Спасибо одиночеству (сборник)

– Сжигаю мосты за собой! – высокопарно провозгласил он.

– Какие мосты?

– Здесь хочу остаться. – Он развёл руками. – Дождусь твоих родителей, скажу, берите меня в примаки, буду сено косить для машин.

Глаза её медленно, странно померкли.

Задумавшись, Лизавета уставилась куда-то в дальний угол. – Ты что? – заметил он. – Не рада?

– Рада. Почему?

– Глядя на тебя, не скажешь этого. В чём дело?

Она помедлила.

– Дело в том, что ты меня… ты меня тоже совсем не знаешь.

Голос её прозвучал отчуждённо, казённо.

– Что ты хочешь сказать? – Скрипалёв настороженно посмотрел на неё. – Мне кажется, ты чего-то не договариваешь.

– Дай мне водки, Паша.

– Кого? – Он вскинул брови. – Я не понял. Но у нас только вино.

– Там, в холодильнике.

– Так ты же… Ты сказала, что пьёшь только лёгкое…

– В тяжелую минуту можно и тяжелого хлебнуть. – А что случилось? Что за минута?

– Не минута, пожалуй. Момент. – Лизавета обняла сама себя. – Момент истины.

Он медленно поднялся. Рубаху застегнул на груди. – Странно говоришь.

Тревога в душе нарастала. «Что-то здесь не то! Не то!»

Взволнованно бродя по комнатам, он стал приглядываться, как в тайге приглядывался, когда был с карабином на охоте. И вскоре не мог не заметить, что квартира эта мало прибрана, мало ухожена – редко посещали. На кухне размеренно постукивали настенные часы – пыльная гирька почти дотянулась до пола. Заглянувши в холодильник, Пашка хмыкнул: примерно так живут холостяки – бутылка водки да хвост селедки. Холодильник почти пустой, если не считать огрызок малосольной нельмы, две-три мёрзлых оленьих печёнки и недопитую бутылку водки. Задержавшись у раскрытой дверцы, Скрипалёв почувствовал недобрый холодок, проникающий не тело – в душу.

Лизавета крикнула: – Ты где пропал?

– Иду…

Он покружил по кухне. За шторку заглянул – увидел сигареты. Под лавку посмотрел – запчасти для машины. В ящиках кухонного стола валялись пыжи, пустые металлические гильзы. Раздавленная брусника на полу показалась каплями засохшей крови – здесь давно не прибирали.

Птаха вернулся с бутылкой, тихо спросил: – А кто твой отец? Охотник?

Она вдруг затряслась от мелкого, нервного смеха.

– Да, он большой охотник. До вина, до водки. До молодки…

Скрипалёв, нахмурившись, глядел в упор. – Что это значит?

Она спохватилась.

– Извини, я шучу. Ты чего такой, Птаха?

– Какой?

– Напрягся весь. Как Ленин на субботнике.

Лизавета, поначалу говорившая культурно, вежливо, как хорошо воспитанная барышня, понемногу стала забываться, и в речь её все больше, больше вплетались то пошлости, то вульгаризмы.

Задумчиво глядя мимо неё, Птаха отметил: – Да и ты чего-то напряглась.

Молчание, совсем ещё недавно такое непринуждённое, становилось тягостным.