Годы лейтенантские. Я родился на Советской Земле. Исповедь офицера.

– Мне тоже, – призналась она. – Но надо. Ведь поздно уже.

– Тогда приглашаю к себе!

– Это неудобно.

– Хозяев нет. Они все в деревне. А вот шампанское есть. Всё… Решено. Едем.

И сразу поймал такси. Галя не успела толком отреагировать, как оказалась рядом со мной на заднем сиденье, ну а при шофёре, какие споры?

Минут через десять мы уже остановились перед подъездом пятиэтажки, и стали подниматься по лестнице. Вот и нужный этаж. Я открыл дверь и пропустил её в небольшой, даже просто крохотный холл, из которого были двери в три комнаты, в том числе и мою, даже не комнату, а комнатку.

Шампанское, действительно взятое на всякий пожарный случай, лежало в чемодане, а потому бутылка была тёплой и много нам не досталось – открыть в жару этот напиток без потерь практически невозможно.

Выпили на брудершафт и стали целоваться. Так вот за поцелуями я незаметно и привёл Галину в свою комнатку и усадил на кровать. Одежды в такую жару слишком мало, чтобы она могла составлять серьёзную преграду, а потому мы уже через пару минут оказались в горизонтальном положении, предаваясь нежным объятиям.

Галина с удовольствием целовалась, с удовольствием принимала ласки и даже отвечала на них, но… до определённого предела. Она позволила снять с неё всё, кроме последней защиты, которую с самого начала оберегала особенно тщательно и никак не объясняла своего упорства. В открытое окно, завешенное обычной марлей от комаров, проникал прохладный ароматный речной воздух. Он освежал, иначе бы мы просто погибли от зноя столь трудной и напряжённой борьбы.

Она измучила меня и измучилась сама. Я был в ту пору ещё не слишком опытен в действиях по достижению победы в подобной борьбе. Интересное, в этом плане, было время. Теперь всё яснее и проще. Либо да… И хоть ложкой хлебай, либо нет, так нет решительное.

Галина же не говорила нет, и не прогоняла резко и дерзко. Такое впечатление, что ей было приятно изнурять себя и меня такими вот ласками. Я уж стал подумывать, а было ли у неё что-то с кем-то и когда-то? Может быть, нет? Тогда понятны стойкость и твёрдость.

Но под утро, когда уже и сил почти не оставалось, я сделал последний натиск, и она, слабо охнув, крепко обняла меня, прижавшись так плотно, что и плотнее быть не могло. А потом вдруг, осыпая меня горячими поцелуями, стала просить прощения за то, что так долго изнуряла и мучила.

Уже позже она рассказала, что у неё была большая любовь, что она уже собиралась замуж, но её жених умер от серьёзной болезни, причём умер почти у неё на руках. На ней ещё лежала печать трагедии, она нет-нет да вспоминала, как он «уходил». Ну а близость с ним, хоть и была, но, как видно, весьма и весьма недолгой. То есть никакого почти опыта в этом вопросе Галина не приобрела. Что же касается дивизионных флиртов, то от них сначала уберегала любовь к жениху, а потом, едва она оправилась от потрясения, появился на её пути я.

Она часто вспоминала жениха. Говорила, что вот мол, он бы сказал так или этак, сделал так или этак. Это не очень здорово, когда женщина вспоминает свои бывшие увлечения и связи, ровно, как совсем не здорово, когда это делает мужчина. Но тут случай совершенно особый. Была настоящая любовь, которая, несомненно, окончилась бы замужеством. И всё оборвала смерть, причём развитие болезни, судя по её упоминаниям, произошло стремительно, и она до сих пор ещё не могла отойти от потрясения. Призналась, что, по сути, впервые после этой трагедии пошла на контакт, поскольку приглянулся я ей чем-то, сама даже не отдавала себе отчёта чем. Ясно одно, в ней зарождались новые чувства, взамен убитых горем, причём чувства совершенно бескорыстные. Выйти замуж такой красавице, как она, ничего не стоило. Сколько вокруг холостяков в офицерских званиях! А вот на отношения несерьёзные, она бы не пошла. А тут вдруг такой случай. Приятная беседа, купанье в Волге – всё весело, всё беззаботно и всё без сальных намёков. Ну какая же причина отказаться от похода в ресторан, тем более развлечение в ту пору редкое, а для неё и вовсе едва ли не первое.

Ну а после прекрасного вечера, конечно же, не хотелось расставаться. Расслабилась и оказалась в крепких моих объятиях надолго, вряд ли надеясь, что навсегда.

Мне было хорошо с Галиной, и о жене старался уже не думать. Мало понимал, как сложно, совсем не оперившись, идти на какие-то решительные поступки. Это было советское время. Разводы не приветствовались.

Жизнь и служба в Калинине приобрели для меня совершенно новый оттенок. Мы встречались каждый день. Я перестал ездить в Москву. Уж слишком долгими и утомительными были эти поездки летом, ведь жена была на даче. Предстояло добраться на поезде до Ленинградского вокзала, затем перебраться на Курский и снова сесть в электричку, в которой больше часа пилить до дачи. Надолго выбираться не удавалось. Вырвешься в субботу после обеда, а в понедельник уже надо быть на утреннем разводе на занятия. До дачи удавалось добраться разве что часам к десяти вечера. Ну а назад? Назад вообще проблемы. Как успеть к первой электричке на Калинин? Приходилось ехать поздно вечером в Москву, перебираться, иногда даже пешком, до Ленинградского вокзала, потому что метро уже не работало, и садиться на дальний поезд, чтобы к утру – и не слишком рано, и не слишком поздно быть в Калинине. Съездил раз, съездил другой, да и прекратил эти мытарства.

Зато выходные в Калинине стали просто необыкновенными. Когда хозяева квартиры вернулись из деревни, ничего не изменилось. Галина им понравилась и даже какую-то медицинскую помощь оказывала старенькой бабушке – матери хозяйки.

Но мы частенько в выходные перебирались к Галине в общежитие. У неё там была своя комнатка, размером даже побольше моей, съёмной. Чистенькая, светленькая. Она была за холлом, который, видимо, когда-то служил чем-то вроде красного уголка или ленинской комнаты.

Галина быстро привыкла ко мне. Обычно в ночь на воскресенье мы не размыкали объятий, и в воскресенье оставались в постели, совсем не широкой, чуть ли ни солдатской, размеров которой нам вполне хватало.

Если ей надо было зачем-то встать, она поднималась, ничего на себя не накидывая, ходила передо мной без стеснения, да и что стесняться, если фигура её была не просто привлекательной, не просто красивой, а поистине волшебной.

В выходные никто не мешал. Общежитие пустело. Но однажды в воскресенье, среди дня, когда мы наслаждались этим своим уединением, в деверь резко постучали.

Мы замерли. Стук был этаким настойчивым, даже властным. Подобным образом стучат те, кто имеет права так стучать. Начальство…

Мы быстро ликвидировали явные доказательства того, чем занимались только что. Я сел на стул у окна, а Галина открыла дверь и вошёл подполковник, заместитель командира полка по тылу. В этой сложной системе кадрированных частей, каждый полк отвечал за что-то, кроме непосредственно полковых учреждений. Наш полк курировал общежитие, ну и заместитель командира по тылу решил в выходной проверить порядок.

Я, конечно, вскочил со стула, вытянулся, с тревогой ожидая реакции. Но реакция оказалась очень даже благодушной.

– А-а-а, здесь, оказывается гость. Ну-ну, не буду вам мешать. Да, я вот зачем пришёл… Какие-то вопросы, просьбы есть? – обратился он к Галине.

– Нет, нет. Всё хорошо, спасибо.

– Ну а ты сиди, сиди, – сказал мне: – Что вскочил? Занимайтесь по плану!

Подполковник отреагировал совершенно спокойно, хотя я ожидал любой реакции, ведь в ту пору казалось, что все начальники этакие суровые дядя, которым всё человеческое чуждо. Правда, быть может, он вспомнил один факт. Минувшей зимой я специально отпросился у командира полка, чтобы привезти жену в Калинин. Привёз. Но одно дело, если бы привёз в свою квартиру. Трудно с грудным ребёнком, но такие трудности многим выпадали, и никто не ныл. А тут на съёмную. В клетушку. А дочке полгодика всего. И в такой момент вырвать из Москвы, из просторной благоустроенной квартиры, наконец, от мамы, которая помогала. Разве это разумно? К тому же служба моя такова, что не так уж много давала времени для общения – наверное, даже лучше, когда вырывался еженедельно в Москву, где ничто не отрывало от семьи. Если не случалось учений, то фактически удавалось ездить каждую неделю. Ну а ежели попадал в суточный наряд, скажем, с субботы на воскресенье, давали отгул в понедельник, и опять же можно было после наряда выехать и, сев на проходящий поезд, уже через два часа быть в Москве.

А тут ещё и неделя выпала неудачная. В понедельник ночные стрельбы, во вторник – караул. В четверг разгрузка угля для дивизии, а мой взвод оказался дежурным. Словом, дома-то и не был почти. Жена взбунтовалась. Пришлось снова отпрашиваться, чтобы отвезти их с дочкой в Москву. Ход вполне разумный, но, повторяю, со стороны-то как? Я весь из себя пушистый, а она – Москву, видите ли, покидать не хочет.

Кстати, командир полка несколько раз предлагал квартиру. Но для этого надо было выписываться из Москвы. Я был прописан у своей бабушке на Покровском бульваре, правда в коммуналке, но дом старый и перспектива была… Жена так и осталась пока прописанной у своих родителей.

Но вернёмся в маленькую светлую комнатку общежития. Едва подполковник ушёл, пожелав нам всех благ, мы долго смеялись как дети, смеялись над своим испугом, ожиданием нагоняя и радовались, что всё так обошлось. Напряжение тут же спало. Стало легко и весело. А через минуту мы снова оказались в столь стремительно заправленной постели, чтобы продолжить волшебный выходной.

В следующее воскресенье мы снова были вместе, причём поехали небольшой компанией на Тверцу купаться. Поехали на электричке в сторону Вышнего Волочка, Бологое, одним словом, в направление Ленинграда. Думал ли я, что вскоре придётся тем же маршрутом ехать к новому месту службы!? Нет, конечно, даже предположить не мог.

С нами отправилась ещё одна пара – подруга Галины со своим приятелем. Тоже какая-то мутная история. Он вроде как женат. Сбежал на выходной от жены. Впрочем, эти темы были у нас под запретом.

Набрали «Фетяски» – было популярно этакое лёгкое сухое вино. Я всё менее любил выпивоны. Минувшей зимой попал в госпиталь с острым энтероколитом, ну и после того стал ощущать неудобства от дел питейных. Но в тот день всё прошло как по маслу. Устроились на берегу неподалёку от железнодорожного моста. Периодически проносились мимо составы.

Барышни наши были в отличном настроении, но нет-нет, да туманилось чело то у одной, то у другой. Женщине нужна стабильность, необходима уверенность. А тут какие уж стабильность и уверенность?! Что бы там ни говорили, о чём бы ни мечтали, а всё же в душе каждая понимала, что кавалеры их несвободны. Я-то ещё хорохорился, я-то ещё нет-нет да заговаривал о том, что вот-вот решусь на разрыв с женой. Не выдумывал, не лгал. Так действительно мне казалось. Тем более, уже и смысла не было лгать, поскольку все вопросы решены. И Галина ничего не требовала от меня.

Я к тому времени ещё и не понял, что такое семья, ещё не привык к тому, что являюсь семейным человеком. Всего-то был в семье с середины января до середины ноября 70-го года, а потом Калинин, и встречи только в выходные. День прошёл славно. Славной была и ночь в общежитии у Галины, как и все волшебные ночи, проведённые с ней. Утром снова служба. Потом караул, из которого вернулся с самыми лучшими белыми грибами. Грибы – железный повод для встречи уже в квартире, где снимал комнату.

Безмятежные дни… Но что могло ожидать наши отношения? Какое ещё время они могли продолжаться? Жизнь так устроена, что мы оказываемся в плену событий, которые представляются случайными. Неожиданно командир полка приказал явиться в штаб дивизии для получения и доставки в штаб округа секретных документов. Явился, как и приказали, рано утром, но… оказалось, что нужно было прибыть вооружённым. Вернулся в полк за пистолетом. Выдали пистолет, но патронов не выдали – строго было в отношении оружия, а тут одному поездом в Москву. Снова прибыл в секретный отдел дивизии. Пистолет, кобура – всё на месте.

– Достаньте пистолет, – потребовал офицер штаба. – Выньте обойму…

Я достал из кобуры свой «ПМ».

– Покажите магазин.

Показал. А он без патронов.

– Это что за шутки? Я же сказал прибыть вооружённым. А пистолет без патронов просто кусок металла, даже хуже… Приманка для бандитов.

– Сказали, так езжай! – пояснил я.

– Возвращайтесь в полк. Я туда позвоню.

На следующий день, наконец, предъявил заряженный пистолет, получил документы и отправился на вокзал.

В Москву ехал, особого внимания к себе не привлекая. Было жарко, и я китель надевать не стал. Кобуру надел на брючный ремень. Командировка, конечно, глупейшая. Потом я уже узнал, что по положению мне должны были выделить автомобиль с охраной. Но время было спокойное. Что зря машину гонять? Упрощений делалось много…

Документы сдал быстро. Можно, конечно, даже нужно сразу ехать на вокзал и назад, в Калинин. Но я заглянул домой. Жена была на даче, а вот тёща оказалась дома. Ну и началось:

– Нужно отвезти на дачу продукты.

– Мне завтра в восемь утра быть в строю!