Странствующая труппа

Юноша вспыхнул еще больше.

– Я не знаю, как папенька, – проговорил он.

– Да ты отца-то и не спрашивайся. А пришли, да и делу конец!.. – проговорил нотариус.

– Послушайте, да ведь мы заплатим, из первого сбора заплатим, – вставил Котомцев.

– А хоть бы и не заплатили, – подхватил нотариус. – Да чего ты, Васька, срамишься? Ты отцу и говорить ничего не должен, а рано утром, до его прихода на двор, навали на воз досок и посылай. Дурак! Ты должен за честь считать, что к тебе артисты обращаются. В первый раз к нам в Гусятниково артисты приехали, а ты свинью из себя разыгрываешь!

Нотариус уже кричал на юношу. Тот опешил.

– Да я готов-с… Я все чувствую… Хорошо-с… Пришлю… А только уж вы, Евлампий Петрович, бога ради, не проговоритесь папаше.

– Ну, вот! Что я? Дурак, что ли? Доски будут, – кивнул нотариус актерам, а юноше сказал: – Ну, садись… Выпей рюмку для первого знакомства с артистами.

Юноша робко приткнулся к столу.

V

Еще выпили.

Котомцев радостно потирал руки.

– Ну, слава богу, с лесом для театра устроились, – говорил он. – Теперь бы только насчет ситца для занавеса. Занавес нужно или из мебельного ситца сделать, или из цветного коленкора.

– Валяй из красного или зеленого коленкора, – посоветовал ему Безымянцев. – Актрисы наши его сошьют, а я вырежу из золотой бумаги лиру и наклею ее посередине занавеса. Так будет приличнее. А из мебельного ситца, так на перегородку в номере гостиницы будет смахивать.

– Ну, а где бы нам этим коленкором раздобыться? – спросил Котомцев.

– Коленкор в суровской лавке Глоталова, – отвечал сын городского головы, сделавшийся несколько смелее от выпитой рюмки водки.

– Да, у Глоталова или Аленкина, – прибавил нотариус. – Вы погодите… Через полчаса или через час, наверное, этот самый Глоталов сюда придет. Ведь здесь в трактире по вечерам почти все наши крупные обыватели собираются. А не придет он, так мы за ним пошлем в лавку слугу.

Подали рыбную селянку. Все принялись за еду. В буфетную комнату вошла купеческая фигура в чуйке на лисьих бедерках и в картузе. Это был средних лет человек с клинистой бороденкой.

– Да вот он на помине-то легок! – воскликнул нотариус. – Глоталов! Поди сюда. Дело есть.

– Дело? Дело не медведь, в лес не убежит, – весело проговорил Глоталов, снимая с себя чуйку и передавая ее половому. – Садил ли редьку-то сегодня?

– Брось свои прибаутки и иди сюда. Вот, прежде всего, познакомься. Господа актеры.

Актеры встали и назвали свои фамилии. Последовало рукопожатие.

– Очень приятно… – сказал Глоталов. – Цирк сюда приезжал к нам, так со всеми акробатами и клоунами пил, а с актерами выпивать еще не трафилось.

– Вот господам артистам нужно зеленого или красного коленкора на занавес для театра, – указал нотариус.

– Что ж, это все в наших руках. Вот редьку посадим – и дело сделаем.

– Ты дело-то сделай так, что коленкор им дай, а деньги билетами на представления в театре заберешь. Богатый ты здесь обыватель, домовладелец, так должен искусство поддержать.

– А может быть, они захотят у меня всю лавку на билеты сменять, тогда что? – прищелкнул языком Глоталов.

– Нам только на занавес. Ну, аршин полтораста – двести, – пояснил Котомцев.

– Ой-ой-ой! Да ведь это четвертной бумажкой пахнет.

– Да мы заплатим, заплатим вам. Можете и не смениваться на билеты. А только заплатим после первого представления.

– Из выручки, значит. Так…

Глоталов улыбнулся и спросил:

– А кралечек с собой привезли? Познакомите с канашками, так…

– Какие тут кралечки! Какие канашки! Люди с женами приехали! – крикнул на него нотариус.

– С женами? – протянул Глоталов. – Ну, пардон. А только зачем же вы, ребята, с женами ездите? Ведь это кислота. То ли дело купоросные барышни!

– Ты, братец, совсем не так понимаешь. Ты по цирку судишь. Тут возвышенное искусство. Тут совсем другое дело. Такими словами ты только обижаешь.

– Ну, пардон. А я думал…

– Так вот, коленкору надо. Половину денег ты получишь после спектакля, а половину билетами заберешь.

– Отпустим. Сойдемся. Сади редьку-то! Что ж рюмки пустые стоят!

Нотариус опять налил. Выпили.

– Позвольте, господа, уж теперь от меня лимонаду с коньяком для первого знакомства… – предложил сын головы.

– Ай да Вася! С чего это ты раскутился? – воскликнул Глоталов. – А не боишься, что отец «Травиату» из русских песен на твоей голове сыграет?

– Ставь, ставь! Угощай бедных артистов! – хлопнул его по плечу резонер Днепровский. – За это тебе сторицею воздастся.

Сын головы приказал подать коньяку и лимонаду. Котомцев сидел и перечислял:

– Два дела сделано. Лес есть, занавес есть. Теперь мебель на сцену, лампы для освещения театра и сцены…

– Мебель? – проговорил нотариус. – Вот насчет мебели у нас плохо.

– Позволь… Да какая же такая особенная мебель в «Грех да беда»? Ведь мы «Грех да беду» ставим. Четыре стула, стол, шкапчик – вот и все… – возразил Днепровский.

– Однако ведь надо еще и водевиль поставить. Кроме того, придется и другие пьесы давать. Ведь не один же спектакль мы дадим.

– Мебель придется здесь по домам собирать. Мебельной лавки здесь нет, – заявил нотариус. – Впрочем, кой-какую мебелишку я от себя дам. Надеюсь, и лесничиха не откажет.

– Желаете двухспальную кровать? Жертвую. У меня после покойницы жены осталась! – воскликнул Глоталов.