В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова

– Ну его к черту! Поеду…

Тетка покачала головой.

– Эх, Надя, Надя! Не выдерживаешь ты себя. Нет у тебя этого самого характера, – сказала она. – А вот помяни мое слово: он увидит, у тебя душа размякла, да сейчас и на попятный насчет ротонды.

– Странное дело… Вспомните, что вы говорите, тетенька. Я только из-за этого и еду с ним ужинать, чтобы он для меня денег занял у Шлимовича, – проговорила Надежда Ларионовна. – Как же иначе устроить-то? Ну, не захочет он занимать денег, так уж тогда я его совсем от себя прогоню.

– Не прогонишь. Ты в него влюбимшись, как кошка.

– Я-то? Пф… Мне просто его жалко, потому что я люблю глупых. Да и так… Что ж его гнать-то очень? Умри у него дядя, так посмотрите, какой он будет выгодный кусок!

Тетка накинула платок, надела капор.

– Так я пойду, – проговорила она. – Ну, давай на извозчика.

– На какого извозчика? – вскинулась на нее Надежда Ларионовна. – Ведь Костюшка дал вам сейчас пять рублей на извозчика.

– То не на извозчика, а за хлопоты, чтобы я тебя уговорила.

– Стыдитесь! Живете у меня, пьете, едите даром, всякими обносками пользуетесь, да еще каждую минуту хотите с меня же сорвать. Сорвали с Костюшки – и будет с вас.

– Ну хорошо, хорошо.

Тетка отправилась в прихожую. Надежда Ларионовна провожала ее.

– Послушайте, тетенька… А не заберет этот Шлимович Костюшку в лапы? Ведь ростовщики тоже как забирают в лапы эдаких разных неопытных юношей.

Тетка улыбнулась и отвечала:

– А тебе-то какое дело? Да пущай.

– Ну, не скажите. Он все-таки человек нужный, и даже очень нужный. Зачем? Его нужно беречь. Зачем уж совсем-то в яму пихать? А ростовщики – народ ой-ой! Курлин, вон, из-за них, подлецов, застрелился.

– Пусть глядит в оба. Ведь Константин Павлыч – не дурак.

– В том-то и дело, что совсем дурак.

– Поди ты! Это тебе так кажется, а в сущности, он хитрее тебя.

– Все-таки вы, тетенька, скажите Лизавете Николаевне, чтобы она сказала Шлимовичу, чтобы тот уж не очень Костюшку-то обдирал. «У него, мол, деньги верные, но только он не может сразу»…

– Да уж ладно, ладно.

Тетка ушла. Надежда Ларионовна подошла к зеркалу, полюбовалась на себя, потом зевнула, потянулась, взяла тетрадку и принялась учить новые куплеты.

Глава III

Было пять часов. Тетка Надежды Ларионовны все еще не возвращалась домой. Надежда Ларионовна посердилась на ее медленность и велела подавать себе обедать. В эту минуту раздался звонок. В комнату влетел Костя Бережков и со всех ног бросился к Надежде Ларионовне.

– Милочка! Надюша! Как я рад, что ты меня простила! – заговорил он.

– Тише, тише… Пожалуйста, не приближайтесь. Вовсе я вас не прощала, и вы все еще под штрафом, – отстранила его Надежда Ларионовна.

– То есть как это?.. – недоумевал Костя, опустя руки.

– Очень просто: под штрафом. И до тех пор будете под штрафом, пока не явятся у меня черно-бурая ротонда и лошади. Не подходите близко, не подходите. Стойте там.

– Но ведь сейчас же у меня в лавке была твоя тетка Пелагея Никитишна и сказала, чтобы я приехал. Я прилетел на крыльях любви.

– Тетке было приказано передать вам, чтобы вы явились в театр, на сцену, но вовсе не сюда. Здесь я вас без ротонды и лошадей не желаю видеть.

– Будут лошади, будет ротонда. Пусть только все останется по-старому. Прости.

Костя сложил на груди руки и умильно взглянул на Надежду Ларионовну.

– Когда все будет, тогда и прощу, – отвечала она и спросила: – Говорила вам тетенька насчет ростовщика?

– Говорила, но Лизавета Николаевна не может привезти его сегодня к вам в театр, потому что они уже едут сегодня в балет. У них и билеты взяты. Лизавета Николаевна завтра привезет его. Вот оттого-то я сейчас к тебе и приехал. Прости. Я согласен. На все согласен. Прости.

– Все это вы могли бы сказать вечером в театре. Ведь вам приказано явиться в театр, а вовсе не ко мне на квартиру.

– Ангел! В театре я сегодня не могу быть. Да и зачем быть, ежели Лизавета Николаевна не привезет? Впрочем, что я!.. В театр я также прилетел бы на любовных крыльях, чтобы насладиться лицезрением твоих божественных глазок, но…

– Пожалуйста, пожалуйста, не заводите рацеи… – перебила Костю Надежда Ларионовна.

Тот умерил восторженный тон.

– В театр прискакал бы я на всех парах, но мне сегодня вечером непременно нужно быть дома, – сказал он.

– Что такое у вас стряслось?

– Дядя очень болен.

– Да ведь он и раньше был болен.

– Сегодня днем ему сделалось хуже, и вечером он поднимает к нам на дом чудотворную икону. Принесут ее из церкви и будут у нас служить дома всенощную и молебен.

Ну а при таком случае мне непременно нужно быть дома.

Надо быть на виду. Дядя поминутно может хватиться меня.

Завтра же я во что бы то ни стало буду в театре.

– Ага! Не хочется умирать старому.

– Он не поправится. Положительно не поправится. Все доктора говорили нам в один голос… То есть не ему, а нам только. Ему и до весны не дотянуть. Он даже, пожалуй, и сам знает и вот оттого-то сегодня решил поднять икону. Человек старый, богомольный, так уж само собой…

Костя не договорил.