Годы лейтенантские. Я родился на Советской Земле. Исповедь офицера.

Дождались, когда пройдут через КПП все, приехавшие на автобусе пассажиры, и шагнули в неведомое.

Я попросил дежурного по КПП сообщить о том, что прибыл для прохождения службы. Мне пояснили, как пройти в штаб части, который находился примерно в километре с небольшим от КПП. Вела к штабу ровная как стрела, но плохо асфальтовая дорога.

Она вскоре перешла в гравиевую и мы оказались перед двухэтажным зданием с подъездом посредине.

Жена осталась у здания. Я прошёл внутрь и увидел типовое окошечко, за которым была комната дежурного по части.

Спросил:

– Как пройти к командиру части?

– Новый ротный? – спросил майор с красной повязкой на рукаве. – На второй этаж. Кабинет в левом крыле здания. Последняя дверь по коридору налево.

Видимо, я попал в часы доклада, потому что вдоль стола для совещаний в кабинете начальника база, выстроилась очередь из офицеров. Они полушёпотом о чём-то переговаривались, ожидая, когда подойдёт их время.

Командира я разглядел не сразу, а лишь протиснувшись к столу для совещаний. За командирским столом я увидел грузного полковника, сидевшего несколько полуобернувшись. Он постоянно кашлял – как выяснилось потом, кашель – последствия ранения. Фронтовик. Войну закончил командиром миномётной батареи. Инженер-полковник (а вскоре полковник-инженер) Тополев Лорис Константинович. Именно ЛОРИС?!? Потом уж я узнал, что отец его был не то первым командиром, не то первым комиссаром этой базы сразу после революции. Стало быть, база довольно старая – ещё Русскую Императорскую армию обслуживала.

Неожиданно в кабинет по-хозяйски вошёл какой-то майор, и сразу обратил на меня внимание. Поздоровался и громко сказал:

– Прибыл новый командир роты. Надо пропустить, товарищи, чтобы мог доложить командиру…

Офицеры расступились. Я представился по всей форме. Не запомнилось, о чём говорили… Вот когда я представлял своего сменщика, запомнилось больше, потому что колоритным было представление, а моё – более чем рядовым.

Плох ли командир или хорош – это не важно, это всё потом выясняется, да и не было тогда целиком плохих или целиком хороших офицеров. Главное одно – заботу проявляли о вновь прибывших офицеров сразу. Прежде, конечно, о размещении, о создании хотя бы элементарных условий, а уж потом всё остальное.

Командир части, выслушав меня, устало махнул рукой:

– Борис Дмитрич, займись, побеседуй, ну и размести. Один приехал?

– С женой, – сказал кто-то.

– Тем более.

Вот эта странная манера встревать в разговоры, отвечать на вопросы раньше того, кому они заданы, конечно, удивила.

Борис Дмитриевичем оказался тот самый майор с фамилией Быстров – заместитель командира базы по политической части. После короткой беседы с ним в его небольшом кабинете, нас с женой отправили на командирском «газике» в гостиницу – маленький домик на несколько номеров. Потом уж на моих глазах была отстроена довольно приличная гостиница, в которой не стыдно остановиться, там даже начальник ГРАУ маршал артиллерии Кулешов останавливался.

Поселили так, где могли поселить, пообещав в скором времени квартиру.

Обещанию я не слишком поверил, но не слишком и прихотлив был в то время. Вечером вышли погулять, за проходную, в лес.

Не знали, что там лес не грибной и идти нужно совсем в другую сторону – в направлении к деревне Шлинка. В районе было озеро Шлино, реки Шлина и Шлинка, ну и деревня конечно.

Со стороны Куженкино-1 был забор, который затем обрывался и далее просто лес, в котором, там, где близко была так называемая техническая территория, встречались указатели: «Запретный район».

Первый день в этой войсковой части, вернее – первый вечер. Как оно будет завтра, после завтра… Что ждёт? Назначение на эту роту явно не приближало к цели – переходу в журналистику, а скорее отдаляло. И уж раз решился, значит… да, собственно, ничего не значит. Может, просто надоело быть в подвешенном состоянии. Интересно, что даже служа в Калинине, в дивизии, в первые и самые трудные месяцы, когда ещё не снял комнаты близ части и приходилось по часу тратить на поездки в трамвае всегда битком забитом, а зимой ещё и промороженном, даже тогда не жалел об уходе из паркетной части, из бригады охраны, где, конечно, было во сто крат комфортнее, но в то же время… как-то напряжённо.

Быть может, это напряжение создавалось благодаря тому, что роты были большими, в некоторых по пять взводов, комплект офицеров полный, ну и претендентов на выдвижение в 4-5 раз больше, чем должностей. Впрочем, я совсем не думал там о продвижении. Во-первых, немало было опытных зубров, которые прослужили уже не один год. А во-вторых, тогда всё ещё не покидала надежда на журналистику. Даже находясь за штатом я несколько раз ездил в разные части, писал заметки в окружную газету.

Здесь всё по-иному… Здесь не просто рота, а отдельная рота. Нет комбата, нет командира полка. База – это другое, это другая военно-учётная специальность, да и другие кадровые органы. Перейти, к примеру, в штаб части просто невозможно.

Сдавал роту немолодой уже капитан по фамилии Крюков. Имя и отчество не запомнил. Сколько он прослужил, не знаю, но, кажется, продержался побольше года. Остальные же держались в среднем год…

В роте нашёл запустение. Мне было с чем сравнивать. Прежде всего это училище!!! Затем – бригада охраны, где тоже было всё обустроено совсем неплохо. Что касается дивизии, то там казармы неплохие, просто всё в миниатюре. Солдаты и сержанты полка умещались в одном спальном помещении!!! Этаж – полк… А здание ещё и поделено пополам – два входа. То есть – пол-этажа полк… А вот здания штабов полков были чуть ли не размером по площади с казарму. И это неудивительно – кадрированная дивизия – это хребет, на который мясо наращивается, в особый период и в случае войны. Это мне уже удалось увидеть во время развёртывания…

Ну а здесь казарма роты побольше чем штаб, и, тем более, чем казарма всего полка.

Длинное приземистое здание протянулось в стороне от главной дороги хозяйственной территории части, параллельно этой дороге. За казармой – ещё два здания. В одном – столовая и кухня, в другом – продсклад. Вещевой склад в другом месте – на охраняемом объекте.

Чуть дальше ещё домик и вольеры. В домике – казарма взвода вожатых караульных собак, ну и вольеры для собак… Ещё дальше – ротный свинарник. Словом, целое хозяйство.

На такую роту не молодого лейтенанта назначать надо, а кого-то, кому нужно дотянуть до пенсии, не помышляя о высоких званиях. Впрочем, судя по моему предшественнику, пробовали, да не получилось.

Трудно сказать, как правильнее… Уж больно велика рота – пять взводов, да два отдельных отделения… А офицеров? Командир, да замполит. Кстати, когда прибыл я в роту, замполита ещё не прислали. Некомплект!

Ну а все остальные – сверхсрочники. Прапорщиков ввели позже. Старшиной роты был старший сержант сверхсрочной службы Артазеев, командиры взводов, кажется, все старшины. Первый взвод – Анохин Сергей Иванович, второй – Слесарев. Имя не запомнил. Третий, кажется, Чумаков, четвёртый… Нет, уже не очень помнится. Взвод собаководов – Бударин. Он выглядел посолиднее коллег, и как-то не вязался со взводом в пятнадцать двадцать человек. Вскоре ушёл в военно-пожарную команду, когда вводили прапорщиков. Сверхсрочники ещё могли перемещаться, а вот прапорщики уже нет.

Теперь удивительно вспоминать… Ушёл я из элитной части, где начальником караула я ходил почти на Красную Площадь… Рота была закреплена за штабом тыла Вооружённых Сил СССР. И вот из такой части, по существу, с Красной Площади и в лес!!! А мне было радостно. Не очень как-то тянуло в шум городов. А тут Валдай, знаменитый Валдай, с его голубыми озёрами, грибными лесами, тихими реками. А какой воздух!!! Впрочем, тогда может я о воздухе не очень думал. Меня привлекало что-то другое, даже сам не знаю что. Карьера? Нет, какая там карьера. Меньше чем за два года ротным стать уже неплохо. Ещё даже не старший лейтенант, так что о должностях начальника штаба батальона и комбата думать рано. Тогда от лейтенанта до старшего было три года, от старшего до капитана тоже три года, а от капитана до майора, в то время, и вовсе четыре. Привлекало то, что вот я – лейтенант, а фактически командир маленького полка!!! Не я придумал. Начальник отделения кадров дивизии сказал, а я запомнил.

Это в полку, если прибывает офицер, могут ему дать пару дней на обустройство. А здесь зачем? Гостиница в сотне метров от входа в роту.

Наутро было назначено представление роте.

Два больших, человек по сорок пять, стрелковых взвода, взвод вожатых караульных собак, два отделения, по десять-двенадцать человек, начальник столовой, начальник складов, повара, санитары из санчасти – все выстроились на небольшом строевом плацу перед казармой. За плацом – сосны мачтовые, тоже целым строем вытянулись полосой шириною метров в тридцать-пятьдесят от деревянного одноэтажного домика гостиницы до грунтовой дороги, уходящей в сторону стадиона. За главной дорогой посёлка – справа пятиэтажный дом, слева – двухэтажный дом командования части, а прямо перед казармой – стройка. Вторую кирпичную пятиэтажку возводили полным ходом.

Представил меня роте заместитель командира базы по политчасти майор Быстров, тоже недавно прибывший из Калинина. Служил как потом выяснилось, пропагандистом артиллерийской бригады, дислоцировавшейся по соседству со штабом дивизии. Приехал в эту глушь за очередным званием – бывало в ту пору и такое. Срок на подполковника вышел, да в бригаде должности нет, не заслужил по причине неспособности исполнять более высокую, чем пропагандист.

Пропагандистов довольно зло называли «карманными биллиардистами». Не буду расшифровывать. Кто поймёт, тот поймёт, а кто нет, так и не надо. Скажу лишь, что слонялись этакие вот пропагандисты по полку или по равной ему части без дела, занимались разве что политинформациями, выпусками боевых листков и стенгазет. Одна из причин, по которой отказался я наотрез от таковой должности, хотя и могла она стать трамплином для карьеры на политработе. Сама же по себе политработа и важна, и необходима, и трудоёмка, если её занимались ответственные офицеры, но вполне могла быть и тихим омутом для бездельников. Куженкинская служба дала возможность в полной мере убедиться в этом. Как? Постепенно постараюсь показать. Политработники пошли в войска отлично подготовленные, когда открыли Новосибирское высшее военно-политическое училище.

Итак, представление началось.

Капитан Крюков подал команду:

– Смирно! Равнение на середину!

И подошёл с докладом к Быстрову. Тот поздоровался. Ответ прозвучал нестройно, вяло. И вообще как-то всё было не очень по-военному. Я не сравнивал со своим парадным училищем, но ведь и в бригаде, и в полку как-то всё выглядело иначе. Уже в те минуты понял, что работу надо начинать с азов, чуть ли не с внешнего вида. Кстати, с внешнего вида не только солдат и сержантов срочной службы.

Пока Быстров что-то там зачитывал по бумажке о моей предыдущей службе, стоял я и думал о том, как бы этак сразу, в один момент, оживить хотя бы солдатский строй. И понял: «Нужен оркестр, хотя бы самый небольшой духовой оркестр!»

Когда мне дали слово, сказал только одну фразу:

– Познакомимся в процессе службы.

А о чём ещё говорить и какие программы выкладывать? Я ведь роту принимал только раз – по тревоге, в лесу, в срочном порядке, причём, параллельно занимался не только ротой, но и переодеванием и вооружением всего батальона, поскольку комбат, пожилой – по меркам службы – подполковник, видимо извещённый заранее друзьями, за несколько дней до развёртывания лёг в госпиталь, а больше из кадровых офицеров никого в батальоне не оказалось. Даже двух ротных с трудом нашли через несколько дней. Это не прокол – это обилие задач. Ведь уже весной многие офицеры отправлялись в командировку на уборку урожая. Весной, потому что предстояла большая подготовительная работа по формированию «целинных» (так их называли) батальонов.

Удивительно, что, как вспоминается теперь, никаких сомнение не было – справлюсь, не справлюсь. Ничего, кроме стремления быстрее приступить к работе.

Но сначала всё-таки приём дел. По уставу отпускается 5 суток, но… Впрочем, об этом позже… Акт приёма и сдачи я подписал через полтора месяца, хотя в командование вступил сразу – чего тянуть. Да и старый ротный не возражал. Ему всё порядком надоело.