В тине адвокатуры

– Пожалуй вы правы! – задумчиво произнес Константин Николаевич.

– Конечно прав! В наше время даже вид человека только затруднившегося в приведении преступного умысла в исполнение, к несчастью уже отрадно! Тяжелое время мы переживаем.

Он замолчал. Задумался и Вознесенский.

– Эта его выходка во время ареста, нервный припадок, – начал снова отец Варсонофий, – доказывает, что он испугался, что он слаб… Я убежден, что он выстрадал после этого столько, что если его присудят к самому высшему наказанию, оно будет несравненно легче перенесенных им нравственных мучений.

– Наказание-то ему может быть не особенно велико – ссылка на житье в Сибирь, с лишением некоторых прав и преимуществ, – вставил Константин Николаевич.

– Тем лучше, значит под новым небом он может сделаться хорошим человеком… Дай ему Бог!

– Что вы его уже ссылаете под новое небо. Он может еще вывернуться, а дело быть прекращенным. Наконец, его могут оправдать. Наши присяжные ведь часто судят, как Бог им на душу положит, – улыбнулся Вознесенский.

– А это еще лучше, – убежденно произнес отец Варсонофий, – поверьте этот урок не пройдет ему даром.

– Хорошо, кабы так! – сомнительно покачал головой Константин Николаевич.

Вошедший лакей доложил, что подано завтракать. Вознесенский повел своего гостя в столовую. За завтраком разговор вертелся на той же теме ареста Николая Леопольдовича в частности и низкого нравственного уровня современного общества вообще.

Отец Варсонофий продолжал по прежнему развивать свою мысль о сравнительной неиспорченности Гиршфельда, о возможности для него самоисправления.

Константин Николаевич, хоть и слабо, но протестовал. Он рассказал, между прочим, о слышанном им стороной, на самом деле, страшно бедственном положении князя Владимира Шестова.

– Ведь как хотите, а виноват в этом Гиршфельд! – сделал он вывод.

– Положим, но не он один и не главным образом. Прежде всего виновато воспитание князя, среда, в которой он вырос, общество, в котором он вращался. Судьба столкнула его с Гиршфельдом – последний этим воспользовался. Не будь Николая Леопольдовича – был бы другой; Гиршфельдов у нас много.

Разговор уже шел в кабинет, куда они вернулись после завтрака. Наконец отец Варсонофий простился и уехал.

На других лиц московского общества, тоже знавших Гиршфельда, если не близко и даже не лично, арест его произвел сильное впечатление.

– И зачем понес его черт в этот чиновничий город – там нашего брата как раз подтянут! – выразил вслух свое мнение Андрей Матвеевич Вурцель, продолжавший уже на свой страх и счет содержать в Москве «Кабинет совещаний и справок» и причислявший себя тоже к адвокатскому миру, прочитав известие об аресте Гиршфельда.

– В матушке Москве много насчет этого свободнее! – добавил он после некоторой паузы.

На счет чего «этого» – Андрей Матвеевич не пояснил свою мысль.

Московский совет присяжных поверенных, получив официальное уведомление об аресте одного из членов корпорации, снесся с петербургским судебным следователем, прося доставив ему краткие сведения по делу Гиршфельда и, получив и рассмотрев их, исключил присяжного поверенного Николая Леопольдовича Гиршфельда из сословия.

XXV

Известие об аресте

В семье Николая Леопольдовича известие об его аресте получено было только поздно вечером.

Стефания Павловна ждала мужа к обеду, ко времени которого пришел Арефьев, а также подоспели и князь Шестов с Зыковой. Ждали почти лишний час, но не дождались. Стефания Павловна страшно беспокоилась и охала.

– Уж чувствую я, что-нибудь с ним да случилось! – говорила она.

– Плюньте на ваше чувство, – с обычной своей резкостью успокаивал ее Николай Николаевич, – ничего с ним не могло случиться!

– Арестовали, он сам говорил… – вспомнила она, и слезы показались из ее глаз.

– Пустяки! Кучера-то он прислал из суда?

Послали справиться: кучер, оказалось, еще не возвращался.

– Вот видите, – продолжал Арефьев, – только попусту вы нюните… Просто заставили его часа два-три дожидаться, начали допрашивать и тянуть с перерывами… знаем тамошние порядки.

– Да ведь он не ел, утром выпил только пустой стакан чаю, – заметила она.

– Из буфета прикажет подать, насытится, не беспокойтесь… Наверное теперь сытее нас, – добавил он с улыбкой, – так как мы из-за него здесь голодаем…

Стефания Павловна тоже улыбнулась сквозь слезы и приказала подавать обедать.

Часа через два после обеда вернувшийся кучер привез роковое известие. Он, не получив никаких приказаний от Николая Леопольдовича, простоял у подъезда суда почти до ночи и наконец, томимый голодом, обратился к вышедшему из подъезда сторожу.

– Скажи, любезный, скоро у вас тут дело-то кончится?

– Какое дело, ноне больших дел нет – все уже давно окончены…

– Окончены? – удивился кучер. – А я все своего барина поджидаю.

– Да ты чей?

– Адвоката Гиршфельда!

– Ну, брат, тебе его здесь долго не дождаться, – с иронией заметил сторож, знавший уже об аресте Николая Леопольдовича.

– Как не дождаться, где же он? – воззрился на него кучер.

– В тюрьме, братец мой, в предварительной… Семен Сергеевич его законопатил.

Семеном Сергеевичем звали судебного следователя.

– Вот так фунт! – развел руками кучер. – Значит мне восвояси!

Он стал удобнее усаживаться на козлах.

– Прощай, брат!

– Прощай!

Элегантная коляска Гиршфельда, одиноко стоявшая у подъезда окружного суда, отъехала.

При получении известия об аресте мужа с Стефанией Павловной сделалась истерика. Ее снесли в спальню, а за ней последовала и Агнесса Михайловна. Шестов было подошел к Арефьеву и стал выражать удивление по поводу случившегося и порицание действий следователя, но поставленный в тупик таким оборотом дела, и крайне взволнованный судьбой своего патрона. Николай Николаевич резко оборвал его.

– Мало вас он и Василий поколотили, смотрите, как бы я не прибавил.