В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

Обед по-сербски

Супруги приветствовали, в свою очередь, брюнета в очках. Он подсел к их столику и начал расспрашивать, довольны ли они Белградом, гостиницей, где остановились.

– Ничего, – отвечал Николай Иванович. – На наш Ярославль ваш Белград смахивает, только там все-таки оживленнее на улицах.

– На Ярославль? Гм, гм… – как бы обиделся брюнет и поправил золотые очки на глазах.

– Да, да, – подхватила Глафира Семеновна. – А вы нам сказали, что Белград – маленькая Вена. Вот уж на Вену-то нисколько не похож. Скажите, и отчего так мало публики на улицах? Чистой публики… В особенности дам, – спросила она брюнета.

– Мало публикум? О, это простой день. Данаске петок[30 - Сегодня пятница (серб.).], а молим вас посмотреть, сколько публикум в праздник, в неджеля![31 - Воскресенье (серб.).]

– Но дам, дам отчего на улицах совсем не видать – вот что нас удивляет, – сказал Николай Иванович.

– О, наши дамы… Как это по-русски? Наши дамы – добри хозяйки. Наши дамы с свои дети… – рассказывал брюнет, мешая русские и сербские слова и ломая последние умышленно, будто бы для удобопонятности.

То же делал и Николай Иванович.

– Однако что же я обедать-то себе не закажу! – спохватился он. – Вот что, господин, брат-славянин, – обратился он к брюнету в очках. – Молим вас, скажите, какое бы мне сербское кушанье себе заказать? Только такое, чтобы оно было самое сербское.

– Србски? Есте, есте. Это листья от грозде с фарш от овечье мясо и соус от лук.

– Это значит виноградные листья с бараньим фаршем. Грозде – виноград.

– Есте, есте. Ее… – указал брюнет на кушанье, значащееся в карте.

– Добре, добре… Так вот мы и закажем. Кельнер! Два бульон, два бифштекс и одну порцию вот этого сербского добра. Тащи! – отдал Николай Иванович приказ стоявшему около него слуге в зеленом переднике и тотчас же ринувшемуся исполнять требуемое. – А вино? Есте какое-нибудь сербское вино? – спросил он брюнета в очках.

– Есте, есте. Неготинско чермно[32 - Красное (серб.).] вино.

– Неготинско? Ладно. Это самый лучший сербско вино?

– Есте, есте. Наиболий вино, добро вино.

– Кельнер! Бутылку неготинского! – приказал Николай Иванович другому слуге.

Появилось вино, появился бульон. Николай Иванович налил вина в три стакана, чокнулся со стаканом брюнета, отпил из своего стакана и поморщился.

– Отчего это такой чернильный вкус? Словно чернила, – спросил он брюнета и стал смотреть вино на свет. – И такое же темное, как чернила.

Брюнет не понял вопроса и отвечал, смакуя вино:

– Добро чермно вино! Добро… Наиболий вино.

– Ну, не скажу. По-нашему это скуловорот, а не вино.

– Како?

– Скуловорот. А как это по-вашему, по-сербски – не умею перевести.

Морщилась и Глафира Семеновна, скушавши две ложки бульона.

– Ну и бульон тоже стоит вина! – сказала она. – Сальный какой-то… Будто тоже из овечьего мяса сварен.

– Есте, есте. С овечье месо, – кивнул брюнет.

– Да что вы! Кто же из баранины бульон варит! То-то я чувствую, что свечным салом пахнет, – сказала Глафира Семеновна и отодвинула от себя бульон. – Скажите, неужели это самый лучший ресторан? Мы просили извозчика привезти нас в самый лучший, – спросила она брюнета. – Добре этот ресторан?

– Наиболий немский ресторан, – кивнул брюнет.

– Немецкий, а такой плохой, – пожала плечами Глафира Семеновна. – Так какая же это маленькая Вена! Разве в Вене так кормят!

– Ну, на безрыбье и рак рыба, – ободрял жену Николай Иванович, съевший всю свою порцию бульона. – И из овечьего мяса бульон для разнообразия поесть не дурно. Приедем в Петербург, так будем рассказывать, что ели в Сербии бульон из овечьего мяса.

И он придвинул к себе порцию бифштекса. Придвинула и Глафира Семеновна, отрезала кусочек и понюхала.

– Деревянным маслом что-то припахивает, – сказала она и, положив в рот кусочек, стала жевать. – Положительно деревянное масло.

– И я слышу, – отозвался Николай Иванович, уничтоживший уже половину бифштекса. – Но это ничего. В Неаполе ведь мы заведомо ели же бифштексы на прованском масле.

– Так то на прованском, а это на деревянном.

Глафира Семеновна отодвинула от себя бифштекс.

– Брат-славянин! Оливковое это масло? Елей? Из оливок елей? – спросил Николай Иванович брюнета.

– Олива, олива… Есте… – отвечал тот.

– Ну вот видишь… Кушай… Ведь и деревянное масло из оливок, только похуже сорт. Кушай… Это не вредно.

– Сам жри, а я не могу… – отчеканила жена и стала кушать белый хлеб, запивая его глоточками неготинского вина. – Завезли в такое государство, где можно с голоду помереть, – прибавила она и приказала подать себе кофе со сливками.

Николай Иванович между тем ел поданный ему бараний фарш в виноградных листьях, жевал, морщился и силился проглотить.

– И охота тебе всякую дрянь есть! – сказала ему Глафира Семеновна.

– Нет, оно не совсем дрянь, а только уж очень перчено. Весь рот спалило. Очень уж что-то туда ядовитое намешано.

Он проглотил наконец кусок и вытаращил глаза, открыв рот.

– Добре? – спрашивал его брюнет улыбаясь.

– Добре-то добре, только уж очень пронзительно. Что здесь имо, брат-славянин? – спросил Николай Иванович, указывая на колобок, завернутый в виноградный лист, оставшийся на тарелке.

– Бибер[33 - Перец (серб.).], паприка… Добры бибер…

Второго колобка Николай Иванович уже не стал есть и тоже спросил себе чашку кофе.

– Ну, все-таки настоящего сербского блюда попробовал, хотя и опалил себе рот, – сказал он себе в утешение. – Зато уж самая что ни на есть славянская еда!