Герой конца века

– Не шутишь?

– С какой стати. Зайди ко мне в канцелярию, я покажу тебе подлинное дело и подлинную резолюцию.

– Ты меня окончательно воскрешаешь!.. Значит он здесь не заживется?

– Он будет выслан в течение двадцати четырех часов. Об этом дано знать по всем участкам. Где бы он ни остановился, – участковый пристав должен будет сделать распоряжение.

– За что же это?

Чиновник в коротких словах рассказал Гофтреппе историю с Мардарьевским векселем.

– Но это не все… За ним много прежних грешков… Он, ведь ты помнишь, скандалил вовсю в Хватовской компании.

– Знаю, знаю. Но ведь этому прошло много времени. Он еще тогда двух штатских в Неву бросил.

– Было и это. Да мало ли что прошло… У нас за каждым обывателем все на счету, все записано… Мы помним…

– Это в данном случае хорошо, очень хорошо. Я одобряю, – засмеялся Федор Карлович.

Полученное так неожиданно известие об устранении серьезного соперника подействовало ободряюще на молодого Гофтреппе, который усугубил свои ухаживания как за Маргаритой Максимилиановной, так и за Мариной Владиславовной, и мог считать свой успех у прелестной танцовщицы обеспеченным.

Маргарита привыкла видеть его в первом ряду кресел в театре, привыкла встречать у себя в театральной уборной и, наконец, у себя дома, где он был дорогим гостем ее отца.

Его настойчивые ухаживания стали казаться ей выражением искреннего чувства, и образ отсутствующего Савина стал постепенно стушевываться в ее воображении.

Незначительное само по себе происшествие послужило окончательно причиной разочарования Маргариты Максимилиановны в своей первой любви.

Михаил Дмитриевич Маслов после вызова по делу Мардарьевского векселя, раздраженный и озлобленный за беспокойство, так как его еще к тому же заставили довольно долго ждать, бросил по адресу Николая Герасимовича несколько жестких слов в присутствии Горской.

– Это из рук вон что такое… Этот Савин невыносим… Скандалист, безобразничает, и из-за него порядочных людей таскают в свидетели.

– Что такое? – полюбопытствовала Анна Александровна. Михаил Дмитриевич рассказал.

– Ему, говорят, запрещен въезд в Петербург, – заключил он, передавая слышанное от чиновников того присутственного места, где производился допрос.

– Как же Марго? – спросила Горская.

– Что Марго?.. Он, чай, об этой Марго забыл и думать… Ветреная, непостоянная голова.

– Что ты, Миша, неужели!

– Вот тебе и неужели…

Все это, сказанное раздраженным приятелем, Анна Александровна Горская приняла за чистую монету, и при первом зашедшем у нее за кулисами разговоре с Гранпа относительно Савина, передала ей, возмущенная такой «подлой изменой», как она выразилась.

– Что ты, Аня, но ведь я получаю от него письма… Он в них клянется, что любит меня по-прежнему…

– Верь ему, негодяю, уж мой Миша лучше нас с тобой его знает… Может он и письма-то эти пишет около другой… – заметила Горская.

– Действительно, в последних письмах он упоминает с восторгом о какой-то Зине, приемной дочери его родителей; говорит, что только она составляет для него некоторую отраду в его грустной жизни в деревне, – задумчиво произнесла Маргарита Максимилиановна.

– Вот видишь, видишь… я значит права… Все они ветреные, изменщики…

– Но он пишет, что эта Зина – это друг, что он с ней по целым часам говорит обо мне, что она одна понимает его и сочувствует ему, – пробовала возражать Гранпа.

– Знаем мы этих друзей, это сочувствие… О, святая простота! – заметила Анна Александровна.

– Ужели он меня обманывает!.. – воскликнула Маргарита.

– В лучшем виде, миленькая, в лучшем виде.

Нельзя сказать, чтобы Маргарита Максимилиановна окончательно поверила Горской, но разговор с ней заронил семя сомнения в ее сердце, семя принялось и стало разрастаться.

«Если он имеет там друзей-женщин, почему же и мне не обзавестись здесь другом-мужчиной», – мучимая ревностью и жаждой мести, думала Гранпа.

Мысли ее перенеслись на Федора Карловича Гофтреппе.

«Он так меня любит», – пронеслось в ее голове.

В этот вечер она была с ним любезнее, нежели ранее. Влюбленный Федор Карлович был на седьмом небе. Вместе с отцом, Гофтреппе и другими балетоманами и танцовщицами она в первый раз поехала ужинать к Дюссо.

Этот ужин для Федора Карловича был началом успеха. С этого вечера он и Маргарита Гранпа сделались друзьями. Дружба с женщиной – всегда начало любви.

XXVII

Арест

С тревожным чувством надежд и сомнений подъезжал к Петербургу Николай Герасимович Савин.

Что ожидает его на берегах Невы? Как встретит его ненаглядная Марго намерение жениться на ней против воли его родителей, с тем, чтобы уже после венца ехать к ним с повинною?

Этот вопрос заставлял его сердце биться учащенно, мучительными ударами.

Он не мог скрыть от нее несогласия родных, потому что в тех планах, которые они оба строили о будущем, в уютной квартирке бабушки Марго – Нины Александровны Бекетовой, приезд его родных на свадьбу в Петербург играл первую роль, как играла роль и пышная, богатая свадьба, которая должна была заставить подруг Маргариты Максимилиановны умереть от зависти и злобы.

Она хотела расстаться со сценой с помпой и триумфом.

Она в разговоре с ним осуждала одну из своих подруг, тайком вышедшую замуж за графа без ведома родителей последнего, и с краской негодования рассказывала о тех унижениях, которые пришлось вытерпеть несчастной, прежде нежели родные «из милости» допустили ее к себе и с виду простили сына и его молодую жену.

Она, именно, сказала эти слова: «из милости», да еще добавила:

– Но в душе они простили только сына, ей же никогда не простят, что она насильно ворвалась в их семью… Ей много предстоит испытать и от родных мужа, и от того круга, в который она затесалась незванная и нежеланная…

– Я бы ни за что не решилась на это… Это ужасно, всегда сознавать себя лишней.

А между тем Николай Герасимович теперь предлагал ей совершенно аналогичное положение… Как поступит она?

Быть может, говоря ему, что она никогда не решилась бы на подобный шаг, она была далека от мысли, что то же самое должно случиться с нею. Быть может, она поступит так же, как поступила ее подруга, любя своего избранника и принося ему в жертву свое самолюбие, а может быть ее гордость не позволит ей этого, и она искренно и бесповоротно разрешила этот вопрос словами: «Я ни за что не решилась бы на это».