Ермак Тимофеевич

Ермак Тимофеевич
Николай Эдуардович Гейнце

Николай Эдуардович Гейнце (1852–1913) – русский беллетрист, журналист, драматург; автор множества исторических романов. В своих произведениях он допускал немало исторических вольностей, но его книги, написанные живо и увлекательно, пользовались большим спросом у читателей. Гейнце сочинял не только исторические, но и уголовно-бытовые романы и повести. Им также создано несколько пьес, с успехом встреченных публикой.

Роман «Ермак Тимофеевич», представленный на страницах этой книги, повествует о легендарном предводителе казацкой дружины, о его походах за Урал, о разгроме татарского войска хана Кучума, тревожившего русское государство частыми набегами, и о присоединении Сибирских земель к российской короне. Красной нитью проходит в романе история короткой, но яркой любви атамана Ермака и Ксении Строгановой.

Николай Гейнце

Ермак Тимофеевич

Часть первая

«На конце России»

I

В деревенском замке

– Ну что, Антиповна, как Аксюта?

– Да все так же, батюшка Максим Яковлевич, все так же…

– И с чего бы это?

– Ума не приложу, батюшка Максим Яковлевич, что за напасть такая стряслась над девушкой… Кажись, с месяц всего, как кровь с молоком была, красавица писаная, она и теперь краля кралей, но только все же и краски поубавились, и с тела немножко спала, а о веселье прежнем и помину нет, сидит, в одно место смотрит, по целым часам не шелохнется, ни улыбки, не токмо смеху веселого девичьего, в светлице и не слыхать, оторопь даже берет…

– Недужится, может?

– Пытала я ее, здорова, говорит… Да и, по видимости, не недужится, ни тебе огневицы, ни лихоманки не видать, батюшка… Мекала я, может, от сглазу… С уголька три зари вспрыскивала, крещеной водой три утра, ничегошеньки не действует… А видимо, напущено.

– Напущено?

– Напущено, батюшка Максим Яковлевич, напущено… Поверь мне, старухе. Истинное слово напущено…

– Отчитать надо, не мне тебя учить, чай, сама знаешь эти колдовства и наговоры.

– Знаю, батюшка, знаю, как не знать, столько лет на свете живши, читала, отчитывала…

– Но что же?

– Не в пользу, батюшка, не в пользу… Видно, колдовство-то припущено сильное… Бес в ней… Прости господи…

Последние слова были произнесены шепотом.

– Окстись! Бес… Неладное болтаешь… Ребенок ведь…

– Ну какой же, батюшка, Максим Яковлевич, она ребенок, девятнадцатый год пошел… Знамо, девушка соблюдена, душа невинная, то он-то враг людской, таких-то и любит…

– Полно болтать, Антиповна, несуразное… Поди, присмотрись к Аксюте, может, болезнь внутри еще выкажется…

– Пойду, батюшка, Максим Яковлевич, присмотрюсь. Ноне ее на ночь маслицем освященным помажу… Может, Бог даст, и полегчает ее душеньке. Только ты, батюшка, занапрасну меня, старуху, обижаешь, что болтаю я несуразное… Силен он, враг людской, силен… Горами ворочает, а не только что девушкой…

– Да ты раскинь умом, старая, с чего бесу входить-то в нее?

– С чего? Злым человеком, лиходеем напущен… За всяко просто бывает, батюшка…

– Где у нас лиходеец-то… Татары, вогуличи, остяки. Так Аксюта их и в глаза не видала… Наша же челядь вся нам проданная…

– Ох, батюшка, разве можно влезть в человека-то? Вот взять хотя бы нового-то черномазого, гостя желанного…

– Ты говоришь о Ермаке?

– Хотя бы и о нем.

– Да Аксюта его, кажись, всего на счет раза три видела…

– Много ли ребенку-то надо?

– Вот и толкуй тут с тобой… То ребенок, а то не ребенок…

– Вестимо, ребенок душенькой…

– Иди… иди…

Разговор этот происходил в июле 1581 года между Максимом Яковлевичем Строгановым, высоким, красивым, мужчиною лет тридцати, с чисто русским открытым лицом – несколько выдающиеся только скулы его указывали на примесь татарской крови – и старухой лет под пятьдесят, Лукерьей Антиповной, нянькой его сестры Ксении Яковлевны, в одной из горниц обширных хором братьев Строгановых.

Привольно раскинулись и высоко поднялись эти хоромы и могли, по справедливости, быть названными деревенским замком. Трехэтажные, хотя окна начинались только со второго этажа, они стояли посреди огромного двора, обнесенного острогом из заостренных толстых бревен: кругом хором по двору стояли отдельные избы, где жила многочисленная прислуга, составляющая при случае и оборонительную силу.

У крепких дубовых ворот грозно глядели две пушки, а в амбарах, помещавшихся в нижнем этаже хором, было множество пищалей и холодного оружия – хорошего гостинца для нежданных врагов.

Внутри хоромы Строгановых были убраны с царской роскошью. Стены многих горниц были обиты золотой и серебряной парчой, потолки искусно расписаны.

Словом, жили купцы Строгановы, как многим боярам в описываемое время жить не приходилось, но жили зато у Великой Перми, «на конце России», по выражению Карамзина, на рубеже неизмеримого пространства северной Азии, огражденного Каменным поясом (Уральским хребтом), Ледовитым морем, океаном Восточным, цепью гор Алтайских и Саянских – Сибири. Тогда это было отечество многолюдных монгольских, татарских, чудских, финских племен.

Страна эта ускользнула от исследования древних космографов, и эта неизвестность давала обильную пищу фантазии.

Так, на главной высоте земного шара было, как указывал великий Линней, первобытное убежище Ноева семейства после гибельного всемирного наводнения. Там воображение современников Геродота искало грифов, стерегущих золото.

Но история не ведала Сибири до нашествия гуннов, турок и монголов на Европу. Предки Аттилы скитались по берегам Енисея, славный хан Дизавул принимал Юстинианова сановника Земерка в Алтайских долинах, послы Иннокентия IV и святого Людовика ехали к наследникам Чингисхана мимо Байкала, и несчастный отец Александра Невского падал ниц перед Гартом в окрестностях Амура.

Русские люди, еще ранее чем узнать в XIII веке юг Сибири как данники монголов, узнали ее северо-запад как завоеватели. Смелые новгородцы еще в XI веке обогащались драгоценными сибирскими мехами.

Завоеватели явились русские люди и после освобождения из-под татарского ига. В исходе XV столетия знамена Москвы уже развевались на снежном хребте Каменного пояса, называвшегося в древности горами Рифейскими, и воеводы Иоанна III возгласили имя первого русского самодержца на берегах Тавры, Иртыша, Оби, в пяти тысячах верст от Москвы.

Иоанн III уже именовался в своем титуле князем югорским, сын его Василий обдорским и кондинским, а внук Иоанн IV – сибирским. Эта огромная по пространству, но малолюдная монгольская или татарская держава, составившаяся из древних улусов камских и тюменских, была обложена данью.

По весьма недостоверным сказаниям, записанным летописцами со слов магометанских жителей Сибири, история основания этой державы передается следующим образом.

Некий князь Ивек, или Он, ногайского племени, магометанской веры, жил на реке Иртыш, повелевая многими татарами, остяками и вогуличами. Мятежник Чингис сверг Ивека, но из любви к его сыну Тайбуга дал последнему рать для завоевания берегов Иртыша и великой Оби, где Тайбуг и основал Сибирское ханство и город Чингис на Туре.