Антитеррор. Учебно-методическое пособие

Около 1090 года Хасан ибн ас-Саббах, захватил в горной долине к северу от Хамадана (современный Иран) крепость Аламут. В течение последующих полутора столетий сторонники и последователи Г орного Старца, под именем которого вошёл в историю основатель секты, опираясь на контролируемый район, который сегодня профессионалы антитеррора назвали бы «серой зоной», лишили покоя правящие династии на обширном пространстве от Средиземного моря до Персидского залива. Движимые неясной до конца религиозной мотивацией, практически неуловимые, и от этого ещё более устрашающие адепты секты (с позиций сегодняшнего дня – боевики), убили за период своей деятельности сотни халифов и султанов, военачальников и представителей официального духовенства, посеяв ужас во дворцах правителей, существенно дестабилизировав политическую ситуацию на обширном геополитическом пространстве Востока, и затем были уничтожены монголо-татарами в середине XII века. Согласно легенде, перед направлением на запланированное убийство его будущие исполнители усиленно обрабатывались наркотическими веществами конопляной и опийной групп, в том числе гашишем. Отсюда происходит распространённое название секты – Hashishin, дошедшее до Европы в искажённом французском произношении Assassin, от которого, в свою очередь, и произошло английское слово Assassination, означающее «политическое убийство», и слово «ассассин», которое во многих современных языках означает «наёмный убийца», «киллер».

В Средние века подобные методы использовали тайные религиозные секты и организации в Индии и Китае.

Таким образом, организации, подобные сикариям, фидаям, ассасинам и другим, можно считать предшественниками регулярного оппозиционного и сепаратистского террора – неизменного спутника всех революционных потрясений XVII – XX вв. в Англии, Франции, а затем в Российской империи, странах Латинской Америки и Африки, а также религиозных и иных конфликтов.

В Средние века принуждение к труду осуществляется уже не только насильственными методами, появляется материальная заинтересованность работника. Вместе с тем феодальное производство было невозможно без внеэкономического принуждения: крепостной крестьянин, имевший земельный надел и свои орудия труда, работал в хозяйстве феодала по принуждению, так как был лично зависим от него. Внеэкономическое принуждение базируется на узаконенной, как правило, репрессивной системе, которая в отличие от рабовладельческой ориентируется уже не только на телесные наказания и лишение жизни, но и на имущественные, отработочные и материальные. При переходе от отработочной ренты к продуктовой и денежной потребность в терроре как форме внеэкономического принуждения со временем исчезает.

Отметим при этом, что в Средние века во всей Западной Европе два господствующих класса – духовенство и дворянство – пользовались

– ~ 31

привилегией изъятия от смертной казни.

В феодальном обществе меняется характер войн, борьбы классов и социальных групп. Войны, проводившиеся в эпоху рабства многочисленными армиями на огромных территориях, становятся, как правило, локальными, междоусобными и представляют столкновения малочисленных враждующих между собой дружин феодалов за землю и подданных. Но применение террора как одного из военных действий остается в практике противоборствующих сторон и получает дальнейшее свое развитие в ходе колонизационных войн западноевропейских феодалов в странах Восточного Средиземноморья (например, крестовые походы с конца XVI в. до конца XIII в.) и религиозных войн XVI в.

К этому же времени относится завершение формирования политической доктрины тираноборцев или монархомахов, что пришлось на эпоху ожесточенного соперничества папского Рима с королевскими династиями Европы как ответ на посягательства светской власти на прерогативы власти церковной, и была одной из самых почитаемых в католическом христианском мире. При этом действия убийцы церковью не квалифицировались как преступление против религии. В развитии ранних идей тираноборцев приняли участие писатели и публицисты Западной Европы, выступавшие уже против абсолютизма и обосновывавшие правомерность борьбы с тиранами, в том числе и их убийство, не считая такие деяния преступными[31 - Кистянский А. Исследование смертной казни. Киев, 1867. С. 145.][32 - См.: Одесский М. П., Фельдман Д. М. Поэтика террора и новая административная ментальность: очерки истории формирования. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 1977. С. 31 – 32.][33 - Юридический характер акта монархомахии подчеркивался использованием вполне определенной системы знаков: тирана следовало по античному образцу сразить ударом кинжала, причем убийце надлежало остаться на месте покушения. Он сознательно обрекал себя на гибель, дабы утвердить главный принцип – наказуемо всякое нарушение закона, кто бы и зачем его ни нарушал (Одесский М. П., Фельдман Д. М. Указ. соч. С. 32).].

Представляется, что указанные факторы в немалой степени способствовали популяризации и распространению насилия и террора как методов политической борьбы. Под влиянием этих учений в общественном сознании произошло разделение преступлений на политические и уголовные, то есть был применен все тот же двойной стандарт, однако в его основу был положен не объект насильственного воздействия, а его мотив[34 - Практически все революционные, национально-освободительные, партизанские и иные движения, тоталитарные режимы или государства, использующие политически мотивированное насилие и устрашение для достижения своих целей, стараются оправдать свои действия в глазах общественности благими мотивами, только якобинцы и большевики не побоялись назвать это террором.]. В силу недостаточного развития технических средств совершение террористического акта тогда его проведение требовало смелости и самопожертвования. Нельзя не отметить и популярность целей, декларируемых тогда террористами, и адекватный выбор объекта посягательства, что в глазах общества делало террор морально оправданным, политически привлекательным и окружило его ореолом романтизма и героики.

Террору отводится роль «убеждения и воздействия»: устрашения в политике и внеэкономического принуждения в экономике. Террор становится средством политической борьбы[35 - Ленин В. И. Доклад ВЦИК и Совнаркома 5 декабря на VII Всероссийском съезде Советов. 5 – 9 декабря 1919 г. // Полн. собр. соч. Т. 3. С. 405.][36 - Ленин В. И. Почему социал-демократия должна объявить решительную и беспощадную войну социалистам- революционерам // Полн. собр. соч. Т. 6. С. 376.][37 - Манфред. А. З. Три портрета эпохи великой французской революции. – 2-е изд.. – Мысль, 1989. – с. 351.] и используется правящим классом в целях принуждения к труду и получения сверхприбыли, удержания в повиновении народных масс, подавления и подрыва политических противников; оппозицией – в целях подрыва правительственной власти и дезорганизации ее деятельности; народными массами – как ответная мера и месть.

Вместе с тем, наряду с государственным терроризмом рабовладельческое общество является колыбелью и двух других разновидностей терроризма: организованного или группового (осуществляется организациями или группами, деятельность которых не контролируется и не направляется государством) и стихийного (в том числе индивидуального).

Эпоха классического терроризма (третий этап)

Сделаем небольшой исторический срез.

Всякое понятие имеет историю своего использования. Террор – открытие Французской революции, оно вошло в современный язык благодаря стараниям жирондистов и якобинцев, объединившихся в 1792 году, чтобы вынудить короля заменить прежних министров лидерами леворадикальных группировок. Именно тогда деятели революции объявили: «Que la terreur soit a l’ordre du jour!» (Да будет террор в порядке дня!). Якобинское правительство создало систему государственного террора в чрезвычайных обстоятельствах, когда в стране одновременно шли гражданская война (крестьянский мятеж на северо-западе и так называемый федералистский мятеж на юге, в котором активно участвовали жирондисты) и война против коалиции. Как отмечает известный историк Альберт Манфред: «Сама логика борьбы толкала якобинцев на террор. «Богатые и тираны», жирондисты и фельяны, сторонники монархии и старого режима менее всего были склонны сдавать свои позиции без боя. Они оказывали не только яростное сопротивление победившей 2 июня новой, якобинской власти; они переходили в контрнаступление, устанавливая прямые связи с правительствами европейских монархий и армиями интервентов, создавая могущественную коалицию всех сил внутренней и внешней

37

контрреволюции».

Именно об этом свидетельствуют факты. После победы народного восстания 31 мая-2 июня 1793 года якобинцы ограничились такими мягкими мерами, как домашний арест (то есть фактически сохранение личной свободы) жирондистских лидеров и близких к ним депутатов – всего двадцать девять человек. Жирондисты бежали из-под домашнего ареста в Бордо и другие города юга и юго-запада и подняли там контрреволюционный мятеж.

13 июля 1793 года у себя дома в ванне был убит Шарлоттой Корде, вдохновленной на этот акт жирондистами, друг народа Жан-Поль Марат. 16 июля, после контрреволюционного переворота в Лионе, был убит вождь лионских якобинцев Шалье. Еще ранее был убит в возмездие голосовавший за казнь Людовика XVI один из самых преданных идеям революции якобинских депутатов Конвента – Мишель Лепелетье де Сен-Фаржо неким Пари из бывшей королевской гвардии. Индивидуальный терроризм сочетался с массовыми убийствами, как это было в Лионе, Бордо, Тулоне, всюду, где мятежники одерживали победу, и все это было средством устрашения сторонников новой власти. Если юг и юго-запад оказались под властью жирондистов, то северо-западные департаменты – под властью роялистов, которые распространили мятеж в Вандее, который вспыхнул еще в марте 1793 года, на эту часть Франции. Летом 1793 года из восьмидесяти трех департаментов шестьдесят были во власти мятежников.

Кроме внутренних врагов у якобинцев были и внешние. Армии Англии, Испании, Голландии, ряда итальянских и германских государств вторглись в пределы Франции с севера, северо-востока, востока, юго-востока, юга. Республиканские армии повсеместно отступали перед превосходящими силами противников. Тулон был захвачен объединенными действиями иностранных интервентов и внутренней контрреволюции. Судьба Парижа была в серьезной опасности.

Объяснение истоков якобинского террора внешними, объективными факторами сложилось в классической французской историографии XIX века. Эта точка зрения, известная как «теория обстоятельств», нашла отражение уже у видного представителя школы историков Реставрации Ф. Минье. Но одного этого объяснения явно недостаточно, так как на путь террора французских революционеров вели и субъективные факторы, т.е. особенности их мировоззрения. Причем инициатива в развязывании террора исходила порой не от якобинских вождей. Изначально они были приверженцами гуманистических идеалов свободы и неприкосновенности личности.

Стихийный террор впервые пришел снизу. Уже взятие Бастилии, как показывает в своем классическом труде «История Французской революции» выдающийся английский историк Томас Карлейль[38 - См.: Карлейль Т. Французская революция. История/Пер. с англ. Ю. В. Дубровина и Е. А. Мельникова. – М.: Мысль, 1991.-С.122—136.], сопровождалось кровавыми расправами над теми, в чьем лице толпа видела врагов. Сильный всплеск народного терроризма произошел в начале сентября 1792 года. Год спустя, 4—5 сентября 1793 года, санкюлоты с оружием в руках вышли на улицы Парижа, требуя от Конвента «поставить террор в порядок дня» и «внушить ужас всем заговорщикам». В ответ на это Конвент решил реорганизовать созданный в марте 1793 года Революционный трибунал, упростив судопроизводство и приняв декрет об аресте «подозрительных». Жесткость толпы отчасти была реакцией на узаконенное насилие, пытки (их применение официально отменили только в 1788 году) и публичные варварские казни, распространенные в XVIII веке. Кроме того, насилие порождалось свойственным сознанию участников революции стремлением к полному уничтожению старого мира и к основанию нового, очищенного от следов прошлого. Это стремление было присуще как народной массе, так и революционной элите.

Фанатическая вера в правоту своего дела и крайняя нетерпимость к противникам была другой особенностью мировоззрения французских революционеров, которая породила у них упование на спасительную силу террора. Максимилиан Робеспьер, выступая в Конвенте 5 февраля 1794 года, подчеркнул: «Если в мирное время орудием народного правления является добродетель, то во время революции оружием его является и добродетель, и террор одновременно: добродетель, без которой террор гибелен, террор, без которого добродетель бессильна. Террор есть не что иное, как быстрая, строгая, непреклонная справедливость: следовательно, он является

проявлением добродетели, он – не столько особый принцип, сколько вывод из общего принципа демократии, применяемого отечеством в крайней нужде». Как результат, по приблизительным подсчетам американского историка Д. Грира, общее число жертв якобинского террора достигло 35—40 тыс. человек[39 - Робеспьер М. Революционная законность и правосудие. Статьи и речи. – М., 1959. -С 210.][40 - См.: Greer D. The Incidence of the Terror during the French Revoiution/ Cambridge (Mass), 1935.]. В это число не входят погибшие в ходе гражданской войны в северо- западных департаментах Франции.

Подчеркнем, что понятие террора воспринималось с конца XVIII и в течение двух третей XIX века в своем самом широком и нерасчлененном смысле в соответствии с его этимологией. Этим словом обозначались и открыто насильственная форма диктатуры, и практика политических покушений. Его применяли нередко по отношению к насилию и репрессиям, осуществляемым в ходе войны, и к самим войнам как таковым. Понятие «терроризм» использовалось как в определенной степени адекватное террору, обретая в некоторых случаях специфический оттенок: терроризм – это осуществление террора. С появлением в конце XIX века оппозиционных организаций, практикующих систематические покушения, понятия «террор» и «терроризм» постепенно перестают распространяться на сферу военных действий, вычленяются в качестве характеристики только определенного вида политической борьбы. Сами эти понятия конкретизируются и в известной мере обособляются друг от друга. Понятием «терроризм» стали обозначать практикующие политические убийства оппозиционные организации и их тактику, а понятие «террор» закрепилось за репрессивными действиями государства. И лишь в самом общем плане при обозначении террористической практики и обособлении ее от других видов политического насилия оба эти понятия взаимозаменяемы. Таким образом, с точки зрения исторического среза можно отметить изменчивость и дивергенцию в восприятии понятий «террор» и «терроризм». А это позволяет нам говорить о необходимости понимания терроризма в широком и узком смысле слова.

Развитие новых форм терроризма или переходный период (четвертый этап)

Этот этап охватывает период начала 20-х – конца 50-х годов XX в. и, в свою очередь, делится на две стадии. На первой стадии, которая начинается в 20-е годы и завершается во второй половине 40-х годов, терроризм из локального проявления индивидуального или группового политического вызова государственной власти, не несущего угрозы всему обществу в целом, превращается в постоянно действующий фактор политической жизни многих стран и народов, представляющий серьезную общественную опасность. На второй стадии данного этапа своего развития (вторая половина 40-х – конец 50х гг.) терроризм временно локализуется в периферийных районах мира.

Великая Французская революция и наполеоновские войны разделяют предысторию и собственно историю терроризма. Ставший классическим массовый террор эпохи Французской революции продемонстрировал модель управления страхом и запустил механизм вызревания тактики терроризма.

В 1820 -х в Италии возникают заговорщические организации, преследовавшие цель создания национального государства. На Сицилии зарождается мафия, преследовавшая цели борьбы с монархией Бурбонов. В Неаполе в 1820 возникла «Коммора». Цели организации – подкуп и устрашение тюремщиков. Одновременно, на юге страны возникает братство карбонариев, раскинувшее свою сеть по всей Италии. Изначально целями братства была защита крестьян и сельхозрабочих от произвола помещиков-землевладельцев. Карбонарии сперва предупреждали, а затем убивали наиболее жестоких притеснителей. Впоследствии организация карбонариев приобретает

политический характер и ставит задачи борьбы с австрийским владычеством и продажными монархическими режимами. Все три организации использовали террористические методы, устрашая тюремщиков, помещиков, офицеров полиции и государственных чиновников. Отметим, что терроризм был лишь одной из тактик, используемых заговорщическими организациями. Они вели пропаганду, готовили и осуществляли побеги из тюрем, вооруженные выступления.

После Италии терроризм получил распространение во Франции, Австрии, Германии. На короля Франции Луи-Филиппа было совершено семь покушений. В одном из них (1835) было убито 18 и ранено 22 человека. Середина 19 века была отмечена рядом удачных и неудачных покушений – на императора Фридриха-Вильгельма IV, на Франца-Иосифа Австрийского. В 1858 итальянец Феличе Орсини совершил покушение на Наполеона III. Был убит герцог Пармский (1854), совершены покушения на Фердинанда III Неаполитанского и испанскую королеву Изабеллу (1856).

Эпоха городской герильи (пятый этап)

Данный этап, продолжавшийся с 60-х по 80-е годы XX в., ознаменовался возникновением крупных организованных террористических группировок, усилением изощренности тактики террористов и жестокости применяемых ими методов воздействия на общество и его политические институты, кооперацией и интернационализацией связей террористов и их нелегальных организаций.

В 1850 -х в эмиграции начал формироваться круг теоретиков революционного насилия – Бакунин, Лавров, Ткачев, Степняк-Кравчинский. Осмысливая опыт Великой французской революции, европейских революций 1848, Парижской коммуны, опыт конспиративной организации «Молодая Италия», вдохновляясь подвигами Гарибальди, теоретики будущей революции нащупывают эффективные организационные и тактические формы насильственного изменения общественного строя в России.

За словами последовали действия.

Исторически принято считать, что в России свое начало терроризм берет с выстрела Д. Каракозова в императора Александра II 4 апреля 1866 г. За несколько лет до этого события студент Петр Заичневский в прокламации «Молодая Россия» (1862 г.) открыто провозгласил убийство нормальным средством достижения социальных и политических изменений. «Мы изучали историю Запада, – писал Заичневский, – это изучение не прошло для нас даром; мы будем последовательнее не только жалких революционеров 92 года, мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами в 90-х гг.»[41 - Утопический социализм в России: Хрестоматия. М., 1985. С. 331.][42 - Королев А. А. Террор и терроризм в психологическом и идеологическом измерении: история и современность. М., 2008. С. 11.].

Идейным и организационным предтечей цареубийств явился один из теоретиков и практиков радикализма С. Нечаев. Адвокат В. Спасович исчерпывающе охарактеризовал его на процессе 1871 г. как страшного, рокового человека, который всюду, где бы он ни останавливался, приносил заразу, смерть, аресты, уничтожения. «Катехизис революционера» Нечаева оправдывал действия террористов. Их единственная цель – наискорейшее разрушение «поганого строя», в котором они не усматривали ничего, достойного жалости и сострадания. На руках С. Нечаева была кровь невинного студента И. И. Иванова, которого он заподозрил в провокаторстве. По мысли этого российского террориста, революционер не должен иметь личных интересов, дел, чувств, привязанностей, собственности, даже имени. Все в нем захвачено одним исключительным интересом, одной мыслью, одной страстью – революцией. Такой человек порвал с гражданским порядком и цивилизованным миром, с моралью этого мира. Он живет в этом мире, чтобы его уничтожить, уничтожить всех, кто мешает ему достигнуть цели. Нужно увеличить страдание и насилие, чтобы вызвать восстание масс. Этот новоявленный бланкист

С. Нечаев предлагал соединяться с разбойниками, которые «настоящие

«43

революционеры».

Член группы Ишутина Д. Каракозов в 1866 году совершает неудавшееся покушение на Александра II. В 1887 году в Париже на жизнь царя покушается польский эмигрант А. Березовский. В 1878 году был убит жандармский генерал Мезенцев. В 1879 году – харьковский губернатор Кропоткин (двоюродный брат знаменитого анархиста). В 1879 году в России возникла террористическая организация «Народная воля». В 1879 году народовольцы вынесли «смертный приговор» Александру II. Было сделано восемь покушений. Последнее – 1 марта 1881 года завершилось убийством царя. За этим последовал ультиматум наследнику с требованиями глубоких политических преобразований. Однако «народные массы» не оправдали надежд террористов: вместо долгожданной революции начались еврейские погромы. Вскоре организация была разгромлена.

Отличительной особенностью дореволюционного российского терроризма было благожелательное отношение к террористам образованного общества. Крестьянство было далеко от этой темы или относилось к бомбистам негативно. Люди, отрицавшие тактику террора по моральным или политическим соображениям, находились в абсолютном меньшинстве. Аргументы для оправдания революционного террора черпались в сокрушительных оценках российской реальности. В террористах видели подвижников идеи, жертвующих своей жизнью во имя высоких целей.

Самым ярким проявлением этих общественных настроений был оправдательный вердикт суда присяжных по делу Веры Засулич, совершившей покушение на жизнь петербургского градоначальника Ф. Трепова[43 - Там же. С. 12.][44 - 31 марта 1878 года в 11 часов утра открылось заседание Петербургского окружного суда по делу В. И. Засулич под председательством А. Ф. Кони при участии судей В. А. Сербиновича и О. Г. Дена. Деяние Засулич было квалифицировано по статьям 9 и 1454 Уложения о наказаниях, что предусматривало лишение всех прав состояния и ссылку в каторжные работы на срок от 15 до 20 лет. Был определен состав суда. В состав присяжных вошли 9 чиновников, 1 дворянин, 1 купец, 1 свободный художник. Старшиной присяжных был выбран надворный советник Лохов.]. Взволнованная сообщением о совершенном по приказу Трепова несправедливом наказании политического заключенного Боголюбова, Засулич стреляла в градоначальника. Речь защитника (защитник – присяжный поверенный и бывший прокурор судебной палаты Петр Акимович Александров, обвинитель товарищ прокурора Петербургского окружного суда Константин Иванович Кессель) завершалась словами «Да, она может выйти отсюда осужденной, но не выйдет опозоренной…». Значительная часть образованного общества восхищалась террористами.

Эпоха контрреформ Александра III не благоприятствовала революционному терроризму. Впрочем, неудачная попытка убийства царя была предпринята в 1887 году. Историческая ситуация изменилась к середине 1890-х. В начале царствования Николая II произошла консолидация революционных сил самых разных ориентаций. Исторически наследовавшая народовольцам партия социалистов-революционеров (образована в 1901) восприняла тактику терроризма. В конце 1901 года создается Боевая организация партии эсеров (распавшаяся в начале 1907).

Первое политическое убийство в 20 в. было совершено в России. Студент Петр Карпович, незадолго до этого исключенный из университета, 4 февраля 1901 года убил консервативного министра образования Н. Боголепова. В апреле 1902 года – убит министр внутренних дел Сипягин. В июле 1904 года его преемник на этом посту – фон Плеве. В феврале 1905 года – дядя царя, московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович. Это были наиболее громкие акты.

Помимо эсеров, тактику терроризма использовали и анархисты и националисты с окраин империи, и социал-демократы, но эсеры делали исключительную ставку на использование тактики терроризма. Боевая организация была профессиональной структурой. Ее члены были свободны от теоретических баталий и внутрипартийных проблем. Внутри организации разделялись функции и сферы ответственности. Так Григорий Гершуни отвечал за организацию и подбор кадров. Дора Бриллиант специализировалась на изготовлении бомб. Помимо центральной Боевой организации существовали т.н. «летучие боевые отряды» и «боевые дружины» на местах.

Первая русская революция (1905—1907) знаменовалась мощнейшим всплеском терроризма. Терроризм охватил всю страну и превратился в повсеместное явление. С октября 1905 года и до конца 1907 года было убито и искалечено 4500 государственных чиновников, убито 2180 и ранено 2530 частных лиц. В 1907 году на счету террористов в среднем 18 ежедневных жертв. С конца 1907 года революция отступает, но отступает с боями. С января 1908 года по май 1910 года зафиксировано 19957 терактов и революционных грабежей. Убивали полицейских, взрывали дома, экспроприировали (грабили на нужды революции) в домах, поездах и пароходах не профессиональные террористы, но сотни и тысячи тех, кого захватила революционная стихия. Принцип «пропаганды действием» сработал. В России разворачивалась классическая герилья. Сбить волну революционного террора смогла только практика военно-полевых судов, введенная энергичным премьер-министром Столыпиным. В августе 1906 года эсеры-максималисты взорвали дачу Столыпина. Погибло 27 человек, пострадали дети премьер-министра. Ситуация стабилизируется лишь в 1910 году.

Особое место в истории русского терроризма занимает дело Азефа.

Евно Азеф (1869—1918) – сын еврейского портного, предложил свои услуги Департаменту полиции в 1892 году, будучи студентом политехнического института в Германии. Вернувшись в 1899 году в Россию, установил связи с террористическими группами и вскоре стал заметным деятелем эсеровского движения. По указанию министра внутренних дел Плеве, он проник в руководящие структуры партии, а с 1903 года возглавил Боевую организацию эсеров. До середины 1908 года сотрудничал с полицией. Летом 1908 года Азеф был разоблачен Владимиром Бурцевым. Создатель отечественной традиции журналистского расследования деятельности спецслужб, Бурцев сумел доказать факт работы Азефа на тайную полицию.

Партия эсеров провела официальное расследование. В результате ЦК партии социалистов-революционеров был вынужден признать истину и объявить Азефа провокатором. Дело Азефа нанесло непоправимый урон партии эсеров.