Повести

Повести
Николай Семёнович Лесков

Шедевры мировой литературы (Мир книги, Литература)
Русский писатель Николай Семенович Лесков (1831–1895) – самобытный и оригинальный художник слова с ярко выраженной своеобразной манерой письма. На страницах его произведений запечатлены самые различные слои русского общества: помещики, чиновники, священники, купцы, военные, крестьяне, интеллигенты и рабочие; а их язык – сочный, подлинно народный, изобилующий меткими изречениями, не может оставить равнодушным любого читателя. В данный том включены избранные повести.

Николай Семенович Лесков

Повести

© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2009

© ООО «РИЦ Литература», состав, комментарии, 2009

Очарованный странник

Глава первая

Мы плыли по Ладожскому озеру от острова Коневца к Валааму[1 - …от острова Коневца к Валааму… – Коневец – остров на Ладожском озере. На Коневце был расположен древний Коневецкий монастырь. Валаам – остров в северо-западной части Ладожского озера; на Валааме находится древний монастырь.] и на пути зашли по корабельной надобности в пристань к Кореле. Здесь многие из нас полюбопытствовали сойти на берег и съездили на бодрых чухонских лошадках[2 - …на бодрых чухонских лошадках… – Чухонцы – старое название эстонцев и финнов.] в пустынный городок. Затем капитан изготовился продолжать путь, и мы снова отплыли.

После посещения Корелы весьма естественно, что речь зашла об этом бедном, хотя и чрезвычайно старом русском поселке, грустнее которого трудно что-нибудь выдумать. На судне все разделяли это мнение, и один из пассажиров, человек, склонный к философским обобщениям и политической шутливости, заметил, что он никак не может понять: для чего это неудобных в Петербурге людей принято отправлять куда-нибудь в более или менее отдаленные места, от чего, конечно, происходит убыток казне на их провоз, тогда как тут же, вблизи столицы, есть на Ладожском берегу такое превосходное место, как Корела, где любое вольномыслие и свободомыслие не могут устоять перед апатиею населения и ужасною скукою гнетущей, скупой природы.

– Я уверен,– сказал этот путник,– что в настоящем случае непременно виновата рутина или в крайнем случае, может быть, недостаток подлежащих сведений.

Кто-то, часто здесь путешествующий, ответил на это, что будто и здесь разновременно живали какие-то изгнанники, но только все они недолго будто выдерживали.

– Один молодец из семинаристов сюда за грубость в дьячки был прислан[3 - Один молодец из семинаристов сюда за грубость в дьячки был прислан… – Семинарист – ученик семинарии – духовной школы. Дьячок – низший церковный служитель, не имеющий степени священства и помогающий священнику при богослужении.] (этого рода ссылки я уже и понять не мог). Так, приехавши сюда, он долго храбрился и все надеялся какое-то судбище поднять; а потом как запил, так до того пил, что совсем с ума сошел и послал такую просьбу, чтобы его лучше как можно скорее велели «расстрелять или в солдаты отдать, а за неспособностью повесить».

– Какая же на это последовала резолюция?

– М… н… не знаю, право; только он все равно этой резолюции не дождался: самовольно повесился.

– И прекрасно сделал,– откликнулся философ.

– Прекрасно? – переспросил рассказчик, очевидно купец, и притом человек солидный и религиозный.

– А что же? по крайней мере, умер, и концы в воду.

– Как же концы в воду-с? А на том свете что ему будет? Самоубийцы, ведь они целый век будут мучиться. За них даже и молиться никто не может.

Философ ядовито улыбнулся, но ничего не ответил, но зато и против него и против купца выступил новый оппонент, неожиданно вступившийся за дьячка, совершившего над собою смертную казнь без разрешения начальства.

Это был новый пассажир, который ни для кого из нас незаметно присел с Коневца. Он до сих пор молчал, и на него никто не обращал никакого внимания, но теперь все на него оглянулись, и, вероятно, все подивились, как он мог до сих пор оставаться незамеченным. Это был человек огромного роста, с смуглым открытым лицом и густыми волнистыми волосами свинцового цвета: так странно отливала его проседь. Он был одет в послушничьем подряснике[4 - …в послушничьем подряснике… – Подрясник – длинное повседневное одеяние духовенства. Послушник – лицо, готовящееся к принятию монашества и исполняющее послушания – низшие церковные службы при богослужении и по монастырскому хозяйству. Некоторые послушники (рясофорные) получают от настоятелей благословение носить рясу и клобук (головной убор монахов низшей степени, а также внебогослужебный головной убор епископов).] с широким монастырским ременным поясом и в высоком черном суконном колпачке. Послушник он был или постриженный монах[5 - …постриженный монах… – Вступающему в монашество крестообразно выстригали волосы на голове.] – этого отгадать было невозможно, потому что монахи ладожских островов не только в путешествиях, но и на самых островах не всегда надевают камилавки[6 - Камилавка – здесь: часть головного убора монахов – клобука; шапочка, на которую надевался креповый покров (куколь).], а в сельской простоте ограничиваются колпачками. Этому новому нашему сопутнику, оказавшемуся впоследствии чрезвычайно интересным человеком, по виду можно было дать с небольшим лет за пятьдесят; но он был в полном смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, добрый русский богатырь, напоминающий дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Верещагина и в поэме графа А. К. Толстого[7 - …напоминающий дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Верещагина и в поэме графа А. К. Толстого. – Имеются в виду картина В. П. Верещагина «Илья Муромец на пиру у князя Владимира» (1871) и баллада А. К. Толстого «Илья Муромец» (1871). Ниже цитируется эта баллада.]. Казалось, что ему бы не в ряске ходить, а сидеть бы ему на «чубаром» да ездить в лаптищах по лесу и лениво нюхать, как «смолой и земляникой пахнет темный бор».

Но, при всем этом добром простодушии, не много надо было наблюдательности, чтобы видеть в нем человека много видевшего и, что называется, «бывалого». Он держался смело, самоуверенно, хотя и без неприятной развязности, и заговорил приятным басом с повадкою[8 - …басом с повадкою. – Повадка – важность.].

– Это все ничего не значит,– начал он, лениво и мягко выпуская слово за словом из-под густых, вверх по-гусарски закрученных седых усов.– Я, что вы насчет того света для самоубийцев говорите, что они будто никогда не простятся, не приемлю. И что за них будто некому молиться – это тоже пустяки, потому что есть такой человек, который все их положение самым легким манером очень просто может поправить.

Его спросили: кто же это такой человек, который ведает и исправляет дела самоубийц после их смерти?

– А вот кто-с,– отвечал богатырь-черноризец,– есть в московской епархии[9 - Епархия – церковная область, находящаяся в подчинении лица епископского сана.] в одном селе попик – прегорчающий пьяница, которого чуть было не расстригли[10 - …чуть было не расстригли… – чуть было не лишили сана (при поставлении в степени священства совершается пострижение).],– так он ими орудует.

– Как же вам это известно?

– А помилуйте-с, это не я один знаю, а все в московском округе про то знают, потому что это дело шло через самого высокопреосвященного митрополита Филарета[11 - Филарет (в миру – Василий Михайлович Дроздов; 1783–1867) – митрополит Московский (с 1821 г.); придерживался консервативно-охранительных взглядов. Изображен Лесковым в очерках «Мелочи архиерейской жизни».].

Вышла маленькая пауза, и кто-то сказал, что все это довольно сомнительно.

Черноризец[12 - Черноризец – монах (монашеское одеяние имеет черный цвет).] нимало не обиделся этим замечанием и отвечал:

– Да-с, оно по первому взгляду так-с, сомнительно-с. И что тут удивительного, что оно нам сомнительным кажется, когда даже сами его высокопреосвященство долго этому не верили, а потом, получив верные тому доказательства, увидали, что нельзя этому не верить, и поверили!

Пассажиры пристали к иноку с просьбою рассказать эту дивную историю, и он от этого не отказался и начал следующее:

– Повествуют так, что пишет будто бы раз один благочинный высокопреосвященному владыке, что будто бы, говорит, так и так, этот попик ужасная пьяница,– пьет вино и в приходе не годится. И оно, это донесение, по одной сущности было справедливо. Владыко и велели прислать к ним этого попика в Москву. Посмотрели на него и видят, что действительно этот попик запивашка, и решили, что быть ему без места. Попик огорчился и даже перестал пить, и все убивается и оплакивает: «До чего, думает, я себя довел, и что мне теперь больше делать, как не руки на себя наложить? Это одно, говорит, мне только и осталося: тогда, по крайней мере, владыко сжалятся над моею несчастною семьею и дочери жениха дадут, чтобы он на мое место заступил[13 - …и дочери жениха дадут, чтобы он на мое место заступил… – До 1869 г. в России действовал принцип наследственности в замещении вакантных священнических мест в приходах: после смерти священника приход переходил к его сыну или зятю – священникам.] и семью всю питал». Вот и хорошо: так он порешил настоятельно себя кончить и день к тому определил, но только как был он человек доброй души, то подумал: «Хорошо же; умереть-то я, положим, умру, а ведь я не скотина: я не без души,– куда потом моя душа пойдет?» И стал он от этого часу еще больше скорбеть. Ну, хорошо: скорбит он и скорбит, а владыко решили, что быть ему за его пьянство без места, и легли однажды после трапезы на диванчик с книжкой отдохнуть и заснули. Ну, хорошо: заснули они или этак только воздремали, как вдруг видят, будто к ним в келию двери отворяются. Они и окликнули: «Кто там?», потому что думали, будто служка им про кого-нибудь доложить пришел; ан, вместо служки, смотрят – входит старец, добрый-предобрый, и владыко его сейчас узнали, что это преподобный Сергий[14 - Преподобный Сергий – Сергий Радонежский (ок. 1313 – ок. 1321–1391/1392) – основатель и игумен Троицкого монастыря на севере от Москвы (позднее – Троице-Сергиева лавра); один из самых почитаемых русских святых.].

Владыко и говорят:

«Ты ли это, пресвятой отче Сергие?»

А угодник отвечает:

«Я, раб Божий Филарет».

Владыко спрашивают:

«Что же твоей чистоте угодно от моего недостоинства?»

А Святой Сергий отвечает:

«Милости хощу».

«Кому же повелишь явить ее?»

А угодник и наименовал того попика, что за пьянство места лишен, и сам удалился; а владыко проснулись и думают: «К чему это причесть: простой это сон, или мечтание, или духоводительное видение?» И стали они размышлять и, как муж ума во всем свете именитого, находят, что это простой сон, потому что статочное ли дело, что Святой Сергий, постник и доброго, строгого жития блюститель, ходатайствовал об иерее слабом, творящем житие с небрежением. Ну-с, хорошо: рассудили так его высокопреосвященство и оставили все это дело естественному оного течению, как было начато, а сами провели время, как им надлежало, и отошли опять в должный час ко сну. Но только что они снова опочили, как снова видение, и такое, что великий дух владыки еще в большее смятение повергло. Можете вообразить: грохот… такой страшный грохот, что ничем его невозможно выразить… Скачут… числа им нет, сколько рыцарей… несутся, все в зеленом убранстве, латы и перья, и кони что львы, вороные, а впереди их горделивых стратопедарх[15 - Стратопедарх – начальник воинского лагеря (греч.); здесь: глава бесовского воинства.] в таком же уборе, и куда помахнет темным знаменем, туда все и скачут, а на знамени змей. Владыко не знают, к чему этот поезд, а оный горделивец командует: «Терзайте,– говорит,– их: теперь нет их молитвенника»,– и проскакал мимо; а за сим стратопедархом – его воины, а за ними, как стая весенних гусей тощих, потянулись скучные тени, и всё кивают владыке грустно и жалостно, и всё сквозь плач тихо стонут: «Отпусти его! – он один за нас молится». Владыко как изволили встать, сейчас посылают за пьяным попиком и расспрашивают: как и за кого он молится? А поп по бедности духовной весь перед святителем растерялся и говорит: «Я, владыко, как положено совершаю». И насилу его высокопреосвященство добились, что он повинился: «Виноват,– говорит,– в одном, что сам, слабость душевную имея и от отчаяния думая, что лучше жизни себя лишить, я всегда на Святой проскомидии[16 - Проскомидия – первая часть литургии, богослужения, на котором совершается причащение верующих телом и кровью Христа под видом хлеба и вина. Во время проскомидии приготовляются хлеб и вино для причастия.] за без покаяния скончавшихся и руки на ся наложивших молюсь…» Ну, тут владыко и поняли, что то за тени пред ним в видении, как тощие гуси, плыли, и не восхотели радовать тех демонов, что впереди их спешили с губительством, и благословили попика: «Ступай,– изволили сказать,– и к тому не согрешай, а за кого молился – молись»,– и опять его на место отправили. Так вот он, этакий человек, всегда таковым людям, что жизни борения не переносят, может быть полезен, ибо он уже от дерзости своего призвания не отступит и все будет за них Создателю докучать, и тот должен будет их простить.

– Почему же «должен»?

– А потому, что «толцытеся»[17 - А потому, что «толцытеся»… – Лесковский герой цитирует речение из Нагорной проповеди Христа; по церковнославянской Библии, толцытеся – стучитесь. В русском переводе: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам. Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» (Мф., VII, 7–8; ср.: Лк., XI, 9—10). Эти строки толкуются как обещание Христом верующим духовных и вещественных благ по их просьбам и молитвам.]; ведь это от него же самого повелено, так ведь уже это не переменится же-с.

– А скажите, пожалуйста, кроме этого московского священника за самоубийц разве никто не молится?

– А не знаю, право, как вам на это что доложить? Не следует, говорят, будто бы за них Бога просить, потому что они самоуправцы, а впрочем, может быть, иные, сего не понимая, и о них молятся. На Троицу, не то на Духов день, однако, кажется, даже всем позволено за них молиться[18 - На Троицу, не то на Духов день… кажется… всем позволено за них молиться. – Троица (День Святой Троицы, или Пятидесятница) – церковный праздник, совершаемый в воспоминание о сошествии Святого Духа на апостолов в пятидесятый день по воскресении Христа и приуроченный к пятидесятому дню после Пасхи.Духов день – день Благодарения Духа Господня – первый понедельник после дня Святой Троицы. Мнение лесковского героя об одобряемом церковью молении о самоубийцах, совершаемом в эти дни, не соответствует канонической практике православной церкви и отражает народные обряды дохристианского происхождения.]. Тогда и молитвы такие особенные читаются. Чудесные молитвы, чувствительные; кажется, всегда бы их слушал.

– А их нельзя разве читать в другие дни?

– Не знаю-с. Об этом надо спросить у кого-нибудь из начитанных: те, думается, должны бы знать; да как мне это ни к чему, так и не доводилось об этом говорить.

– А в служении вы не замечали, чтобы эти молитвы когда-нибудь повторялись?