Департамент налоговой полиции

Борис обернулся, но Черевач рассматривал облака на небе. Долго, правда, выдержать роль не смог, кивнул на подъезд учебного корпуса:

– Лабуда все это.

Лабуда не лабуда, но про Надю он всегда узнавал что-то новое первый. И в Рязанском десантном училище, где продолжилась их учеба, то ли нутром, то ли из тайных писем всегда знал, когда приедет Надя. И на свадьбу свою пригласил, горестно отмахнувшись, словно от неизбежной обязанности:

– Лабуда все это – женитьба, пеленки, фигли-мигли.

То, что Надя выбрала не его, а Ивана, со стороны, должно быть, выглядело вполне нормально: Иван и пораскованнее, и интереснее в беседе, и мощнее на вид, что придавало особый шарм человеку в военной форме. А то, что Ивана отобрали еще и в девятую роту, окружало его ореолом таинственности: про роту эту говорили мало и только шепотом, ее не водили лишний раз в город на всякие субботники и «показухи», курсантов не снимали фоторепортеры, а при многочисленных телевизионных съемках вообще прятали в учебном центре – не дай бог кто-нибудь попадет в кадр. Словом, готовили в этой роте офицеров спецназа. И чем ближе к выпуску, тем реже виделись Борис и Иван, порой в комнатушке для посетителей при приезде Нади только и здоровались. Черевач уходил в какой-то неведомый даже для Бориса мир, где подразумевались и существовали «командировки» в самые невероятные районы земного шара с самыми невероятными заданиями, где были стрельба и погони – об этом догадывались, когда в училище просачивались слухи о гибели того или иного выпускника. Может, это тоже наложило свой отпечаток на решение Нади – остаться с тем, кому труднее.

– Это тебе, – подарила она ему на прощание часы.

Они были какие-то диковинные, но Борис не стал их рассматривать в тот миг. Да и что разглядывать, слишком велика была разница: ему – часы, себя – Ивану. И лишь потом, когда их поезд тронулся, рассмотрел название: «Надежда»…

А служить попал Иван в самый что ни на есть заштатный округ – Приволжско-Уральский. Да еще в инженерно-саперный батальон: как шутили местные остряки, «копать канавы от меня до следующего пня, а еще лучше – от КПП и до отбоя». Если в другие рода и виды войск хоть как-то отбирали народ, то в стройбат запихивали всех оставшихся плюс хромых, кривых и горбатых. И вот в этом корогоде вместо десантной элиты и осел лейтенант Черевач со своей молодой женой Надеждой – тайной любовью и предметом непреходящего восхищения Бориса Соломатина.

Но в этом распределении Иван был виноват сам: перед выпуском, разухабившись, уже почувствовав себя офицером, послал матом командира взвода. А тот, не постеснявшись, что всего год назад закончил это же училище, послал его в стройбат.

Какое-то время они еще поддерживали связь, но, видимо, слишком разные стартовые офицерские возможности сыграли и здесь свою роль. Когда Борис досрочно получил старлея, а потом за всякие разведывательные дела – и серебристый кружок медали «За отвагу» на грудь, когда о его делах, хоть и в иносказательном смысле, написала «Красная звезда», Иван умолк совсем. Что-то, видать, не ладилось у него со службой, и, когда через десятых знакомых отыскалось известие, что Иван уволился из армии, это не стало громом средь ясного неба – все шло к тому. Подумалось лишь о Наде: как-то теперь ей? Хорошо, что хоть оставленная родителями квартира в Москве вытащила их из уральской глухомани.

И вот долгожданная встреча. Хотя что в ней долгожданного? Кому она нужна? Ивану, чтобы еще раз почувствовать свое уязвленное самолюбие? Наде, которая тоже волей-неволей начнет сравнивать и обнаруживать множество минусов для себя? А ему самому? Нужна ли эта встреча ему, Борису Соломатину? Почему уже сейчас чувство вины бередит душу? И за что?

Задумавшись, Борис не заметил, как доехал до «Филей». Но к суворовскому не пошел. Что это даст? Никто и ничто его там не ждет, прошли сотни лет, как он закончил его. Эпоха. Это и было-то в другой стране…

– Что-то сомневаться много стал, – вдруг вслух подумал Борис и в первую очередь назло себе все же пошел вдоль забора к училищу.

И зря пошел. Вывески у ворот не оказалось, сами ворота были распахнуты, из них выезжали на иномарках коммерсанты. И никакого намека, что здесь есть хоть один суворовец. Зато рядом с забором сидел на пеньке бомж неопределенного возраста и, вывернув босую ногу, рассматривал кровоточащую ступню.

– Если бы здесь был глаз, точно бы вытек, – многозначительно произнес он. Посмотрел на Бориса, приглашая его к разговору, но что с ним было связываться?

– Извините, здесь было суворовское училище, – обратился Соломатин к проходившей мимо старушке. Вот старушки – они уж точно все знают.

– Уехали наши мальчики, перевели их куда-то на окраину Москвы, – обрадовавшись, что может остановиться и передохнуть, сообщила та. – А тут, говорят, теперь коммерсанты будут заправлять. Ездиют вон. А вы ищете кого?

Да, он ищет. Ищет то, чего теперь никогда не найти. Детство. Успокоение. Родину, в которой родился. Ищет свое желание служить. Надю… Он много чего ищет. Но даже суворовское переехало и, конечно, не в центр, а на окраину. «Если бы здесь был глаз, точно бы вытек»…

10

Собравшиеся за столом ждали первого тоста. Его мог произнести только Василий Васильевич – тучный, медлительный и одновременно властный и жесткий даже во взгляде сорокалетний мужчина. Словом, это был вовсе не тот распаренный жарой в бассейне толстяк, выгадывающий свои интересы у подводных пловцов. Сегодня он был хозяином, ему нравилось им быть, и это всячески подчеркивалось. Так радуются власти те, кто под кем-то ходит, но в редкую минуту самостоятельных действий мнит себя великим стратегом.

Он и сейчас якобы о чем-то размышлял, покуривая у открытого окна, и из троих гостей никто не мог осмелиться напомнить об ужине. Каждый будто был занят самим собой, не желая нарушать тишину гостиничного номера.

– Я думаю, пора поднять и первую рюмку, – наконец соизволил очнуться хозяин, хотя, наверное, уже все прекрасно понимали, что он выдерживает паузу, подчеркивая свою и только свою значимость. Тем более, что, сказав об ужине, он не то что не сдвинулся с места, но даже не поменял позы.

Но он все равно не ошибся в выборе манеры: двое из присутствующих бросились разливать спиртное, раскладывать по тарелкам салаты и бутерброды. Услужливость, похоже, претила им самим своей постыдной откровенностью, но, поскольку этим занимались вдвоем, то вроде как бы выходило, что все естественно и закономерно.

Третий посетитель, пощипывая небольшие усики, остался сидеть, что выдавало в нем если не значимого, то уважаемого гостя.

Василий Васильевич затянулся в последний раз, небрежно бросил окурок в открытое окно. Издали оглядел сервировку стола.

– Прошу. – Один из обслуги повел рукой, что могло означать как приглашение к столу и просьбу оценить сделанное, так и, на всякий случай, извинение: вдруг что не так.

Василий Васильевич наконец стронулся с места, тяжело опустился в кресло. Издали, из-за живота, еще раз посмотрел на стол.

– Гостя нашего не обидели? – поинтересовался он, прекрасно видя, что перед тем навалена гора продуктов и выставлена батарея бутылок.

Но и на этот раз обслуживавшие с уважением отнеслись к словам хозяина: на сантиметр, но подвинули ближе к гостю салатницы и бутерброды.

– Подняли, – пригласил Василий Васильевич, дотягиваясь к своей рюмке. – За нас с вами и хрен с ними! – неожиданно грубо опустился он до фамильярности в общении. – И прости господи.

Не успели закусить, как он вновь приказал:

– Между первой и второй не должна пролететь пуля.

Сам, однако, пить не стал, только пригубил, зорко и властно посмотрев на остальных. Дав время взять по бутерброду, вновь приказным тоном попросил помощников:

– Прогуляйтесь минут двадцать по свежему воздуху. Говорят, полезно.

Унося недоеденные бутерброды, те поспешно исчезли за дверью. Проводив их взглядом, Василий Васильевич скосил глаза на оставшегося в кресле гостя. Тот, весь вечер демонстративно подчеркивавший свою независимость, и на этот раз спокойно разбирался в своей тарелке с салатом. Весь вид его продолжал говорить: я не ваш, угождать не буду. Я вам нужен, а не вы мне.

Хозяин номера понял эту манеру, но, если бы и хотел, возразить не смог бы: да, оперативный работник налоговой полиции нужен именно ему. Нужен как воздух.

– А теперь давайте выпьем, – предложил Василий Васильевич, сам наполняя рюмки и тем давая понять, что те, которые скрылись за дверью, хоть и свои, но мелкая сошка, способная только подавать и прислуживать. А дела будут решать они.

– Нет возражений, – поднял рюмку и оперативник. Но тоже не стал пить, а лишь пригубил ее: я, дескать, не только знаю себе цену, но и во всем чувствую меру.

Кажется, это одновременно вызвало как легкое недовольство Василия Васильевича, так и такую же долю его удовлетворения: в компаньоны приходит не пьяница, не балаболка и не хвастун.

– Мне важен расклад: кто в налоговой полиции занимается нефтью. Их характеры, в первую очередь слабости, на которых можно играть. Куда, по вашему мнению, можно и нужно направить их энергию? Как далеко они продвинулись в своих наработках? Что планируется?

Дотянувшись к стоящему у стола «дипломату», Василий Васильевич положил его на колени, щелкнул замками.

– Нынешнее время – время информации. И кто этого еще не понял, тот никогда не придет к финишу первым. Эти деньги я все равно бы потратил на добывание этой информации, так что они – ваши.

Он только приоткрыл «дипломат», показав его содержимое, и оставил его на коленях.

Полицейский не без любопытства заглянул в него. Увидев несколько пачек долларов, попытался сделать вид, будто привстал за стаканом с соком. Даже отхлебнул из него.

– Надеюсь, мы не будем выяснять, что за мотивы послужили поводом для нашей встречи, – начал он, и Василий Васильевич согласно поднял руки: о чем разговор! Но, словно опасаясь, что этого недостаточно, подтвердил:

– Нас никто не наделял исповедальными полномочиями. Прости господи!

– Нефть у нас ведет лично начальник управления – полковник Моржаретов Серафим Григорьевич. Наш отдел и я, конечно, тоже проводим анализ всей информации. Кстати, Моржаретов сумел связать воедино нефть, два последних убийства в Москве, а также убийства в Берлине и Сан?Франциско. Думаю, про них вам известно.

– Та-ак, – не стал уточнять Василий Васильевич, в то же время не скрыв оживления.

– Всплыло много фамилий, в том числе и ваша. Лично я не знаю, кто вы – будущая жертва нефтяных разборок или наоборот. Но меня это не волнует, – вновь поспешил уточнить свою позицию гость.

– Эти сведения…