Коронованный рыцарь

Оказалось, что все сделанное им в Москве платье, кроме дорожного, не годилось для появления на улицах Петербурга.

Император Павел Петрович, в видах искоренения роскоши, наистрожайше подтвердил указом, чтобы никто в городе, кроме треугольных шляп и обыкновенных круглых шапок, никаких других не носил; воспрещено было также ношение фраков, жилетов, башмаков с лентами, – словом, костюмы были изменены до неузнаваемости, а потому Виктору Павловичу пришлось позвать портного, чтобы заказать себе платье и переделать, насколько возможно, сделанное в Москве.

Портные, заваленные в то время работой, не только дорожились, но и назначали для исполнения заказов продолжительные сроки.

Пришлось быть невольным пленником.

Впрочем, неизвестность судьбы дяди и без того так сильно расстроила Оленина, что ему было не до визитов, хотя душой он стремился к Похвисневым, судьба которых его сильно беспокоила.

– Авось дядя выпутается из беды, и тогда я узнаю все… Он, вероятно, бывает у них… Мы поедем вместе, – утешал себя затворник поневоле.

Вскоре после ухода чиновника, приходившего за справками, и портного, которому было заказано платье, в квартиру Дмитревского явился Николай Петрович Архаров с целым отрядом полицейских и произвел обыск у слуг Ивана Сергеевича.

Петровича обыскали первым.

Самолюбивый старик плакал навзрыд от нанесенного ему оскорбления в то время, когда, по распоряжению Архарова, обыскивали других слуг Дмитревского.

– Кто у вас есть еще? – спросил Николай Петрович, окончив обыск и не найдя ничего подозрительного.

Петрович, с распухшими от слез глазами, не удостоил ответом генерал-губернатора.

– Приезжий… племянник барина… – сказал один из слуг.

– Какой приезжий?.. Какой племянник?.. Подать его сюда… – крикнул Архаров.

Виктор Павлович, сидевший в кабинете, услыхав этот крик, вышел в залу.

– Не узнаете, ваше превосходительство?.. Это я… – сказал он Архарову.

– Ба… путешественник, – воскликнул тот, пристально несколько времени посмотрев на Оленина. – Что, допутешествовался до того, что и о службе забыл… Вот так офицер!.. Что же вы теперь, государь мой, предпринять думаете?..

Архаров знал Виктора Павловича еще сержантом, и последний не раз исполнял ему за границей разные поручения по части покупок заморских товаров.

– Не до меня теперь дело, ваше превосходительство, что с дядей?

Архаров подозрительно оглянулся на Петровича, стоявшего у двери в залу.

Виктор Павлович понял.

– Прошу в кабинет…

Архаров последовал за ним и там передал ему всю суть истории, в которой Иван Сергеевич попался как кур во щи.

– На днях все кончится благополучно… Я уже захватил главную нить.

Он рассказал о найденном письме у слуги Лихарева.

– Теперь о вас, – снова начал он. – Из-за чего вы опоздали?

– Возился с делами опеки, – соврал Оленин.

– Ну, что же, это причина уважительная. Если хотите, я доложу государю в хорошую минуту… Он простит, он отходчив… Такому молодцу да красавцу только служить в гвардии, – потрепал по плечу Архаров Оленина.

– Очень буду обязан, – отвечал Виктор Павлович.

Архаров уехал со всеми своими спутниками.

Беседа с ним только временно успокоила Оленина.

К вечеру судьба дяди тревожила его по-прежнему.

XII. Питерские новости

Встреча дяди с племянником была самая трогательная.

Днем, впрочем, при возвращении из дворца, Иван Сергеевич только вкратце рассказал Оленину о его свидании с государем, аресте и освобождении, то есть обо всем том, что уже известно нашим читателям.

Дмитревский спешил заняться своим туалетом, который в то время занимал очень много времени, особенно убор головы с косой, буклями и пудрой.

Он, как мы знаем, ехал во дворец обедать за императорским столом, честь, которая в то время выпадала на долю очень немногих.

Государь обедал, как мы уже сообщали, ровно в двенадцать часов.

В третьем часу дня Иван Сергеевич вернулся домой, разоблачился, надел шлафрок и лег в кабинете на диване.

После перенесенной им трехдневной передряги он наконец вздохнул свободно.

Виктор Павлович уселся в кресло около дивана.

– Я рад, дядя, что вся эта история так благополучно окончилась… Мы с Петровичем перепугались насмерть и невесть что передумали, – заговорил Оленин.

– Благополучно… ну, не совсем, чтобы очень благополучно… – улыбнулся Иван Сергеевич своими полными губами, и улыбка эта делала его красивое, породистое, добродушное лицо еще симпатичнее.

– Как, не совсем благополучно? – взволнованно спросил Оленин.

Дмитревский ответил не сразу, а посмотрел на племянника иссиня-серыми большими глазами, которые, несмотря на то что их обладателю шел пятый десяток, горели почти юношеским блеском.

– Чего ты опять струсил… Экакая ты стал баба… Не особенно благополучно потому, что прощай, свобода валяться на диване с утра до вечера без всяких препятствий…

– Ты снова на службе?..

– В том-то и дело, что запрягли… Я было и так и сяк, ничего я не хочу-де, кроме спокойной жизни в отставке, так нет, не отвертелся.

– Что ж, сам государь тебе предложил, дядя, снова поступить на службу?

– Сам не сам, а почти что сам; цесаревичу Александру Павловичу приказал спросить, чего я желаю… Я сказал было, что ничего, но его высочество заметил, что государь будет недоволен таким ответом. «Так передайте, ваше высочество, его величеству, что желаю посвятить всю свою жизнь службе ему и отечеству», – отвечал я.

– Ну и что же?