Встань и иди

Повинуясь ему, солдат выскочил из окопа, заметался по пятачку, расшвыривая рюкзаки, а вокруг него пули взрывали фонтанчики земли.

Боков тоже решил выручить разведчиков, вытащил из нагрудника три магазина, разбросал их по ближним окопам.

Щебнев взволнованно сказал:

– Товарищ капитан, если не уйдем, тут нам крышка будет! Вниз надо!

– С такими молодцами и от «духов» убегать? – ободряюще улыбнулся ему Боков. – Сейчас наведем авиацию, и с них только пух полетит. Лучше усиливай пулеметный расчет, чтобы его не отрезали.

Под прикрытием огня туда побежал рядовой Кравцов с двумя солдатами.

Натиск мятежников ослаб. Григорий воспользовался передышкой, приложился к фляге. В ней было всего три глотка воды, и он не смог утолить жажду. Расстроило и то, что не было авиации. Щебнев «висел» на радиостанции, вызывал вертолеты.

Ему обещали, что вертушки уже на подходе, но время шло, а горизонт оставался чист.

Начинало припекать солнце. Оно зависло в зените, и в перегретом ядовитыми лучами воздухе листья, трава вяло поникли, дожидаясь спасительной прохлады ночи.

Наконец авиаторы потребовали:

– Обозначьте свой передний край! Вертолеты – на боевом курсе.

Солдаты быстро разбросали вокруг опорного пункта дымовые шашки и от них потянулись вверх оранжевые клубы. Высоко в небе появились две черные точки и по склону хребта, занятого мятежниками, взметнулись редкие разрывы.

– Толку от такой бомбежки, как от козла молока, – зло заметил Щебнев. – Это расчет на слабонервных.

Он тут же вышел на связь с авиаторами, недовольно прокричал в микрофон:

– Нам такая поддержка не нужна! «Духи» как стреляли, так и стреляют.

– Сейчас подойдет еще одна пара, – заверили авиаторы.

– Пора бы и афганской роте подойти, – посмотрел на часы Григорий.

– Вряд ли мы их дождемся, – засомневался Щебнев.

– А я что-то и наших проводников не вижу.

– Проводники?.. Да они слиняли, как только заваруха началась.

– Как слиняли?! – опешил Григорий. Это предательство поразило его до глубины души.

– Товарищ капитан, нам тоже надо спускаться, – настаивал взводный.

– Слушай, куда мы пойдем? Здесь мы как у Христа за пазухой: «духи» наскакивают, но сделать ничего не могут. А побежим – по одному перещелкают.

Их разговор заглушил мощный рев двух пар Ми-24. И тут же кассеты на подкрылках занялись рыжим огнем. В расположении мятежников взметнулись сизые облака разрывов. Опасаясь следующего прицельного удара с воздуха, они подползли поближе к оранжевым дымам. Ракеты рвались совсем близко, и Григорий чувствовал, как барабанит по спине крошево земли и каменных осколков.

Вертолеты кружили над горами, освобождаясь от боекомплекта, наносили удар за ударом по лагерю и позициям мятежников.

– Все, будем отходить, пока «духи» не очухались, – сказал решительно Щебнев. – Я вызвал «ми-восьмой». Место сбора – внизу у холма на плато.

– Вызывай сюда пулеметчиков, – сказал Боков.

– Зачем? Пусть спускаются самостоятельно. Их там шесть человек. Будем отходить россыпью.

Григорий согласился. Его сейчас больше волновало другое – кому-то надо прикрывать отход. Но Щебнев с самого утра мечтает, как сбежать с этого злополучного хребта. Рисковать жизнями подчиненных не хотелось. Поэтому сказал:

– Уводи людей, я прикрою.

– Вы? – удивился Щебнев. А может, не удивился, может, обрадовался, что назначать никого не надо.

– Разрешите и мне остаться, – попросил его Иванов.

– Оставайся! – сказал взводный на бегу. – Уходим!!!

Мятежники попытались было броситься вдогон, но Григорий остудил их пыл короткими очередями. Ему вторил автомат Иванова. С этого момента они стали главной помехой и главной целью снайперов. Пули роились, впивались в камни, и сладковатая пыль горелого ракушечника скрипела на зубах, лезла в ноздри. Но звуки, запахи боя больше не страшили, а вызывали какое-то неведомое ощущение силы.

Минут двадцать они не давали мятежникам выйти на хребет. Григорий посчитал: этого времени взводу достаточно, чтобы отбежать на безопасное расстояние, и тоже решил выбираться из окопа. Поискал глазами, где можно укрыться после броска. Заметил небольшой камень, за которым начинался провал. Но от этого маршрута отказался: «Побежим вниз – сядут на плечи и не отцепятся». Он присмотрел другой маршрут, который позволял удерживать преследователей на расстоянии. Там кустарник был погуще – можно в нем затеряться и низом выйти к пункту сбора.

Даже наметив путь отхода, медлил, не хотел покидать окоп. В нем он чувствовал себя в безопасности: душманы рядом, но «достать» его не могут. Ничего у них не получается. А стреляют только для острастки. Ждут, когда они с Ивановым вылезут и побегут. Но их ждут и свои. Пощупал, на месте ли гранаты, пересчитал магазины. Четыре были пусты, три бросил солдатам, когда началась суматоха. Еще пять полных.

Когда начал высовываться из-за камней, все в нем сжалось, захолодило грудь, словно он окунался в ледяную купель, хотя жаркое солнце накалило воздух до полусотни градусов. Крикнул солдату:

– Иванов, отходи! Беги наискосок, к кустарникам. И подбери рюкзак. Какой-то растяпа бросил.

– Есть! – послушно ответил тот, не колеблясь, перемахнул через бруствер, подхватил за лямку рюкзак и скрылся в кустарнике, а Григорий строчил короткими очередями по карнизу, прикрывая его отход. «Вот теперь пора и мне», – решил он, сжался в пружину, прыгнул, метнулся вправо, влево. Несколько пуль обогнали, когда запетлял среди увядших кустов. Упал, откатился к небольшому камню, дал ответную очередь. Услышал, как что-то с шумом покатилось вниз. Неужели Иванов? Окликнул солдата.

– Рюкзак покатился, – ответил тот виноватым голосом. – Сейчас поищу.

Перебегая, падая, Григорий все ниже спускался по склону, а за ним спускались мятежники. Но пули облетали его. Подумал, что решили взять живым. Склон вдруг круто оборвался. Боков остановился в растерянности, не зная, что предпринять. Никто не учил лазить по скалам. Но безвыходность положения заставила проявить смекалку. Заметив небольшую террасу, тянувшуюся вдоль обрыва, не раздумывая, пошел по ней, прижимаясь грудью к скале, рискуя сорваться в пропасть. «Щелк… Щелк!» – глухо ударяли в камень пули. «Из-за реки стреляют!» – догадался Григорий. Почти двухметровое распятие – хорошая цель для снайпера даже на большом расстоянии.

Благополучно миновав обрыв по козьей тропе, он снова попал под огонь своих преследователей. В очередной раз попытался сменить позицию, но тело не подчинилось ему. Оно стало чужим и неподвластным. Сердце бешено колотилось, словно хотело выпрыгнуть из ставшей тесной груди. По мышцам разлилась свинцовая тяжесть. Из полузабытья вывела автоматная очередь.

– Фью-ить, фью-ить, фью-ить, – непоседливыми синичками пролетали над головой пули. Но Григорий не кланялся им. За день боя привык к посвисту свинца, как привыкают к холоду и жаре. Жажда притупила ощущение реальности, и чудилось: не афганские горы, а родные с детства кубанские степи бегут к горизонту, не пули свистят, а птицы резвятся в юной зелени ракит. Каждая клеточка большого, крепкого, но обезволенного жаждой тела просила влаги. Узловатые пальцы инстинктивно потянулись к пластмассовой литровой фляге, цепко схватили ее, поднесли горлышко к сухим, запекшимся губам. Он исступленно тряс флягу, надеясь, что потечет из нее хотя бы малая живительная струйка. Но чуда не произошло. Фляга была совершенно пуста. С трудом оторвался от горлышка, облизнулся, надеясь, что хоть на губе остался влажный след. Шершавый язык подчинился нехотя, словно чужой, как и все изможденное жаждой тело. Повесил бесполезную флягу на пояс.

Сквозь красные круги в глазах с трудом различил фигуру в серой пуштунке, прицелился, но никак не удавалось затаить дыхание, чтобы сделать точный выстрел. Все глотал и глотал открытым ртом горячий воздух и не мог отдышаться. Зло нажал на спусковой крючок как огрызается загнанный и обессиленный зверь. «Может, забиться в какуюнибудь нору и отлежаться до вечера? – вкралась крамольная мысль. Но тут же отогнал ее: – Встань и иди! Тебя же будут искать. Еще ктонибудь из-за тебя на пулю нарвется».

Встал и побрел, не разбирая дороги вниз. В желудке запекло, словно там кто-то раздувал раскаленные угли. От боли потемнело в глазах. Лихорадочно пошарил вокруг дрожащими руками, вырвал клок травы, сунул в рот и начал исступленно жевать. Трава была сухая, жесткая, горькая на вкус и не утоляла жажду. Впервые подумал, что проще умереть, чем терпеть эти муки.

Ноги ослабли, и он упал, покатился по склону. Подумал: «Может, пуля опрокинула?» Мысленно ощупал себя. Болели сбитые в кровь руки, ныли стертые новыми ботинками ноги, жгло исцарапанное о камни лицо и сильно пекло внутри.

Внизу в ярких лучах полуденного жаркого солнца маняще серебрились воды Кунара. Миллионы, даже миллиарды литровых фляжек протекали мимо, но Григорий понимал, что до реки ему уже не дойти. Последние силы покидали его разбитое тепловым ударом тело. Вдруг, вопреки всему, он встал, и негнущиеся ноги сами понесли к заветному бугорку на плато, где должна была собраться вся группа. Сквозь радужную пелену Григорий вдруг различил очертания вертолета. Он опускался на плато, взвихривая пыль, как раз там, где условились.

– А как же я? Я не могу идти! – вырвалось из груди, словно его могли услышать внизу.

Постояв минуты две, вертолет начал медленно подниматься и улетел в сторону Джелалабада.

«Без меня?! Нет, нет… не может быть. Они не могли меня бросить. Они ищут меня!.. Но почему вертолет все тоньше и меньше?».