В тени сгоревшего кипариса

– Два авантюриста нашли друг друга и совпали, как части разбитого когда-то горшка. Надежду внушает то, что это неглупые авантюристы. К тому же обстоятельства на их стороне. Я не стал бы переносить наступление из-за того, что вас посетило гениальное озарение, но выделенная бригаде для поддержки артиллерия задерживается, и снаряды еще не подвезли, с этим начинаются проблемы. У вас есть сутки на подготовку.

«Авантюристы» радостно переглянулись.

– И не надо так нетерпеливо ерзать – постарайтесь при подчиненных не выглядеть парой задумавших очередную проделку гимназистов. Можете быть свободны, к обеду жду обоих у себя в палатке.

Перед тем, как увести батальон в горы, Карагиозис признался Алексею:

– Что-то меня беспокоит в разговоре с нашим Англичанином. Не могу понять, что, но сидит как заноза.

Капитан потер ладонью правую щеку.

– Нет, не пойму. Мне пора, не подведи, и мы крепко надерем засранцам их худые альпийские задницы!

Капитан побежал догонять своих солдат, Котовский остался ждать утра – танки не умеют пробираться в тыл врагу горными тропами. Тогда он был в этом уверен.

Под утро темнота кажется чернее, но на фоне снега можно различить силуэты людей и танков. Экипажи выстроились у заправленных по пробки и загруженных боеприпасами по самую крышу машин, – не на спине возить, экономия может выйти боком.

– Рота, равняйсь! Смирно! Слушай боевой приказ!

В ночной тишине можно не напрягать связки – слова приказа хорошо слышны всем. Последние слова неприятны, но необходимы:

– В случае моей неспособности командовать за меня остается командир первого взвода, далее – по старшинству. По машинам!

Топот сапог, лязг крышек люков. Котовский успел занять свое место и присоединить разъем шлема к ТПУ, когда открыла огонь артиллерия.

Горы и расстояние делают свое черное дело – связи с батальоном нет, поэтому позывные упростились.

– Я Первый. Заводи!

За завесой разрывов рота выходит на рубеж атаки – на минуту раньше установленного времени. Итальянцам не до них – слишком густо на позиции падают гаубичные снаряды. Сливающиеся в один рев разрывы заставляют вжаться в дно окопа в попытке просочиться еще глубже, спасти свое драгоценное тело от осколков, что в мелкие клочья раздирают визжащий от нестерпимой боли воздух. Однако чужая земля не желает прятать пришельцев, дрожит, как необъезженная кобыла, толкает и бьет снизу, пытается выбросить навстречу неминуемой смерти. Цепляются в стены окопов пальцы, упираются подошвы солдатских ботинок – невозможно заставить себя поднять над бруствером даже не глаза – стеклянный зрачок перископа.

В этом аду хлопки разрывов ротных минометов неразличимы, но не менее смертоносны – первыми полегли иссеченные осколками расчеты противотанковых ружей, один за другим перестали жить пулеметчики, что должны были в два слоя накрыть перекрестным огнем неширокий вход в долину. Поймал пулю в живот, скорчился в безнадежной попытке вернуться в материнское лоно наблюдатель – зря думал, что выступ скалы укроет его от пляшущей вокруг смерти. В этот раз костлявая явилась со всех сторон, в разных обличьях, и немногим суждено ускользнуть от ее леденящего дыхания.

Шлепнулся на развороченный снарядами грунт последний горячий осколок, начали приходить в себя солдаты, их позвоночники окрепли, позволили подняться на ноги – снова дрожит земля, накатываются на полузасыпанные окопы рев моторов и лязг гусениц. Взгляд выхватывает угловатые силуэты, прилипает к мельтешению траков бесконечной гусеничной ленты. Она все ближе, она стелется по земле, чтобы смять тебя, раздавить, смешать с грязью, и нет сил отвести глаза – мадонна, неужели это я минуту назад мечтал смешаться с землей? Я был неправ, спаси, заступница!

Дрожащие пальцы давно забытым жестом касаются лба, живота, ищут замершее в испуге сердце, касаются правого плеча, на котором нет винтовочного ремня – разве может спасти от надвигающегося ужаса жалкое творение австрийца Манлихера? Что толку тыкать штыком в танковую броню?

Сосед заливается диким хохотом, срывает с головы каску, швыряет ее в танк и выпрыгивает из окопа – бежать. Коротко татакает пулемет, обрывает смех, пугающий больше врага.

Услышала искреннюю молитву Божья Матерь, танки, не сбавляя хода, пересекают линию окопов и исчезают за пеленой снега, что посыпался вдруг из низких облаков.

После пережитого поднявшаяся над брустверами греческая пехота – ангелы на белых крыльях надежды. Разве можно стрелять в ангелов? Их приветствуют, высоко поднимая руки над головой. Ангелы непривередливы, они не обидятся на отсутствие пальмовых ветвей.

Сопротивления почти нет – взятые в два огня, подавленные артобстрелом итальянцы не стреляют. Котовский на ходу перестраивает роту в колонну и на максимальной скорости движется к реке – туда уже спускаются с гор бойцы Карагиозиса.

Хлипкий мост делали не для танков – ерунда, идем вброд, вода не достает даже до поддерживающих катков. Течение сильное, поток просто кипит вокруг машин, пытается унести с собой – напрасно, сдвинуть такую массу ему не по силам.

Эвзоны толпой перебегают мост, карабкаются на танки – сколько может поместиться, пять – шесть человек на каждый. Облепленные людьми машины трогаются и идут дальше по дороге – быстрей, пока враг не успел отреагировать на прорыв своей обороны. Те, кому не хватило места на броне, бегут следом, стараясь не сильно отставать. Просто кони какие-то.

Горная батарея проснулась и открыла огонь по заранее пристрелянным целям – поздно, наступающие уже проскочили этот рубеж. Связи с пехотой у артиллеристов нет – греческая разведка перед атакой ликвидировала все переброшенные через реку провода.

Снег валит все сильнее, закрывает обзор, залепляет стекла приборов, мехводам приходится приоткрыть люки. За очередным поворотом ущелья дорога вырывается в долину, на склонах угадываются дома небольшого селения – в здешних местах больших не бывает. Танки притормаживают, дают десантникам возможность спрыгнуть. Врага удалось застать врасплох. Вспыхивают там и тут короткие перестрелки, точку в которых часто ставит выстрел танковой пушки. Еще выстрелы, взрыв, несколько пулеметных очередей – и тишина. Танки блокируют выходы из долины, эвзоны начинают осмотр домов и сараев – вдруг кого-то не нашли сразу. Пропустить легко – стихия разгулялась не на шутку, ветер усилился, бросает в лица бойцов мокрый снег. Через час в броню командирского танка постучал посланный Карагиозисом боец. Пробираясь следом за ним к нужному дому, Алексей гадает – сумеет ли найти дорогу обратно.

– Твою ж мать, пурга какая-то, – бормочет он себе под нос, стараясь не отстать от длинноногого эвзона.

– Алексий, я понял, что меня беспокоило в разговоре с командиром, – капитан не ждет, пока Котовский стряхнет снег с одежды.

– Я плелся сквозь эту мокрую дрянь, чтобы ты смог поделиться со мной своим открытием?

– И для этого тоже. Алексий, мы здесь застряли.

– С чего ты взял? – удивляется танкист.

– У нашего полковника болела шея. Она у него всегда болит к плохой погоде. Алексий, нам не успеть вернуться на тот берег реки.

– Объясни, – Котовский стаскивает шлем, проводит ладонью по бритой голове и садится к столу. Морщится – табурет попался колченогий.

– Ты видел, что на улице творится. Того моста, по которому мы прошли через Шкумбин, уже нет – наверняка его сносит каждое наводнение. Здесь, в горах, реки разливаются зимой.

– Что мы, на танках твоих парней не перевезем?

Капитан невесело улыбается.

– Не пройдут твои танки через разлив, утонут. Или сначала их унесет потоком, утонут потом.

Алексей понимает, что друг не шутит, и задумался, прикидывая варианты.

–Как думаешь, это, – он кивнул в сторону окошка, – надолго?

Грек пожимает плечами.

– Несколько дней, может быть, неделя. Но высокая вода будет дольше – выше в горах снег тает медленно.

– Продержимся. Ты знамя-то захватил?

– Нет. Не было здесь штаба, только тыловики и артиллеристы. Штаб остался на том берегу, итальянский полковник собирался личным примером вдохновлять подчиненных.

– Это он правильно придумал.

Котовский прикидывает – неделю сидеть на том пайке, что с собой привезли. Эвзоны много на себе не притащили, в деревеньке наверняка лишнего продовольствия нет. В трофеях наверняка найдется еда, так ведь еще итальянцев кормить…

– Пленных сколько у нас?

– Каких пленных? – очень натурально удивляется Карагиозис. – Ты забыл, как они дрались? Горные львы, предпочли смерть позорному плену. Прыгали со скал, когда кончились патроны.

– Да? Что-то замотался я, глупые вопросы задаю.

Алексей расстегивает комбинезон.