Смерш. Дети айсзаргов

Все это покрыто некоей романтикой, и если опер хорошо подготовленный, имеет широкую, разветвленную сеть негласных помощников, то он первым узнает обо всех происшествиях в полку, о всех недостатках боевой и политической подготовки, неуставных отношениях среди личного состава и обязан тут же информировать командира и политорган обо всех недостатках, которые мешают нормальному функционированию воинской части.

Но основная задача опера – изучение окружения, поиск агентуры противника, возможно осевшей вблизи воинской части, и главное – изучение связей секретоносителей, к которым и проявляет интерес посланник вражеской спецслужбы.

Поэтому я никогда не был на построениях полка по утрам, но зато я всегда был в части по вечерам, когда офицеры разъезжались по домам и я мог спокойно побеседовать со своими информаторами, провести беседы о бдительности в ротах, батальонах, поставить конкретные задачи своим помощникам на неделю, месяц, отработать способы срочной связи с ними в случае ЧП и т. д.

Многие командиры удивлялись моему режиму работы, я мог играть в волейбол, в теннис в спортзале, на площадках вместе с солдатами, офицерами, сидеть в лазарете, беседуя с больными, и никак не могли взять в толк, чем я на самом деле занимаюсь. Оперативной работой, ребята, о которой вы и не догадываетесь.

Те из командиров, которые прошли школу Особого отдела на стадии командиров взводов, рот и батальонов, и которые дружили с опером, всегда первыми узнавали о беспорядках в своих подразделениях, и я никогда их не подставлял перед командирами, помогал устранять выявленные недостатки в подразделениях, защищал на собраниях и при подведении итогов у командира. Так что поддержка и понимание среди офицеров, прапорщиков была сильная, что гарантировало своевременное получение всего массива информации о жизни в полку.

Сложнее было организовать работу в окружении, нужно было найти именно таких людей, которые и жили неподалеку от частей, и имели аналитические способности и возможность заинтересовать собой возможного агента спецслужб.

Опыт приходит с годами, результаты оперативной работы тому подтверждение. За годы непосредственной оперативной, живой работы мне пришлось вести проверку и разработку антисоветских групп, разоблачить агентов-инициативников из числа военнослужащих Советской Армии, пресечь попытку угона секретного вертолета МИ-24 в Китай, одним из техников аэродрома, поймать не одного дезертира с оружием, разыскать утерянные секретные документы и т. д.

Особенно продуктивной была оперативно-розыскная работа в Республике Афганистан, где пришлось вести работу против агентуры не только противников Кармаля и Наджибуллы, но и агентуры США, Пакистана, Франции, Израиля. Но это отдельная история.

А пока речь о проверке сигнала на изменника Родины, который к тому, возможно, и был карателем и ушел от справедливого возмездия и спокойно доживал свой век там, где, как ему казалось, его искать не будут.

Мне предписывалось вернуться в Спасск, активизировать проверку сигнала, довести его до логического завершения, т. е. ответить – одно ли лицо тот, кого мы проверяем, и проходящий по разыскному делу, и если это так, то принять уже процессуальное решение – оправдать или арестовать.

Перевертыш

Вяземская катастрофа, когда в окружение попало 4 армии, 37 дивизий, 9 танковых полков, 31 артиллерийский полк РГК, до сих пор не исследована до конца историками и поисковиками. Наши солдаты отчаянно сопротивлялись и сдерживали на Вяземском направлении крупные силы немцев, но принимая на себя удары, направленные на Москву. Ставка отдала приказ на отход, но он в войска поступил тогда, когда окружение группировки наших войск. Немцами уже было завершено. Никаких сил для деблокады не было, не хватало боеприпасов, ГСМ, отсутствовала авиационная поддержка. Под Вязьмой полегло столько солдат, офицеров, генералов, что наши полководцы, которые потом стали знамениты и орденоносцы, немыслимых наград, старались в своих мемуарах не вспоминать октябрь 1941 года, нечем им было гордиться в тот момент. А людей, погибших в котлах, просто списали на боевые потери и стерли из памяти, как будто этого вовсе и не было. Но память вернула меня и моих коллег в то непростое время.

Из служебной записки оперуполномоченного особого отдела НКВД лейтенанта госбезопасности Лелюшенко Н. К., 1286 стрелковый полк, 91 стрелковой дивизии, находился на острие наступления немцев, вел боевые действия на Богородицком направлении.

«Немцы нас окружили и ружейно-пулеметным огнем выбивали наших бойцов. Была дана команда минометной роте старшего лейтенанта Атояна Ашота Оганезовича сосредоточить огонь по высотам и колокольне храма, откуда стрелял пулеметчик. Рота рассредоточилась по позициям и стала вести обстрел позиций немцев. Стрелковые роты пошли в атаку и вышли на Богородицкое поле. Оно было усеяно трупами наших солдат, лошадьми, ранеными. Задача была вырваться из окружения, и только к вечеру батальоны вышли к деревне Пекарево.

Сопротивление продолжалось с 7 по 13 октября 1941 года. Противник силами 4-й и 9-й армии немцев уничтожили четыре советские армии в составе 40 стрелковых и 10 танковых дивизий, в плен попали свыше 500000 человек.

Но из полученных нами данных установлено, что в составе сражавшихся были и предатели, добровольно перешедшие на сторону врага. Из бесед с бойцами стало достоверно известно, что командир минометной роты старший лейтенант Атоян А. О. 1910 года рождения, уроженец города Карс, Турция, армянин, со среднетехническим образованием, призванный в ряды РККА в 1932 году, добровольно перешел на сторону врага, приказав прекратить огонь роте и бежать в сторону Богородицка, а сам, сорвав знаки отличия, пополз в сторону наступающих. В суматохе бойцы не сумели правильно оценить действия командира. А когда поняли, что к чему, он уже был пленен немцами. На основании вышеизложенного – считаю Атояна А. О. изменником Родины и постановляю завести на него розыскное дело, передав материалы, собранные мною, в Следственное Управление НКВД СССР для организации розыска».

Такой вот документ, был первым из многочисленных справок по опросам бойцов минометной роты, оставшихся в живых в той бойне, по горячим следам. Надо отдать должное особисту, который несмотря на жуткую неразбериху, огромные потери в личном составе сумел зафиксировать факт измены конкретного офицера, в конкретном месте и в конкретное время. Честь ему и хвала, он сам погиб под Москвой в январе 1942 года.

Это вот такая краткая версия поступка человека, который сломался в критический момент, когда решалась судьба Родины.

Но это только первые документы, положившие начало розыску изменника Родины. Далее следовали тома документов о том, что это был за человек до войны, как он попал в армию, как характеризовался во время службы, его семейное положение, родители и родственники, дети, в общем, картина разворачивалась от его молодости до момента совершения преступления.

Родился Атоян Ашот Оганезович в 1910 году в городе Карсе, тогда Турция, позже, в 1916 году, когда начался геноцид армян, бежали в Армению, где Ашот окончил школу, торговый техникум, был призван в Армию, остался на службе. Закончил военные курсы командиров и поскольку тяготел к математике, проходил службу в артиллерии, а после изобретения минометов, командовал отделением, взводом и к началу войны уже имел звание старшего лейтенанта, занимая должность командира минометной роты. По службе характеризовался в основном положительно, веселый, находчивый, легко входивший в доверие к сослуживцам и как истинный армянин, все время проворачивающий какие-нибудь дела по покупке-продаже всего, что было под руками – продукты, вещевое имущество, различные тряпки, спиртное. Было на него и несколько компрометирующих моментов, заключавшихся в том, что он выражал недовольство тем, что в СССР зажимают, его точки зрения, стремление к обогащению, не дают развернуться предприимчивым людям, и что такая власть не отражает чаяния народа.

За эти высказывания его проработали политработники, понизили в должности и не продвигали по службе, чем он постоянно возмущался.

Атоян А. О. был женат, имел 2 дочерей, жил в пригороде Еревана, а после призыва в Армию, семья вначале жила в гарнизоне, а потом, когда его перевели Калининскую область, вернулась в Армению.

Служил, среди подчиненных пользовался своеобразным авторитетом все могущего достать человека, физически развит хорошо. При росте в 186 см поднимал штангу, боксировал, но был один недостаток – страдал ожирением и принимал лекарства от диабета. Т. е. был диабетиком, а это, как известно, неизлечимо.

С началом войны, как все патриоты, не стеснялся клеймить фашистов, призывал повышать боевую выучку и слаженность, рвался на фронт, а когда фронт подошел и к его гарнизону, вместе с бойцами вступил в бой. Далее события разворачиваются не в пользу Красной Армии, и тут Атоян сник, осунулся, от него не стало слышно лозунгов и призывов, он стал уединяться, что-то писал в тетрадке, и вскоре в одном из жестоких боев пропал из части. Думали что погиб, потом пропал без вести и только тогда, когда вышли из окружения, выяснилось, что он дезертировал и перешел к немцам.

Особый отдел НКВД тщательно проверял каждого вышедшего из окружения, опрашивал перекрестно о тех, кто был рядом, как он вел себя в бою, что говорил, не был ли паникером и т. д. Проверка подтвердила факт перехода Атояна добровольно на сторону врага и было заведено розыскное дело.

Я и сотрудники Спасского горотдела КГБ во время работы по делу Атояна А. О., 1977 год

Материалы проверки были переданы по принадлежности в розыскное бюро НКВД и розыском стали заниматься специальные сотрудники, которые проверяли его по месту учебы, службы, проверили всех родственников, знакомых и соседей, сослуживцев. Все это подробно изложено в многочисленных справках и проколах.

Я был поражен скрупулезностью тогдашних сотрудников НКВД, не имевших на тот момент наверняка такой подготовки, как у нас, но, тем не менее, умевших докопаться до таких мелочей жизни проверяемого, что его биография была как на ладони – что делал, как жил, с кем дружил, привычки и наклонности, сильные и слабые стороны характера. В общем, молодцы розыскники, нам бы их прилежность и старание. Есть чему поучиться у старшего поколения. Поэтому и победили врага, что детально знали его хитрости и уловки, при заброске агентуры в наши тылы и использование перебежчиков в своих планах.

К чести наших людей, попавших в плен ранеными, окруженными превосходящими силами врага следует отнести и то, что попав в плен, не все стали предателями, не сломались, вели себя достойно, как могли изматывали врага, поддерживали слабых духом и выжили в той мясорубке, когда сотнями тысяч умирали в лагерях, не предав Родину.

Была и другая категория наших бойцов, которая не пала духом, будучи плененными, а искала любой выход. Чтобы освободиться из плена, делала вид, что поддерживает немцев, изъявляла желание помочь им в борьбе с Советской властью, направлялась в спецшколы для диверсантов, агентов для заброски на территорию СССР для проведения разведывательной работы о частях и гарнизонах, для сбора морально-политической информации о состоянии боевого духа красноармейцев, все для того, чтобы, оказавшись на нашей территории, сразу сдаться и продолжить борьбу с фашистами уже в новом качестве, работая на нашу контрразведку. Не сразу, конечно, но большинство из поступивших так становились ценными игроками в борьбе с Абвером, сообщали о других, забрасываемых в наши тылы агентах, которые перешли на сторону врага по идейным соображениям и ненавидели Советскую власть еще до прихода немцев, и приносивших ценную информацию о школах Абвера, об их инструкторах, о методике подготовки агентов, о забрасываемых районах СССР, и помогавших нашим контрразведчикам внедряться в их разведорганы.

Здесь следует сказать, что наши розыскники после окончания войны скрупулезно проанализировали все материалы на изменников Родины и составили алфавитные списки разыскиваемых, которыми пользовались уже мы, подробные, в которых вкратце описывались конкретные обстоятельства измены каждого разыскиваемого, с указанием места и времени перехода на сторону врага. Был в этом списке и разыскиваемый нами Атоян Ашот Оганезович.

Прочитав внимательно материалы розыскного дела на Атояна, я реально стал понимать глубину падения человека, добровольно перешедшего на сторону врага, выжившего в горниле войны и, возможно, спрятавшегося от возмездия на Дальнем Востоке, будучи уверенным, что его здесь никто искать не будет, и спокойно дожить в старости в этом забытом богом месте.

И вот теперь передо мной и органами военной контрразведки стояла задача распутать весь клубок его жизни и, потянув ниточку день за днем, просветить жизнь длиною в 38 лет, ответив на множество вопросов – чем он занимался в годы войны, как избежал пленения, каким образом ухитрился жить столько лет по чужим документам, не занимался ли подрывной деятельностью все эти годы, т. е. не продолжал ли работать на какую-нибудь разведку, и собрав доказательства его нелегальной жизни, привлечь к уголовной ответственности за измену Родине, а если еще и удастся выяснить, чем он прославился служа немцам, то уже и по совокупности преступлений назначить справедливое наказание.

Вот такая непростая задача стояла передо мной и решать ее надо было, конечно, не в одиночку, а используя уже всю мощь и возможности КГБ СССР, т. к. после изучения всех материалов дела, нами была подготовлена справка по подозреваемому и направлена в 3 Главное Управление КГБ СССР, т. е. в Военную контрразведку, наш координирующий орган, правопреемницу легендарного СМЕРШа, откуда утвержденный план проверки был дополнен и рядом мероприятий с использованием уже возможностей Главка, что очень меня обрадовало, т. к. давало возможность привлечь Службу наружного наблюдения, Оперативно-технического управления, и многое другое.

В первую очередь мне предстояло внимательно изучить все данные его жены, с которой проживал Атоян, что это за человек, кем она была до знакомства с ним, как познакомились, не является ли она сообщницей Атояна в подрывной деятельности, знает ли что-нибудь о его прошлой жизни, и изучить возможность привлечения ее к проверке подозреваемого.

Это была первая задача, которую предстояло решать, далее необходимо было установить за ним круглосуточное наблюдение, оборудовать квартиру техническими средствами контроля и провести ряд мероприятий по установлению уже его личности.

Первое, что необходимо было выяснить, то ли это лицо, которое значится в розыскном деле, сфотографировать его, осмотреть его визуально на предмет обнаружения наколки, выяснить не является ли он диабетиком, провести сравнительную экспертизу его фото в 33 года и сейчас, благо его личное дело офицера было приобщено к розыскному делу, провести графологическую экспертизу почерка, у нас был образец его почерка, когда он писал рапорты, автобиографию, еще служа в Красной Армии, и многое другое, чтобы на 100% быть уверенным в том, что это одно и то же лицо.

Собирая данные на его жену, негласно опрашивая соседей, проводя проверку по учетам КГБ, я помнил, что она ранее работала на спецслужбу, и поэтому один из запросов был направлен на установление ее личности, по учетам сотрудников, находящихся в запасе. Ответ пришел через две недели, и мне прислали дело на бывшую шифровальщицу Особого отдела КГБ по Тихоокеанскому флоту, младшего лейтенанта Госбезопасности, отслужившего и ушедшего на пенсию по выслуге лет. Характеристики, собранные мною уже по работе на гражданке, ничего отрицательного не дали – везде ее характеризовали как добрую, отзывчивую женщину, добросовестного работника, преданного патриота Родины, члена КПСС, в общем, наш товарищ.

Белогаев П. Н. дал мне санкцию на установление с ней доверительных отношений и постепенно, с учетом ее реакции на ту информацию, которую мне было поручено довести до нее, будет принято решение о ее вовлечении в проверку ее сожителя.

Я осторожно, не расшифровывая нашего интереса к Атояну, поговорил с ней в помещении военкомата, под предлогом организации встречи ветеранов военной контрразведки с молодыми сотрудниками Особых отделов КГБ, и по итогам встречи справкой доложил Белогаеву все нюансы беседы.

Была дана команда довериться ей и ввести ее в проверку сожителя. Она с удивлением услышала от меня информацию о ее сожителе, несколько раз переспросив, насколько это соответствует правде? Я ответил, что именно поэтому мы обращаемся к ней, чтобы не допустить ошибку при оценке материалов проверки. Она дала согласие, я оформил подписку о неразглашении сведений, составляющих гостайну и сказал, что она сама была допущена к таким сведениям, что сомнений у нас насчет ее преданности не было ни минуты. Она заверила, что сделает все от нее зависящее, и просит доложить руководству Особого Отдела, что у нее были кое-какие сомнения в личности Атояна, о которых она доложит письменно. Я предупредил ее о том, чтобы она сделала это незаметно для Атояна, на что она ответила, что еще не забыла требования конспирации. Мы расстались, договорившись о следующей встрече.

Через два дня я получил от нее сообщение, в котором она подробно рассказала о своей встрече с Атояном, о развитии их отношений, о совместной жизни в течение 12 лет.

Атоян, в Спасск приехал 18 лет назад, в 1959 году, из Забайкалья, города Ангарска, где работал в бухгалтерии стеклозавода, семья его якобы погибла в годы войны, в Калининской области. Он не женился и просто сожительствовал с несколькими женщинами, детей не завел и, по его словам, очень об этом жалел. Воевал, имеет награды, показывал орденские книжки на ордена Славы 3-й степени и Отечественной войны 2-й степени, медаль «За Отвагу». После войны он прошел проверку в органах, стоит на учете в военкомате. Он диабетик, регулярно принимает антибиотики. Под мышкой левой руки она видела татуировку, он пояснил, что это еще в детстве они ее делали в знак дружбы, две руки, он потом выводил ее, но не получилось. Переписки он ни с кем не заводил, друзей особых у него нет, даже среди грузин, которые живут в Спасске. Ее это удивляло вначале, но он объяснил, что они все меркантильные и думают только о деньгах, а он не такой, он трудяга, пахарь.

В ее сообщении было много интересного, значит, он жил в Забайкалье, там остались его связи, которые помогут осветить интересующий нас период, возможно удастся установить откуда он прибыл в Забайкалье, и, главное, он так же, как и проверяемый, – диабетик. Значит, он стоит на учете в больнице, есть медицинская карта, там записи предыдущих поликлиник, где он стоял на учете, и по ним можно восстановить его передвижения по СССР.

Я составил план проверки Атояна с учетом полученных сведений от его жены и, получив добро, приступил к сбору дополнительной информации, уже имеющей доказательное значение.

Исповедь предателя

Ну вот и случилось. Я в плену. Идет второй день, как я у немцев. Наших размолотили в пух и прах. Сколько осталось в живых не знаю, но со мной из моей батареи только осталось четверо, да и те раненые. Лежим в каком-то бараке, холодно и голодно, побитые. Били и меня, все спрашивали, не еврей ли я, не коммунист? Спрашивал немец, плохо говорящий по-русски, били после каждого вопроса и ответа, со смаком и сильно, болят почки и спина, лицо все в синяках. Но, главное, жив. Как я хотел перебежать к ним, знали бы особисты, давно бы расстреляли. Но хватило ума не делиться ни с кем, даже земляки не знали. В бою я старался не высовываться из блиндажа, командовал по телефону и через вестового, но бой был короткий и через несколько часов от нас остались два миномета и несколько мин, все расчеты полегли. Я ждал, когда стрельба стихнет и немцы пойдут в атаку, вот тут не сплоховать, вовремя выскочить и сдаться. Я уничтожил партбилет, офицерскую книжку, и стал ждать. Через несколько минут они пошли. Не встречая сопротивления, немцы подошли к моему КП, я поднял руки и вышел. Меня ударили, повалили на землю, поставили на колени, приставили автомат к спине и стали задавать вопросы – кто я, еврей, коммунист, хочу ли жить? Я отвечал, что я армянин, не коммунист, хочу служить великой Германии. Бить меня перестали, отвели в сторону и, собрав остальных бойцов, повели в тыл, в занятую ими деревню. Там завели в сарай, зарыли и сказали сидеть смирно, иначе расстрел.

Часа через два открыли дверь и нас по одному стали заводить в избу, где сидели два офицера, один говорил по-русски, другой задавал вопросы по-немецки. Я снова повторил, что я армянин, родился в Турции, в армию попал насильно, мечтал сдаться и служить делу освобождения России от большевиков, что было правдой. Я действительно ненавидел Советскую власть, которая разорила нас, отняв все, что нажил отец, еще до революции, но он меня научил тому, что я пошел в армию, вступил в партию, и мечтал о том времени, когда смениться власть. Надежда была на то, что большинство командиров Красной армии были выходцы из дворян, ненавидевших Сталина и мечтавших свергнуть его и власть большевиков. Но надежды рухнули, когда в 1936—1937 годах эти, благородные офицеры были арестованы, а затем, признав свою вину и подробно рассказав о своих планах по свержению строя, были расстреляны. Для меня это была трагедия, и я стал еще более усердно служить. Меня заметили и продвинули по службе, назначили командиром батареи, я стал капитаном, членом партии. Но тут война и мои надежды вновь ожили. Этого я, конечно, немцам не рассказал, но напирал на то, что хочу служить великой Германии.

Немцы выслушали мою исповедь, ничего не сказали, но меня отвели уже в другой барак, где сидели десятка два бойцов и командиров, которых я не знал, и которые со злобой смотрели друг на друга, не разговаривали, но все были побитые, с синяками, некоторые ранены.

Ближе к ночи нам принесли какой-то бурды, ложки были свои, и мы принялись хлебать. Поели, улеглись спать. Охрана была серьезная, да и бежать никто, по-моему, и не собирался.