Черные береты

7

Они лежали на полу под окном и уже, кажется, не вздрагивали даже, когда пули влетали к ним в кабинет и впивались в противоположную стену.

Кот был молчалив и словно безучастен к происходящему. Свой пистолетик, который Андрей запомнил еще по «Стрельцу», майор положил на живот и, не мигая, смотрел на подрагивающую после каждого танкового выстрела люстру над головой. Ему бы переползти из-под нее, в любую минуту готовую сорваться, но бывший начальник охраны словно поставил на судьбу и крутанул рулетку.

Зато Мишка нервно переворачивался с боку на бок, не оставляя попыток выглянуть в простреливаемое крупнокалиберными пулеметами окно.

– Мне бы только позвонить Рае, – умолял он неизвестно кого и за какую плату.

– Вон телефон, – вроде в шутку, а получилось, что как бы в насмешку, показал Андрей на блестящую будку около продуктового магазина на набережной.

Багрянцев так впился в нее взглядом, словно хотел телепатически набрать номер и подать о себе весточку жене.

– Все мы что-то не успели в этой жизни. И теперь, кажется, уже не успеем никогда, – философски-безнадежно изрек Кот.

Мишка недовольно повернулся к нему, но очередной залп остудил, примирил обоих. Но не лишил Багрянцева непреодолимого желания с грустью еще раз посмотреть на телефонную будку.

С ними обоими Андрей встретился час-другой назад, под пулеметным огнем. Кот сбил его с ног, как только раздалась первая очередь по собравшимся у Белого дома людям. Андрей довольно-таки больно саданулся локтями об асфальт, но привычно, как вдолбили еще в школе милиции, откатился в сторону и только после этого посмотрел на того, кто мгновением раньше среагировал на стрельбу. Кот. Собственной персоной. Сам вжимается в асфальтовые трещины, но подмигивает.

– Думаю, надо уползать, – вместо приветствия проговорил он.

– Кажется, правильно думаешь, – согласился Тарасевич. – Только куда?

Охрана до сегодняшнего дня не пропускала внутрь здания никого, как бы кто ни клялся в преданности Руцкому или Хасбулатову. Теперь же, когда подошедшие бронетранспортеры окружили площадь и в упор начали расстреливать тех, кто оказался в самом деле преданнее всех и остался на ночь у Белого дома, охрана наконец распахнула двери. Боялись мелкой провокации внутри Верховного Совета, а тут просто подъехали, навели орудия на спящих людей и нажали на гашетки.

К двадцатому подъезду, через который раньше ходили только журналисты, бежали, перекатывались, подтягивали свои кровоточащие тела люди. Стоны и крики неслись со всей площади, и если бы не ручеек в двадцатый подъезд, она пересохла бы, умолкла, покрывшись телами убитых. Двадцатый подъезд спас, сохранил несколько сотен жизней, но десятки все же остались лежать под серым осенним небом так рано начавшегося утра понедельника 4 октября. Первыми – старушки, решившие подмести площадь перед началом митинга…

Кот и Андрей, как на тренировке – перебежками, с подстраховкой друг друга, добежали до подъезда, влились в общий кровоточащий водоворот. В этот миг перед Андреем мелькнул кто-то знакомый, память даже не сразу подсказала, кто это может быть. Лишь когда он остановился и еще раз увидел со спины парня, выносящего на себе раненого, дошло: Мишка? Мишка – здесь? мгновенное облегчение: значит, это не он стреляет!

Сутолока растащила их в разные стороны, и пока Тарасевич снова пробился к месту, куда ушел похожий на Багрянцева парень, его там уже не оказалось.

– Кого-то увидел? – поинтересовался Кот, стараясь не отстать и не затеряться в толпе.

– Наверное, показалось, – еще осматриваясь, проговорил Андрей. – Уж и не знаю: хорошо, что показалось, или нет. Другу не пожелаешь здесь оказаться, но, в то же время, пусть он лучше будет тут, чем за пулеметами.

– Это без сомнения. А вообще-то, давай поздороваемся, – предложил майор.

Они пожали руки, но на большее времени не хватило. Очередь из бронетранспортера дотянулась до окна холла, зазвенело стекло, и люди бросились на пол: бойня на площади сразу обучила всем солдатским премудростям.

– Давай наверх, – предложил Кот, увлекая Андрея по мраморной лестнице на второй этаж. За ними побежали еще несколько человек, и тут, на площадке второго этажа, Тарасевич и увидел снова Мишку – тот перевязывал плечо стонущему и матерящемуся парню лет восемнадцати.

Андрей присел рядом на корточки, не отвлекая Багрянцева и наслаждаясь предстоящей радостью встречи. Майор, пробежавший пролет, остановился на следующей площадке, проверяя пистолет.

– Осторожнее, – помогая раненому подняться, приговаривал Мишка. – Не на курорте.

И только в этот момент взгляд его упал на приподнимающегося вместе с парнем Тарасевича. Однако вместо восторга Багрянцев непроизвольно опустил, спрятал взгляд. Тогда Андрей сам подался к нему, и они обнялись.

– Я знал, чувствовал, что мы здесь встретимся, – проговорил Багрянцев. И торопливо, словно боясь, что Андрей опередит его вопросом и ему придется оправдываться, добавил: – Я двадцать восьмого числа видел тебя.

– Где? – притворился Андрей.

– Около метро. В толпе. Я еще был…

– А-а, может быть, – махнул на прошедшее рукой Тарасевич, перебив друга и освобождая его от угрызений совести. – Знакомься: майор Кот, мой… мой очень хороший знакомый. – И на правах человека, объединившего двух незнакомых людей, взял инициативу на себя: – Наши планы?

Здесь, в лестничных пролетах, стрельба почти не слышалась, но по нарастающему гулу в вестибюле, взбегающим по лестнице людям было ясно, что только что пережитое и виденное ими – не сон. Неужели не сон? Неужели можно было подъехать и в упор начать расстреливать сонных людей? Чьи это бронетранспортеры? Кто сидел за пулеметами? Кто отдал команду на открытие огня?

– Наверное, надо держаться корреспондентов, они наверняка здесь все знают, – подал идею Кот, когда мимо них прошмыгнули увешанные фотоаппаратами двое парней.

Журналисты вывели их на шестой, конечный в этом крыле, этаж. Единственное в коридоре окно облепили с боков и снизу корреспонденты, разноязыко наговаривавшие на диктофоны свои впечатления. Некоторые даже пытались фотографировать и снимать на камеру происходящие на площади события. Прославятся. Если только живы останутся.

И тут, краем глаза, в проеме одного из кабинетов Андрей успел увидеть мелькнувшую фигуру в черной, омоновской форме. Сердце подпрыгнуло и заколотилось: от Млынника?

Он торопливо перебежал в тот кабинет, облегченно улыбнулся: не показалось. Сбоку окна стояли с автоматами омоновец и капитан в полевой форме, с нелепо выглядевшей здесь полевой офицерской сумкой. Стараясь не рисоваться в окне, Тарасевич вдоль стены приблизился к ним.

– Откуда, ребята?

– Из Советского Союза, – недружелюбно огрызнулся, даже не посмотрев в его сторону, омоновец.

– Все, пошли, – кивнул ему капитан, и они, больше не объясняясь, выскользнули в коридор.

Обида сдавила сердце Тарасевича: да знает ли этот пацан, с кем разговаривал? Да он уже под пулями ходил, когда тот еще по девкам бегал…

Однако дальше обижаться не стал, сумел одернуть самого себя: у вот именно потому, что парень не представлял, с кем разговаривает, он так себя и вел. И правильно, в конечном счете, делал! Может, потому еще и жив.

Глянув на секунду в окно, но уже не ради любопытства, а чтобы дать секунду себе остыть, выскользнул обратно в коридор.

– Куда они ушли? – прижал к стене ничего не понявших друзей. – Омоновец и капитан куда ушли?

– Туда, – одновременно указали они в глубь здания. Короткий коридор – и потом закоулки, лестницы, залы, переходы, закутки, опять коридоры, лестницы. Повсюду депутаты, по чему-то женщины, офицеры в камуфляже, полевой форме. Около одного капитана, вроде похожего на того, который стоял у окна Андрей задержался.

– Слушай, где здесь рижане?

– Не знаю.

– А как попасть вниз?

– Здесь перекрыто. Только через левое крыло, – указал он обратно в тот коридор, из которого они только что прибежали.

– Танки. Подошли танки, – закричали в коридоре, и все бросились к окнам.

Андрей, Кот и Мишка последовали их примеру, забежали в какой-то кабинет и тоже выглянули на улицу.

Если не считать погибших, в несуразных позах застывших на холодном асфальте, то площадь с этой стороны была пуста. Слабо дотлевали ночные костерки, безжизненно колыхались мокрыми боковинами палатки. На решетчатой ограде застыли чугунные барельефы пионеров с поднесенными к губам горнами: что играть? Сигнал тревоги опоздал, остается только исполнить реквием по погибшим. Или панихиду. Вон на улочке, по которой омоновцы двадцать восьмого октября первый раз гнали людей от Дома Советов, лежит убитый поп. Его черная ряса прикрыла асфальт полукругом, в одной руке батюшки слабо начинал блестеть при неярком солнце крест, около второй, тоже выпростанной в сторону замерших бронетранспортеров, валялась икона. Если уж церковь не остановила расправу, то Кремлем правят сейчас только страх и безумие.

– Больше всего почему-то жаль его, – вздохнул Мишка. Взгляды всех троих, получилось, остановились именно на батюшке. – Рассказывают, что все одиннадцать дней он ходил вокруг Белого дома, отводил беду.

– Что он один мог сделать. Вот если бы сам патриарх взял икону, собрал всех попов да верующих и пришел крестным ходом сюда. Да встал у стен здания – думаю, ни один выстрел бы не прозвучал, – категорично не согласился майор. – Не пришел. Почему?