Захудалый род

– Да, в нем мало благородства, – поспешно оторвал Журавский.

– И рассудительности, – подтвердила княгиня, – но скажите мне, пожалуйста, почему этот Червев, человек, как говорите, с таким умом…

– Большим, – перебил Журавский.

– И с образованием…

– Совершенным.

– Почему он живет в таком уничижении?

Журавский бросил на бабушку недовольный взгляд.

– Извините, – сказала бабушка.

– Ничего-с; мне только странно, о чем вы спросили: «Червев в уничижении»… Что же вас в этом удивляет? Он потому и в уничижении, что он всего менее его заслуживает.

– Это превредно, что у нас быть честным так опасно и невыгодно.

– Везде так, – буркнул, подвинув свою повязку, Журавский.

– Нет; у нас особенно не любят людей, которых уважать надо: они нам как бы укором служат, и мы, русские, на этот счет всех хуже; но все-таки… неужто же этот Червев так во всю жизнь нигде не мог места занять?

– Он был профессором.

– Я это слышала, но что же… с чем он там не управился?

– Читал историю, и не годился.

– Почему?

– Хотел ее читать как должно…

– Что выдумал!.. Его отставили?

– Сменили; он взял другой предмет, стал преподавать философию, его совсем отставили. Он ушел.

– Зачем же?

– Нашел, что лучше учить азбуке как должно, чем истории и философии как не надобно.

– И с тех пор бедствует?

– Бедствует?.. Не знаю, он ни на что не жалуется.

– Это удивительный человек.

– Да, он – человек.

– Что вы думаете, если я попрошу его взяться за воспитание моих детей?

– Я думаю, что вы не можете сделать лучшего выбора, если только…

– Что?.. Вы мне скажите откровенно.

– Если вы не хотите сделать из ваших сыновей ни офицеров…

– Нет.

– Ни царедворцев…

– О нет, нет, нет, – и бабушка окрестила перед собою на три стороны воздух.

– А если вы желаете видеть в них людей…

– Да, да; простых, добрых и честных людей, людей с познаниями, с религией и с прямою душою.

– Тогда Червев вам клад, но…

– Что еще?

– Червев христианин.

Говорившие переглянулись и помолчали.

– Это остро, – произнесла тихо княгиня.

– Да, – еще тише согласился Журавский.

– Настоящий христианин?

– Да.

– Желаю доверить ему моих детей.

– Я напишу ему.

Глава десятая

Занятая призванием Червева, княгиня не замечала многого, на что во всякое другое время она, наверно, обратила бы свое внимание. Упущения этого рода особенно выражались по отношению к княжне Анастасии, которая, не входя в интересы матери и не понимая ее хлопот и нетерпения, находила в это время свой дом особенно скучным. На свет, конечно, нельзя было жаловаться, свет не отрекался от княгини и посещал ее, но княжне этого было мало: ей хотелось предаться ему всем своим существом.

Семнадцатилетняя княжна решила как можно скорее оставить материн дом. Выход представлялся один – замужество. Княжна Анастасия никого не любила, ей даже никто не нравился, ей было все равно, за кого бы ее судьба ни вынесла, лишь бы поскорее, лишь бы заставить завидовать себе своих подруг, уехать за границу, а возвратясь оттуда, жить открытым домом и делать то же, что делают другие, то есть «выезжать в свет», к чему бабушка была решительно неспособна и откровенно в этом сознавалась, говоря, что:

– Я в карете не могу жить.

Словом, требования княжны в отношении брака были самые несложные, и если бы выбор жениха зависел от нее самой, то трудно решить, кого бы она выбрала, но за нее выбирала благочестивая и благопомощная графиня Хотетова.

В доме графини давно вздыхали о княжне Анастасии, «терзавшейся в руках безверной матери», вздыхала «об этой мученице» сама хозяйка, вздыхали ее гости, и, наконец, кому-то из них пришла гениальная мысль вырвать княжну у матери и выдать ее замуж, нимало не медля.