамеренных усилий не проник, не мог проникнуть далее. Сердце России для него было и будет неприступно. Не посрамится имя русское изменою престолу и Отечеству». События «мгновенного мятежа» соединили все сословия в преданности государю, «тайна зла долголетнего» раскрылась, «туча мятежа» была рассеяна. Единодушное соединение всех верных сынов отечества укротило зло, «в других нравах неукротимое». Манифест провозглашал: «Горестные происшествия, смутившие покой России, миновали и, как мы при помощи Божией уповаем, миновались навсегда и невозвратно».

Манифест обращал внимание российских подданных на нравственное воспитание детей: «Не просвещению, но праздности ума, более вредной, нежели праздность телесных сил, – недостатку твердых познаний должно приписать сие своевольство мыслей, источник буйных страстей, сию пагубную роскошь полупознаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нравов, а конец – погибель. Тщетны будут все усилия, все пожертвования правительства, если домашнее воспитание не будет приуготовлять нравы и содействовать его видам». Дворянству – «ограде престола и чести народной» – предлагалось стать «примером всем другим состояниям» и предпринять «подвиг к усовершенствованию отечественного, не чужеземного воспитания».

Николай I верил в незыблемость вековых устоев России: «В государстве, где любовь к монархам и преданность престолу основаны на природных свойствах народа, где есть отечественные законы и твердость в управлении, тщетны и безумны всегда будут усилия злонамеренных: они могут таиться во мраке, но при первом появлении, отверженные общим негодованием, они сокрушатся силою закона. В сем положении государственного состава каждый может быть уверен в непоколебимости порядка, безопасность и собственность его хранящего, и спокойный в настоящем может прозирать с надеждою в будущее. Не от дерзностных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления».

Идеократия Николая I. Написанный М. М. Сперанским Манифест 13 июля заложил идейные основы николаевского царствования. В историю России оно вошло как первая попытка идеократического правления, когда целостная, повсеместно насаждаемая и жестко контролируемая система воззрений определяет основы внутренней и внешней политики, развития просвещения и культуры, частную жизнь граждан. В Манифесте 13 июля впервые были официально высказаны догматы, которые спустя несколько лет развивал С. С. Уваров. Их важнейшей составной частью стало противопоставление России и Европы, русских и европейских политических, общественных и культурных идеалов.

Вступив на престол тридцати лет, Николай I главную свою задачу видел в укреплении самодержавной власти. События 14 декабря он связывал со слабостью, которую проявлял покойный император, с его конституционными начинаниями. Не обладая ни способностями Александра I, ни его политическим кругозором, он без колебаний принял на себя бремя правления, полагая, что их с избытком заменят твердая воля и работоспособность. У него был ясный систематический ум, отличная память, он хорошо разбирался в инженерном деле и, как все сыновья Павла I, был знатоком фрунта. В науке ценил ее прикладную сторону, к просвещению относился подозрительно, презирая «дух времени».

Самодержавную власть новый царь понимал как безграничное самовластное вмешательство в ход даже самых мелких государственных дел, как право распоряжаться судьбами подданных. Он лично определял цвета мундиров полков, редактировал сочинения А. С. Пушкина, указывал, какими должны быть построения кордебалета на императорской сцене. Он был мелочен, подозрителен и мстителен.

Николай I не простил декабристам их выступления, не желая при этом знать, что расправа над ними противоречила российскому законодательству и давней политической традиции, которая обязывала монарха править, опираясь на первенствующее сословие. Новый монарх не без оснований считал, что родовитое дворянство с ним в ссоре, и полагался на армию и бюрократию. А. И. Герцен писал: «Казарма и канцелярия стали главной опорой николаевской политической науки. Слепая, лишенная здравого смысла дисциплина, в сочетании с бездушным формализмом… таковы пружины знаменитого механизма сильной власти в России. Какая скудость правительственной мысли, какая проза самодержавия, какая жалкая пошлость!».

Герцен – свидетель обвинения. Но и люди, ближе знавшие императора и благожелательно к нему настроенные, говорили о том же. Вот, к примеру, свидетельство А. X. Бенкендорфа, личного друга царя: «Развлечения государя со своими войсками, по собственному его признанию, единственное и истинное для него наслаждение». Да и сам император воспевал военную службу, где «порядок, строгая законность, никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого, никто не приказывает, прежде чем сам не научится повиноваться».

Доведенный до предела милитаризм, безграничная регламентация, бюрократическая централизация были основами николаевского режима, они определяли его прочность, которая долгое время удивляла Европу и внушала чувство бессилия его подданным. При Николае I самодержавие достигло своего апогея, чтобы из творческой силы исторического развития превратиться в режим личной власти, внешне могущественный, но безответственный и губительный для России. Самодержавная инициатива, измельчавшая при аракчеевщине, перестала определять развитие страны. Передовое общество не шло за властью, как в екатерининские времена и в первые годы александровского правления, но находилось в постоянной к ней оппозиции.

При воцарении неопытный Николай I не представлял ход работы государственной машины, но твердо знал, что ему не нужен первый министр. Впавший в глубокую депрессию А. А. Аракчеев был отстранен от «общегосударственных дел». Были отправлены в отставку столпы аракчеевщины – М. Л. Магницкий и Д. П. Рунич. Одновременно вскоре оказался не у дел популярный в армии А. П. Ермолов. Император доверял немногим, среди которых были лично ему близкий А. X. Бенкендорф, И. Ф. Паскевич, А. Ф. Орлов. Влияние на дела сохранили начальник Главного штаба И. И. Дибич, министр финансов Е. Ф. Канкрин и министр иностранных дел К. В. Нессельроде.

Планы преобразований. Чтобы глубже понять внутреннее состояние государства, царь приказал делопроизводителю Следственного комитета А. Д. Боровкову составить свод мнений декабристов, который он часто просматривал и откуда «черпал много дельного». Для изучения возможных преобразований 6 декабря 1826 г. был образован Секретный комитет во главе с давним сотрудником Александра I В. П. Кочубеем. Первостепенную роль в Комитете играл Сперанский, в котором Николай I нашел «самого верного и ревностного слугу с огромными сведениями, с огромною опытностию». Комитет должен был разобрать бумаги, оставшиеся в кабинете Александра I, где было немало давних проектов, ему же был передан свод показаний декабристов.

Более всего членов Комитета занимал крестьянский вопрос и административная реформа, последняя понималась как «усовершенствование посредством некоторых частных перемен и дополнений». Кочубей считал полезным обратить внимание правительства на «рабство» помещичьих крестьян, но призвал к осторожности, «удаляя всякую мысль о даровании мгновенно свободы». Проработав четыре года, Комитет прекратил свои заседания, не выработав никакой общей программы преобразований.

Совершенно иначе Николай I действовал, перестраивая полицейский аппарат. В январе 1826 г. Бенкендорф подал царю проект «Об устройстве высшей полиции». Он предлагал создать политическую полицию, построенную на основах строгой централизации и простирающуюся на «все пункты империи». Реализация проекта была возложена на самого Бенкендорфа, который возглавил III отделение Собственной его императорского величества канцелярии. Одновременно он стал шефом Отдельного корпуса жандармов. Штат Третьего отделения был немногочисленным, но оно было всеведущим и эффективным, располагало сетью тайных агентов в России и за границей.

III отделение. На него возлагалось наблюдение «за общим мнением и народным духом», сыск по политическим делам, надзор за общественными деятелями, писателями и учеными. Ему подчинялись секретные политические тюрьмы. Одновременно оно следило за иностранными подданными в России, осуществляя функции контрразведки, ловило фальшивомонетчиков, ведало расколом и сектантством, надзирало за действиями администрации, вело статистику крестьянских волнений. III отделение должно было составлять ежегодные отчеты, представляемые императору. Призванное обеспечивать «безопасность престола и спокойствие государства», Третье отделение было органом, который позволял императору лично осуществлять полицейско-карательные функции. Его деятельность укрепляла власть Николая I, но объективно ослабляла государство, так как возникал опасный, чреватый конфликтами параллелизм в действиях III отделения и министерства внутренних дел.

Большое значение имело и общее преобразование императорской канцелярии, благодаря чему возросло личное влияние Николая I на государственные дела. Первоначально его разделили на три отделения, затем их число увеличилось до шести. В I отделение все центральные ведомства должны были каждое утро доставлять сведения о своей деятельности и особо представлять дела, которые требовали личного рассмотрения царя. У Николая I возникала иллюзия, что ход дел постоянно находится под его контролем.

Для повседневного вмешательства во все сферы правительственной деятельности и общественной жизни он использовал офицеров свиты. Генерал-адъютанты и флигельадъютанты исполняли самые разные поручения. К примеру, С. Г. Строганов в 1826 г. ревизовал Московский университет, и по его представлению было запрещено преподавание философии.

Кодификация законов. II отделение должно было заниматься кодификацией законов, ему же «в порядке верховного управления» вменялось в обязанность разрешать отступления от законов. Иными словами, император контролировал всю законотворческую деятельность. Другие отделения ведали воспитательными и благотворительными учреждениями, подготовкой реформы в государственной деревне, кавказскими делами. В целом императорская канцелярия, выполняя не только надзорные функции, подменяла собой соответствующие ведомства, ее деятельность неизбежно вносила дезорганизацию в работу государственного аппарата. Достигавшаяся при этом предельная централизация давала кратковременный эффект.

Отвергнув конституционные начинания Александра I, Николай I противопоставил им систему, которая давала возможность упорядочить российское законодательство, ограничить судебный и административный произвол. Он придавал большое значение кодификации законов, что означало систематизацию действующего законодательства. При самодержавном правлении не только законодательные акты и указы, но и распоряжения монарха имели силу закона. Со времен Соборного уложения царя Алексея Михайловича накопилось так много противоречивых установлений, что давней актуальной задачей стало создание нового всеобъемлющего законодательства, своего рода нового Уложения.

Отказавшись от этой мысли, которая была не по плечу даже Екатерине II, Николай I поручил Второму отделению распределить в хронологическом порядке и подготовить к печати законы Российской империи от 1649 г. до конца царствования Александра I. Так возникло «Полное собрание законов Российской империи». Затем Сперанским и его сотрудниками из них были выбраны и распределены по соответствующим разделам те, что должны были составить действующее законодательство. К 1832 году был подготовлен знаменитый «Свод законов Российской империи», который начал действовать как «положительный закон» с 1 января 1835 г.

Николай I не поощрял стремление Сперанского внести дополнения и изменения в действующее законодательство. Ему органически было чуждо творческое начало. Свод законов выполнял регламентирующую и стабилизирующую роль, но с его появлением ничего нового в административную и судебную практику самодержавия внесено не было. Объективно он укреплял всевластие бюрократии, и логично, что за его создание светоч александровской либеральной бюрократии Сперанский получил орден Андрея Первозванного.

Самодержавная власть. Первый раздел первого тома свода законов носил характерное название: «О священных правах и преимуществах верховной самодержавной власти». Здесь были изложены правовые понятия, определявшие объем полномочий царя. Первая статья этого раздела гласила: «Император всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной его власти не токмо за страх, но и за совесть сам Бог повелевает». Это была апелляция к теории божественного права, которая в XIX в. безнадежно устарела. Согласно дальнейшим статьям, Российская империя управлялась на «твердых основаниях положительных законов, исходивших от самодержавной власти». Иными словами, император был единственным источником законности.

Свод законов знал принцип разделения властей, который особо тщательно оговаривался в отношении прав и обязанностей министерств. Власть законодательная, как составляющая ведение Государственного совета, и власть судебная, как принадлежащая Сенату и судебным местам, были исключены из их функций: «Существо власти, вверяемой министрам, принадлежит единственно к порядку исполнительному: никакой новый закон, никакое новое учреждение или отмена прежнего не могут быть установляемы властию министра». И далее: «Никакое министерство само собою никого судить и никаких тяжб решить не может». Министерствам принадлежала исполнительная власть: «В порядке государственных сил министерства представляют установление, посредством коего верховная исполнительная власть действует на все части управления». Функциональное разделение властей, установленное Сводом законов, упорядочивало работу государственного механизма, но не могло заменить отсутствие политической системы подлинно независимых и взаимно уравновешивающих ветвей власти.

Утверждая прерогативы самодержавия, Николай I следовал наставлениям Карамзина, которого он высоко ценил, и верил в самодержавную инициативу. Когда в 1830 г. во Франции началась революция и была свергнута династия Бурбонов, он рассуждал о том, что «Россию наиболее ограждает от бедствий революции то обстоятельство, что у нас со времен Петра Великого всегда впереди нации стояли ее монархи».

Восстание в Варшаве в ноябре 1830 г. император воспринял как личное оскорбление, в особенности потому, что он как польский король в мае 1829 г. исполнил неприятный ему обряд коронации и присягнул на верность конституции. Против повстанцев, которые объявили о свержении династии Романовых с польского престола, были направлены войска И. И. Дибича, которого затем сменил И. Ф. Паскевич. Восстание было подавлено, и в феврале 1832 г. был издан Органический статут, по которому Царство Польское объявлялось неотъемлемой частью Российской империи. России-

ский император делался наследственным обладателем польской короны, и отпадала необходимость отдельной коронации. Польский Сейм был ликвидирован, армия распущена. Царь покончил с главным конституционным начинанием Александра I, с надеждами на возвращение правительственного реформизма.

Укрепление дворянства. Усмирив польское восстание, видя себя оплотом легитимизма в Европе, Николай I сделал попытку укрепить российское дворянство. В декабре 1831 г. было обнародовано Положение о дворянских обществах. По нему повышался имущественный ценз, необходимый для участия в дворянских выборах. Избирательным голосом обладали дворяне, имевшие не менее ста душ крестьян в пределах данной губернии. Мелкопоместные дворяне должны были объединяться, чтобы послать своего представителя для участия в голосовании. Состоятельные представители поместного дворянства получали преимущества при занятии выборных должностей. Губернские дворянские собрания наделялись правом делать представления правительству как о дворянских нуждах, так и по общим местным вопросам.

Ограничивался доступ в ряды дворянства, для чего в 1832 г. было учреждено новое сословие – потомственных и личных почетных граждан, какими могли стать богатые купцы, ученые и лица свободных профессий. Почетные граждане освобождались от телесных наказаний и рекрутской повинности. Мера, выдержанная в духе сословной регламентации XVIII в., отнюдь не снижала социальной напряженности, скорее она подчеркивала привилегированное положение дворянства. Тому же служил закон 1845 г. о майоратах, который разрешал превращать имения, где было свыше тысячи душ, в заповедные и передавать их в наследство старшему сыну. Это противоречило давним традициям дворянских разделов и не привилось. В целом действия Николая I по возвышению дворянства носили ограниченный характер, они не останавливали ослабления помещичьего хозяйства и в конечном счете были безрезультатны.

Апогей самодержавия выявил узость его социальной базы, расширение которой было проблематично. Его следствием стал политический и социальный застой, падение престижа верховной власти внутри страны и на международной арене. Подводя итоги царствования Николая I, его современнике. М. Соловьев писал: «Фрунтовики воссели на всех правительственных местах, и с ними воцарились невежество, произвол, грабительство, всевозможные беспорядки. Смотр стал целью общественной и государственной жизни. Вся Россия 30 лет была на смотру у державного фельдфебеля».

2. Крестьянский вопрос

Комитет 6 декабря. В николаевское время важнейшие решения по вопросам внутренней политики вырабатывались и принимались в обстановке строгой секретности, что соответствовало как личным склонностям царя, так и его пониманию хода государственных дел. Николай I с подозрением относился к любым проявлениям общественного мнения, не доверял он и корпоративным представлениям, даже когда они были облечены в верноподданническую форму и исходили от дворянства. Для него естественным было обсуждение серьезных тем в кругу доверенных сановников, огражденное канцелярской тайной.

С особой силой стремление опереться на высшую бюрократию сказалось в подходе к крестьянскому вопросу, на важность которого обратил внимание императора уже глава Комитета 6 декабря 1826 г. В. П. Кочубей, который подчеркивал необходимость преемственности в подходе к его решению. Он напоминал о проектах предшествующего царствования, когда «направление умов и часто являвшиеся признаки нетерпеливого перенесения помещичьими крестьянами их рабства обращали внимание правительства к сему важному предмету». Николай I оставил напоминание Кочубея без последствий, но некоторые из тех, кто по поручению Александра I составлял записки по крестьянскому вопросу, принимали активное участие в его обсуждении и в новое царствование. Среди них выделялись генерал П. Д. Киселев и министр финансов Е. Ф. Канкрин.

Секретные комитеты. Само обсуждение проходило в Секретных комитетах, которые создавались по высочайшему распоряжению вне обычных государственных институтов. Членами комитетов были высшие государственные сановники по выбору императора, связанные подпиской о неразглашении сведений о своих занятиях. Не допуская и тени гласности в крестьянском вопросе, Николай I ставил перед Секретными комитетами вопросы, связанные как с выработкой общих принципов переустройства деревни, так и с созданием частных законодательных актов. Секретные комитеты возникали по усмотрению императора, и деятельность большинства из них была бесплодной. Некоторое значение имело обсуждение крестьянского вопроса в комитетах 1828, 1830, 1835,1839,1840,1844,1846 и 1848 годов. Последние два комитета работали под председательством наследника престола великого князя Александра Николаевича. Обстановка секретности была столь велика, что, к примеру, комитет 1839 года носил не идущее к его занятиям название – Комитет о повинностях в казенных имениях западных губерний.

Крестьянский вопрос Николай I понимал прежде всего как вопрос об отмене крепостного права. Правительство не могло бесконечно испытывать долготерпение крепостных и дворовых людей. Статистика Третьего отделения свидетельствовала о неуклонном росте крестьянских волнений, которые в ряде случаев приходилось усмирять с помощью воинских команд, особенно тревожили учащавшиеся случаи расправ крепостных со своими помещиками. В поисках воли помещичьи крестьяне бежали в Новороссию и Предкавказье, уходили в города, в деревне упорно распространялись слухи о близких переменах, которые не прекратил даже высочайший Манифест.

На тревожную тенденцию обращал внимание А. X. Бенкендорф, когда в секретном отчете за 1839 г. писал: «Дело опасное, и скрывать эту опасность было бы преступлением. Простой народ ныне не тот, что был за 25 лет перед сим.

Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством, и тем опаснее, что войско составлено из крестьян же». Демонстрируя подлинно государственный подход, шеф III отделения предлагал: «Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, и лучше начать постепенно, осторожно, нежели дожидаться, пока начнется снизу, от народа».

Николай I был вполне согласен со своим ближайшим сотрудником. В частных беседах он говорил о своем желании начать «процесс против крепостного права», а выступая на заседании Государственного совета в 1842 г., он официально заявил: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его положении есть зло, для всех ощутительное, но прикасаться к нему теперь было бы еще более гибельным, и всякий помысел о даровании свободы крепостным людям был бы преступным посягательством на спокойствие государства». Суть дела изложена исключительно точно.

Принципы, которыми руководствовался Николай I, были просты: невозможно игнорировать борьбу крепостных за волю, но действовать следует неспешно, ограждая интересы поместного дворянства, которое было первенствующим сословием и для которого владение крепостными душами было главной политической и экономической привилегией. Самодержавие выступало в роли верховного арбитра, демонстрируя свое всевластие и зависимость любого сословия от его инициатив.

Законы о крестьянах. Главным инструментом смягчения социальной напряженности стала мелочная регламентация отношений между помещиками и крепостными крестьянами. На протяжении всего николаевского царствования выстраивалась система законодательных запретов, призванная показать правительственную заботу о крестьянах и ограничить помещичий произвол. В разные годы правительство последовательно запретило отдавать крепостных крестьян на заводы, продавать крепостных без земли или землю без крепостных, ограничило право помещиков ссылать крестьян в Сибирь, продавать их с публичного торга с раздроблением семейств, платить ими частные долги. По обоюдному соглашению помещики могли отпускать на волю дворовых без земли.

В 1847 г. помещичьи крестьяне получили право выкупа при продаже имений за долги с публичных торгов. Это право было обставлено рядом условий, среди которых главным было внесение всей выкупной суммы сразу в месячный срок. Купившие волю крестьяне делались государственными, а выкупленная земля предоставлялась в пользование всей общине. Такие крестьяне назывались безоброчными, поскольку не платили оброка за землю, обязательного для государственных крестьян. Указ 1847 г. вызвал интерес среди крестьян тех местностей, где были развиты промыслы и где имелись наличные средства. К этому времени значительная часть помещичьих имений была заложена, и их продажа с торгов была вполне возможна.

Уступая недовольству дворянства, правительство почти сразу ограничило действие указа необходимостью получить согласие помещика. Выкупиться на волю по указу смогло не более тысячи крестьян мужского пола. Столь же ограниченный характер носил закон 1848 г., по которому помещичьи крестьяне могли покупать недвижимую собственность. Стать владельцем земли крестьянин мог только с согласия своего помещика. Все эти меры не касались основ крепостного строя и затрагивали ничтожное меньшинство крепостных крестьян.

Указ об обязанных крестьянах. Большее значение имел разработанный в Комитете 1839 года указ об «обязанных крестьянах», изданный в 1842 г. Его инициатором был министр государственных имуществ граф П. Д. Киселев, который развил и дополнил александровский указ о вольных хлебопашцах. По указу 1803 г., отпуская крестьян на волю, помещик был должен наделить их землей. Указ об обязанных крестьянах исходил из принципа нерушимости помещичьей собственности на землю: «Вся без исключения земля принадлежит помещику; это вещь святая, и никто к ней прикасаться не может». Указ сохранял за помещиками полное право «вотчинной собственности на землю», крестьяне же получали от помещика участки земли в пользование за повинности, которые они были обязаны исполнять и нормы которых устанавливали помещики. Отсюда и название – обязанные крестьяне.

Хотя указ отдавал все на усмотрение помещиков, он вызвал в их среде беспокойство, прежде всего потому, что в крепостной деревне его восприняли как обещание воли. В нескольких губерниях даже произошли крестьянские волнения. Николай I снял беспокойство, заявив, что земля останется «навсегда неприкосновенной в руках дворянства». Практическое значение указа об обязанных крестьянах было невелико. До крестьянской реформы по нему было освобождено около 27 тыс. душ мужского пола.

Инвентари. Осторожный подход был характерен для правительства и при составлении так называемых инвентарей, которое велось с 1844 г. в западных губерниях. Здесь, на территории Правобережной Украины и Белоруссии, помещиками были в основном представители польской шляхты, многие из которых были замешаны в восстании 1830 1831 гг. Стремясь ослабить их экономически, власти подготовили и провели инвентарную реформу, согласно которой правительственными чиновниками проводилось описание имений и четкое определение повинностей и земельных наделов крестьян. Сведения, занесенные в инвентари, в дальнейшем не подлежали изменению. Инвентарные правила не улучшили положение украинского и белорусского крестьянства, но они определили направление правительственного вмешательства в отношения между помещиками и крепостными. Дворянство восприняло инвентари как нарушение владельческого права, под его давлением они не были введены в Северо-Западном крае.

Комитет 1835 года. Среди Секретных комитетов выделялся комитет 1835 года, который возглавлял председатель Государственного совета И. В. Васильчиков и куда вошли министр юстиции Д. В. Дашков, министр финансов Е. Ф. Канкрин, М. М. Сперанский и П. Д. Киселев. Комитет должен был рассмотреть положение всего земледельческого населения России, обратив особое внимание на крепостных крестьян, чтобы решить задачу «нечувствительного возведения их от состояния крепостного до состояния свободы».

В комитете столкнулись два подхода. Один, изложенный Канкриным, предлагал сосредоточить внимание на создании новых правительственных учреждений для управления казенными крестьянами. Иными словами, намечалась бюрократическая реформа, оставлявшая в стороне вопрос о крепостном праве.