Куриная слепота

ЛАРИСА. Какой жулик? Кто жулик тут?

ТОЛЯ. Моя собака – Жулик. Так зовут. Жуликом. Подобрал. Придёт сейчас. Он в подъезде спит. На листьях. Заколебал он меня. Бегает за сучками, удирает из дому. Кормлю, кормлю его ишшо, толку нету, подвал мне не сторожит, а там богатство моё. А вы артистка? Ну, прикольно! У нас тут – артистка, блин!(Смеётся.)

ЛАРИСА. Что это за отсветы, блики на деревьях?

ТОЛЯ. Это? Пакеты из-под молока, сока. Я повесил. Для птичек. Кормлю их. А?

ЛАРИСА. Будто ёлка наряжена мусором с помойки. Добрый. Жулика подобрал. Двортерьер. Добрые все, гляжу, доброты неизбывной. Людей подбираете, собак. В дерьме по уши, а чтоб не скучно было – в доброту играете. Всем не поможешь.

ТОЛЯ. Надо же, артистка! У вас платье какое мохнатое, как шкура у Жулика. Можно потрогать? Натуральное, нет?

ЛАРИСА. Да, натуральное. Это Сен-Лоран, дорогой. Причём тут ваш Жулик. Ну, потрогайте, раз хотите. (Пауза.) Видите, приехала, надо было в отель, а я осталась, потому что ничего в потёмках не вижу, куриная слепота. Как я хочу в мою тёплую квартиру в Москве. Боже, куда я попала? (Пауза, Анатолий смеётся.) Что вы смеётесь, что смешного? У меня такая трагедия с мамой, с папой.

ТОЛЯ. Вы так по-московски прикольно разговариваете! Какие они вам мама, папа? У них не все дома были, побирушки оба были, а Митька их подобрал, чтоб они ему попрошайничали, пенсию свою прячет, туйбень, хитрован, артистка, о!

ЛАРИСА. Вы что такое говорите? С ума сошли? Что вы говорите о моих родителях, родителях Ларисы Боровицкой? Молчать! Вы вообще кто тут?

ТОЛЯ. Я? Живу тут. А что? Я вот на мотоцикле ездю, катаюсь вокруг дома. Скучно тут. Девчонки ко мне приходят ишшо, курим в подвале. Можно и дома, да не хочу, в подвале оборудовал так, полочки поставил, там мотоцикл стоит, лампочка, топчан. Будто квартира у меня. Пошли, покажу, сходим туда?

ЛАРИСА. Нет, нет, спасибо. Я, наверное, рядом с вашим Жуликом лягу в подъезде. И под каждым ей кустом был и стол, и дом, и стул. Все помешались на листьях. Вокруг дома листья, будто дом поджечь кто хочет, приготовил, шины разложил, чтобы лучше горело. Зачем шины? Клумбы? Что за грохот?

ТОЛЯ. Надо же, артистка! Я бы тоже артистом стать хотел! Выбражать там по телевизору, прикольно, наверное, ага? И денег ишшо платят, знать-то, кучи? Это ящики пустые грузят. Молока привезли.

ЛАРИСА. А-а, молока привезли. О. О. Анатолий. Одно “о” в слове. А в “молоко” три. Очень прикольно, да?

ТОЛЯ. Надо же, артистка! У меня девчонки знакомые ездили на артисток поступать, назад приехали. Две недели в Москве побыли, а такие стали закидонистые, выбражулистые, прям артистки, не подойди к ним. Ну, потом повыбражали, приходили ко мне в подвал, про Москву рассказывали. Ну, ништяк вообще. Скучно у нас тут. Надо же, артистка! Мохнатая какая, как зверёк какой!

ЛАРИСА. Вы не можете стукнуть по этой “о”, чтобы она не мигала. Заколебала в доску она меня, выражаясь по-вашему.

ТОЛЯ. Пусть горит. Прикольно. Ишшо никому не помешала.

ЛАРИСА. Слушайте, “прикольно”, мне мешает! Я слепая. Он – немой, а я слепая. Калеки. Съезд калек. Калик перехожих. Ящики из-под молока. Молока. Молоко от бешеной коровки. Вы тоже какой-нибудь калека, нет?

ТОЛЯ. Нет, у меня всё на месте. Меня девки любят. У нас девчонки хорошие тут, нам с пацанами нравится, сговорчивые. А артистки пьют? Я слышал – пьют хорошо. Ага? Хотите банку раздавить? Зорро возле дома в листья опохмелку прячет. Я не пью, мне не нравится, только редко, когда прикольно. (Порылся в листьях у подъезда, достал бутылку, протянул Ларисе.)

ЛАРИСА. Почему по-вашему, актрисы должны быть обязательно пьющие? Совсем нет. Наговаривают на нас газетчики, журналисты. Нет, я не буду чужое.(Пауза.) Разве что глоток, согреться. (Взяла бутылку в руки.) У вас нет с собой случайно рюмки или фужера? (Молчит. Пьёт из горлышка, улыбается.) Спрячьте. Нет. Я ему завтра куплю. Я “ишшо” пару глотков. (Пауза.) Я быстро пьянею, потому что пью мало, очень мало. Но для других на Канарские острова слетать – праздник, а мне пятьдесят грамм – Канарские острова. Пятьдесят грамм – мои Канарские острова. Им Канары – отдых, а мне выпить чуть-чуть – мои Канары, снимает стресс… Жизнь актрисы полна стрессов. Что?

ТОЛЯ. Ничего. Я молчу. Слушаю. Пейте. Я с артистками не разговаривал, не пил.

ЛАРИСА. Ах, как согрело внутри, очень приятно. (Пауза.) Вы так же как мама шмыгаете носом. Возьмите платок. Правда, у вас это получается мило, не пошло. Вы не пошлый. У вас речь не развита, вы смешной. (Смеётся.) Как хорошо стало. Ну, развлекайте? Вы не спите, я не сплю, говорите что-то прелестное. Ну?

ТОЛЯ. А что сказать? Я вот, живу тут. Всё путём. Бывает прикольно.

ЛАРИСА. Мамашавас хоронит. Знаете? Говорит: помрет скоро.

ТОЛЯ. Она дура. Я её бил пару раз уже. И Зорру бил. Боятся меня. Она хочет, чтоб я помер, видит, что я их буду держать крепко, как стану большой. Надоели они мне, дураки. Скорей бы в армию, что ли. Или хоть помирай, правда. Скука.

ЛАРИСА. Называется: тешить беса. Сядьте, пожалуйста, рядом, погрейте плечом. (Толя сел рядом, накинул ей на плечи пиджак. Она молчит.) Вы наговариваете на себя. Вы худенький, тоненький, а какие-то гадости про себя говорите, будто вы такой мужик-распромужик. Эй, провинциальный кавалер. Дайте спичку. Погасла сигарета. (Он зажёг спичку, она взяла огонёк в свои руки, смотрит ему в лицо. Улыбается.) Очень похож на моего знакомого. Очень. Только он никогда не ходил в фальшивом “Адидасе”.

ТОЛЯ. Чего?

ЛАРИСА. Так. Давно у меня не было молодых кавалеров. Сорок дней. Ну, маленький гигант большого секса, а где оно, ваше гнездо разврата?

ТОЛЯ. Чего?

ЛАРИСА. Подвал где?

ТОЛЯ. Вон дверь. Сходим?

ЛАРИСА. После. Что ж вы не спали?

ТОЛЯ. Скучно. Гулял. С Жуликом. На небо смотрел.

ЛАРИСА. На небо? Небо и небо. Зачем смотреть? Заболит шея, если её вытягивать. Знаете слово, в котором есть три “е”?

ТОЛЯ. Нет.

ЛАРИСА. Длиннош-е-е-е животное. (Смеётся.)

ТОЛЯ. Митька мне всё про небо заливает. У него в тюрьме крыша поехала. Всё говорит: “Небо. Мы все скоро будем жить на небе. Мы будем небожители. Мы там будем жить. Там всё будет хорошо. ” Может, и правда, думаешь другой раз? А чего? Прикольно, если так. Тогда спокойно тут и не так скучно. Смотрю туда, наверх, и думаю: а может, правда? Там будет другая жизнь. Там всё не так будет, а? Как артистки в Москве про это думают? Тут подвал. Тут грязь. Мать – дура, Зорро ещё дурнее, бабы все – суки, ни одной хорошей нету.

ЛАРИСА. Что ж вы это мне говорите? Я ведь тоже женщина, могу обидеться.

ТОЛЯ. На что? На то, что бабы – суки? Ну, обижайтесь, мне-то? Раз правда.

ЛАРИСА. Сексуально озабоченный мальчуган. Не надо про небо. Боже, как долго вас надо перевоспитывать, даже говорить учить нормально. Вам не идёт про небо говорить, слышите? Подружек в подвал, в антисанитарию таскает. Кто вам сказал это? Этот?

ТОЛЯ. Митька, ага. В детстве так он со мной говорил, сейчас – нет. А может, мне приснилось, что он со мной говорил, не знаю. Вроде говорил такое.

ЛАРИСА. Я же сразу сказала, что он разговаривает, да? Как шпион, предатель, разведчик, молчит, играет в глухонемого. И говорит не со всеми, только с избранными? Прячется. Да. Ага, ага. Небо. Будем лежать в грязной земле. Небожители. Землежители. Болтун, провинциальный философ. И вы, и он.

Сидят рядышком на рельсах, прижавшись друг к другу. Толя берёт листья в горсти, подбрасывает вверх и они падают. Лариса наблюдает за ним, пьёт из горлышка.

Как ваша фамилия?

ТОЛЯ. Ганин. Толя Ганин. Ганины мы.

ЛАРИСА. Ганин. АнатолийГанин и Лариса Боровицкая. Толя “Гэ” и Лариса “Бэ”. Парочка – баран да ярочка. (Смеётся.) Ганины-поганины. У меня был диплом в универе по русским фамилиям. Училась в университете на филологическом факе, хотела стать учительницей, мечтала, писала поурочные планы в тетрадке в клеточку. Стала артисткой. В самоделку пришел режиссер, увидел меня, забрал в один фильм, в другой, и вот – звезда. Короче: про фамилии. Привычка – судить о человеке по фамилии. Ганин – это совсем неплохо. Ваш профиль – как со стенки в той квартире. Ну-ка, голову к небу, посмотрите вверх? Кадык большой. Большой и острый. Прям как у него. Но вы не он. От вас пахнет иначе как-то.

ТОЛЯ. Чего?

ЛАРИСА. У настоящего мужика должен быть большой острый кадык и огромные руки, это говорит о его огромных сексуальных возможностях. Так мне рассказывала одна старая артистка, которая в этом знала ого-го какой толк. (Смеётся.) Пейте тоже, а то мы с вами в разных весовых категориях…

ТОЛЯ. С артистками выпью, прикольно! (Хохочет.) У меня руки маленькие, а ничего идёт, нормалёк, все довольны. Ну, я откровенно, раз вы так говорите.

ЛАРИСА. Прекратите. Какой вы мужик, вы мальчишечка. Мальчишечка глупый, на небо смотрите, банальности голубые про небожительство говорите. Что вы видели. Жизнь груба. Хотя играете, наверняка. Приняли меня за свою подружку, но я – знаменитая актриса, понимаете? Это вы девушкам своим пойте так: сначала многозначительно про небо, мол, как много в вас глуботы, глубины, а потом – раз-раз на матрас, так?

ТОЛЯ (Смеётся, палочкой листья ковыряет.) А чего? На матрас – для здоровья надо.