Выстрел в спину на Машуке. Заказное убийство Лермонтова

Сражённый, как и он, безжалостной рукой.

Обратите внимание «певец, неведомый, но милый», Ленский! А ведь как-то так вышло, что читатели с повреждёнными суетой мира нравами, иногда более сопереживают Онегину, даже иногда как бы соединяя его с собой… А Ленский? Вот чудак! Приревновал, стал драться… А вот Лермонтов разгадал, разгадал тонкий замысел Пушкина. Не удивительно то, что один гений разгадал другого гения! И вот результат – строки «певец, неведомый, но милый». Сколько в них чуткости, сколько в них понимания!

С какой пронзительной силой говорил Лермонтов о Пушкине и с каким справедливым гневом обрушился на негодяев, готовивших убийство.

Зачем от мирных нег и дружбы простодушной

Вступил он в этот свет завистливый и душный

Для сердца вольного и пламенных страстей?

Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,

Зачем поверил он словам и ласкам ложным,

Он, с юных лет постигнувший людей?..

И прежний сняв венок – они венец терновый,

Увитый лаврами, надели на него:

Но иглы тайные сурово

Язвили славное чело;

Отравлены его последние мгновенья

Коварным шёпотом насмешливых невежд,

И умер он – с напрасной жаждой мщенья,

С досадой тайною обманутых надежд.

Император Николай Первый, огорчённый гибелью Пушкина, прочитав стихотворение «Смерть поэта», сказал: «Этот, чего доброго, заменит России Пушкина», ещё тогда сказал, в 1837 году, а родной брат государя великий князь Михаил Павлович отметил: «От этого зреющего поэта надо ждать хороших плодов».

Эти слова привёл писатель Бурнашев в очерке «М. Ю. Лермонтов в рассказах его гвардейских однокашников», опубликованном в № 9 «Русского архива» за 1872 год. Разумеется, о них на долгое время сознательно «забыли», поскольку они никак не вписывались в лживую мифологию ордена русской интеллигенции.

Управляющий III отделением А.Н. Мордвинов так отозвался о стихотворении: «Я давно читал эти стихи графу Бенкендорфу, и мы не нашли в них ничего предосудительного».

Историк Александр Иванович Тургенев, друг Пушкина, сопровождавший траурный кортеж с гробом Пушкина писал 13 февраля 1837 года сенатору Алексею Никитичу Пещурову (1779-1849), витебскому и псковскому гражданскому губернатору, с которым был в дружбе:

«Посылаю стихи, кои достойны своего предмета. Ходят по рукам и другие строфы, но они не этого автора и уже навлекли, сказывают, неприятности истинному автору».

Кто-то даже пустил слух, что дополнение написано не Лермонтовым. Ведь работали же под Пушкина провокаторы, сочиняя эпиграммы, которые столько неприятностей приносили поэту. Тем не менее, Лермонтов не заявлял о том, что дополнение написано кем-то другим. А ведь именно дополнение взбесило «велико»-светскую чернь.

Есть такое стихотворение у Пушкина – «Чернь», с подзаголовком – «Поэт и толпа» …

Поэт по лире вдохновенной

Рукой рассеянной бряцал.

Он пел – а хладный и надменный

Кругом народ непосвященный

Ему бессмысленно внимал.

И толковала чернь тупая:

«Зачем так звучно он поет?

Пушкин прямо сказал, что для черни важна только её личная польза, а на Отечество наплевать. Добавим – для «велико» светской черни, ибо в России элитой и светом во все времена называли себя именно те, кто вылез из грязи и даже забравшись табели о рангах в князи, от грязи так и не отмывшись.

И устами Поэта Пушкин говорил черни:

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

Лермонтов хорошо знал творчество Пушкина, а потому в стихотворении «Смерть поэта» незримо для не посвящённых использовал многие мотивы.

Конечно, он обратил внимание и на то, что в эпиграфе к стихотворению Пушкин написал: «Прочь, непосвященные».

Лермонтов назвал врагов Пушкина надменными потомками. И удар был рассчитан точно. Поднялись именно надменные потомки, именно они развернули борьбу с поэтом и проявили себя. Ведь Лермонтов никого не назвал пофамильно, ни одного имени не привёл. Так отчего же так возбудились?

А вы, надменные потомки

Известной подлостью прославленных отцов,

Пятою рабскою поправшие обломки

Игрою счастия обиженных родов!

Вы, жадною толпой стоящие у трона,

Свободы, Гения и Славы палачи!

Таитесь вы под сению закона,

Пред вами суд и правда – всё молчи!..

Вот здесь Столыпин, по словам Раевского, спровоцировал Лермонтова на ещё большую жёсткость в отношении надменных потомков… «Но есть и божий суд, наперсники разврата!»

Когда стихотворение Лермонтова дошло до Школы гвардейских подпрапорщиков, проходивший там обучение Павел Александрович Гвоздев (1815-1851), сверстник Лермонтова (он был всего на три месяца моложе Михаила Юрьевича) написал стихотворение, которое назвал: