По велению Чингисхана. Том 1. Книги первая и вторая

– Уйди с дороги! – вновь вскинул лук Чилэди. – Я получу семь стрел, но в тебя я успею выпустить свою!

– Я не стою твоего светлого дыхания, Чилэди, – еще раз остановил его голос жены. – Девушку, подобную мне, гораздо лучшую, ты найдешь в каждом сурте. Если Бог не хранит наш союз, значит, у нас разная судьба. Не надо идти судьбе наперекор.

Чилэди глянул на нее в оторопи странной, как бы невидяще, потом на командира всадников, на Джэсэгэя, обмяк весь, сжался, ткнулся лицом в гриву коня, резко, то ль со стоном, то ль с криком орлиным взмахнул саблей, отсекая поводья арбы, и так, накренившись, помчался во весь опор, не разбирая пути… Конные молча расступились перед ним. Не приостановившись возле своих, Чилэди с ходу бросился в воду и пустился с конем вплавь на другой берег.

Ожулун резко сомкнула полы арбы, оставшись в полной тьме: она еще не вполне понимала, что произошло, – не могла поверить, что извечный зов высокой судьбы Айыы так внезапно изменил ее жизнь. Было удивительно: только что она была женой меркита Чилэди, и уже не его жена. А чья? Пока ничья. Что же будет? Что ждет ее? Оправдается ли до конца давнее видение, или судьба готовит ей уловку?

Полы арбы резко распахнулись, ударил свет в глаза.

– Я пришел к тебе, Ожулун.

Как и тогда, во сне, она увидела Джэсэгэя в лучах слепящего солнечного сияния: сверкала кольчуга, искрился островерхий шлем, и ниспадающие золотистые кудри казались небесными…

– Ты ждала меня?

– Да.

Теперь Джэсэгэй взял поводья упряжи, а рядом с арбой, по обе стороны, поехали, как догадывалась Ожулун, родные его братья: один совершенно юный, безусый еще, но очень плотный, крепкий парень, другой – уже немолодой.

– Эх, братишка, какую девушку мы отбили у этих меркитов! Глаз не отвести! – восторженно восклицал первый.

– Не думай, дитя, что ты попала в полымя, – утешающе говорил второй. – Ты нашла свое счастье! Мой брат Джэсэгэй – отпрыск великого рода, стать одной из его жен – честь для любой девушки! А недавно сам Амбагай-хаган присвоил ему звание батыра, достающееся только лучшим из лучших!

Она сидела в углу арбы, смотрела на реку Онон, привораживающую своим мерным течением, в голове проносились видения детства, свадебного пира, вставало перед глазами скорбное лицо Чилэди, уже такого далекого, совершенно чужого, что даже было страшно представить. А не случись все это, не явись Джэсэгэй, неужто так и прожила бы она?

Вдруг подступил комок к горлу, хлынули слезы, и она ничего не могла поделать с собой, заплакала, зарыдала в голос, со всхлипами и стоном. И, словно переживая вместе с ней, заволновалась река, тревожащая рябь пошла по водной глади.

– Посмотри, брат! – в изумлении промолвил младший, Бэлгитей. – Само небо от голоса ее закручивает вихри…

– Может, это знак? Может, пока не поздно, пока не начались другие бедствия, вернуть ее?.. – продолжил старший, Ньыкын-Тайджи.

– Нет, убай. Мне беда с ней не страшна, – повернулся к Ожулун с улыбкой Джэсэгэй. – Ожулун, милая, почему прекрасные твои глаза полны слез, почему вздрагивают в горечи твои чудные губы, о чем скорбит твой певучий голос?

Ожулун хотелось ответить, что она плачет от счастья, но стыдно было признаться в этом при всех, стыдно было за свое счастье перед далеким уже, но не забытым еще Чилэди, и вместо ответа она лишь всхлипнула громче и закрыла лицо руками.

– Тогда условимся так, – посуровел Ньыкын-Тайджи. – Пока отвези девушку в свой сурт, а мы с Бэлгитеем срочно съездим к олхонутам.

– Зачем?! Я все равно на ней женюсь – на этом оставим разговор.

– Не мели пустое! – стал вразумлять брата Ньыкын по праву старшего. – Ты что, хочешь сойтись с женщиной, будто животное, не узнав, каких она кровей, кто были ее предки?! А если род ее окажется увечным, хворым, а то и с дурной болезнью, передаваемой из поколения в поколение?! А ведь она должна стать твоей старшей женой – женой-хотун!

– Да не ослеп ли ты, брат мой? Разве белое ее лицо, ладный стан, ее движения и манеры не говорят тебе о том, что эта девушка доброго, почитаемого рода-племени?! Бэлгитей, скажи ты хоть слово!

– Что говорить! По мне, так будь она самого последнего рода – красивей девушки я не видел!

– Вижу я и понимаю все не хуже вас… – пробормотал Ньыкын-Тайджи, вздохнув. – Но надо съездить, надо переговорить с родными. Надо, чтобы все было по-людски. Если твои дети не будут знать и чтить предков матери своей, тогда не уповай и ты на высокое потомство, которое может прославлять твой род в веках! Да и сам ты, в двадцать лет получивший чин батыра, рядом с безродной женой можешь стать перекати-полем – вольным, свободным, но без родных и близких!

Вскоре послышались первые признаки человеческого жилья – лай собак, блеяние баранов, мычание коров. Взгляду Ожулун открылась просторная низина со множеством суртов, окруженных для обороны цепью арб и кибиток.

– Плачь громче, – вдруг со смехом сказал Бэлгитей, – сейчас все сбегутся посмотреть, кого это мы привезли!

И Ожулун, чуть всхлипнув, тотчас замолчала, и просветлел лик ее, будто не было слез, да и небо – о, чудо! – сразу же прояснилось, и опускающееся за станом солнце словно бы распахивало молодым свои объятия.

– Не девушку ты, брат, нашел, – зарделся в улыбке юный Бэлгитей, – а чудо!

Остановились у белого сурта в центре. Ожулун поглядывала вокруг, пряча глаза, ожидая, что действительно все сбегутся, станут рассматривать и расспрашивать, но у этого племени, видимо, были другие обычаи: люди продолжали заниматься своими делами.

– Приехали, Ожулун, – подал ей руку Джэсэгэй. – Войди в мое жилище.

Ожулун хотелось одного – быстрее скрыться с глаз людских. Но она подала неспешно руку, степенно спустилась с арбы, сдержанно улыбаясь.

Джэсэгэй, не выпуская руки, ввел ее в сурт. Следом ввалился с тяжелой ношей Бэлгитей, кажется, прихватив с собой сразу все тюки и сундуки с приданым.

Увидев брошенными посреди чужого жилища вещи, так любовно собранные ее матерью, которая где-то далеко сейчас и ничегошеньки не знает о ее судьбе, Ожулун опять разрыдалась, припав к тряпью, пахнущему родной стороной.

Джэсэгэй потоптался рядом и вышел. Тотчас вбежали две девушки, стали оглядывать Ожулун со всех сторон, щебетать.

Ожулун при них не стеснялась плакать, а наоборот, повернувшись к ним, стала искать сочувствия и понимания.

– Посмотри, Алтынай! – воскликнула одна из них с китайским говорком. – Просто диво, как она хороша!

– Да, Хайахсын, она прекрасна!

– А как стройна, какие у нее длинные косы! – восхваляя, утешала китаянка Хайахсын. – А шея просто лебединая!

– И где только брат мой разыскал такую красавицу, сравнимую только с Божьим оленем! – в тон ей говорила Алтынай.

– Ну, что ты, не надо плакать! Радоваться надо, что стала люба такому парню, как Джэсэгэй! Любая девушка почитала бы это за счастье! Только бы уговорить стариков! – искренне озабоченная, Хайахсын повернулась к Алтынай.

– Мой младший брат – любимец всего рода. Матери не станут противиться его желанию. Только не смей тогда плакать, когда они будут смотреть.

При этих словах вернулся Джэсэгэй. Девушки бросились вон, игриво переглянувшись. Ожулун не хотела, чтобы парень видел ее заплаканное лицо, отвернулась в показной сердитости.

– Ожулун… Ожулун, повернись ко мне. Я хочу видеть твой небесный лик, хочу смотреть в твои чудные глаза!

– Не повернусь… – выговорила она с трудом.

– Но почему? Почему?! Что случилось?! Чем я обидел тебя?!

– Ты поймал меня среди поля, силком, как дичь!

– Но ты же сама сказала «да»…

– Я не поняла… Я сказала «да» потому, что твой образ виделся мне в детском сне, как предсказание судьбы, но я не думала, что ты налетишь кочетом на нашу повозку и… и заберешь меня, как добычу!

– Выпущенную стрелу не вернешь, – ответил Джэсэгэй спокойно, но голос его выдавал сдержанное чувство влюбленности. – Подумай до возвращения Ньыкын-Тайджи. Если не согласишься стать моей женой, отвезу тебя обратно к родным. Отправлю богатые дары твоему мужу, чтобы простил за своеволие и ошибку. Что еще остается виноватому?!

Затем он повернулся к выходу так резко, что пламенем взметнулись его светлые волосы, и вышел из сурта стремительный и прекрасный, словно видение!..