Рождественская ночь. Сказка

Дед Митрофан с Фросей жили далеко от городской площади. И на площадь они приехали на небольших, чугунных санях, запряженой старой кобылой, по кличке Маруся.

Когда они прибыли на площадь, тут уже толпилась, огромная толпа людей, приехавшие с разных сторон и окрестностей большого города. Озябшие, замершие, толпы зевак, под ногами, у которых, хрустел снег, стояли в ожидании представления. А ведь нынче сегодня выдался день по-настоящему зимний, и стоял крепкий, жгучий морозный вечер, но без единного ветерка. Стоял, настоящий, рождественский вечер!

На площадь, в этом городе, можно было попасть с любой улицы. Все улицы в этом городе, вели на центральную площадь. Городскую площадь, со всех ее сторон окружали различные здания. Каменные здания стояли так, что если посмотреть на площадь с высоты птичьего полета, то площадь имела круглую форму.

Весь город был засыпан снегом. Снег шел уже неделю, не переставая, то медленно падая, средними хлопьями, то шел быстрее, большими хлопьями, заметная и засыпая все в городе.

По середине площади, возле приехавшего театра, уже толпился народ. Народу было очень много. Стоял шум, крики, детский смех. Дети играли в догонялки, а их родители трещали друг с другом во все горло, сплетничали, шутили и рассказывали друг другу, разные истории. На площали уже зажгли фонарщики, городские фонари, и свет от фонарей падал на скрипучий снег. Свет отражался от снега и казалось издали, как будто бы, он был не белым, а слегка голубым.

Тут толпились люди всех сословий и разных чинов. От бедных крестьян до богатых и знатных барских вельмож, благородных, аристократических персон, и инных других ремёсел, таких как:

врачей, учителей, портных, кузнецов, пекарей, бондарей, каменщиков, гончаров, поваров и т. далее. И естественно, все они были одеты, кто бедненько, кто богато-разодетый в дорогие одежды.

К примеру, богатые, аристократические женщины, были одеты в песцовые, норковые шубы, а их мужья в овчинные, дорогие тулупы, меховые шапки, кожанные сапоги, или валенки, по колено, разрисованные, всякими рисунками, ручной работы, мастерами художниками из разных городов и губерний, а того и гляди и привезенных из разных, европейских стран. Естественно, обычные же, крестьянские простолюдины, были одеты победнее, чем аристократы. Или даже можно сказать, они настолько были бедны, что на них были, старые, престарые, рваные лохмотья, зашитые, перешитые, много-много раз, а кое-где, у кого-нибудь даже имелись круглые дырки на тулупах или шубах, не один год, проеденные молью, мышами, крысами или инными грызунами, или того гляди, стертые-протертые, от того, что они уже настолько сносились, износились, истоскались, истрепались, изветшали, что надо было, эти вещи, уже выкидывать на мусор, помойку, но, по их, крестьянскому повеленью и хотению, они их, все же, донашивали до такой степени, до конца, что, с виду уже казалось, это уже не шуба была, а рванье какое-то несусветное, что издали можно было на них смотреть и думать про себя, что это стоит не человек, а какое-то, пугало огородное, вот настолько, у них была изношена, верхняя одежда. Ткань их повседневной, нижней и верней одежды, затералась, истрепывалась, просто до неузнаваемого рванья. У глупых, крестьянских душ, был такой обычай, что вся, их личная одежда, передавалась друг другу по наследству. Ее просто отдавали, очень близкому, своему родственнику, тогда, когда она уже совсем изнашивалась, очень сильно, настолько сильно, что теряла свой, родной цвет, и повсюду на ней уже стояли латки, к тому же, почему-то, они были разного цвета, и даже из разной ткани, а не из той ткани, из которой была сшита шуба, или тот же тулуп. И когда новый владелец получал эту вот одежду, ему, при этом, еще приговаривали, строгим голосом: " – Держи, вот тебе, почти, новая шуба и береги ее, как зеницу ока, до самой своей смерти и никому не отдавай!»

*****

Театр всегда останавливался по-середине площади и готовился к представлению. Толпа людей ждала этого представления с нетерпением каждый год, из года в год и это была уже народная, праздничная традиция.

Дед Митрофан поставил сани с лошадью на то место, где уже стояли инные сани и укутавши потеплее внучку Фросю, ее же платком, направился с ней к сцене театра, пробираясь, сквозь плотную, толпу горожан.

Дед Митрофан с Фросею были одеты, естественно бедненько, как и все крестьяне. Дед был закутан в длинный, потертый, старый-престарый овчинный тулуп, на бараньей шерсти, подол которого, доходил ему до самых валенок. Его тулуп уже давненько таки, потерял свой, родной цвет. Этот тулуп, естественно, ему достался от его деда, а его деду, от его деда и когда его купили, никто этого уже не помнит. Его тулупу было примерно сто пятдесят лет. Он был неудобен в ходьбе и тяжёл, как будто бы ты, носишь не тулуп, а рыцарские латы. Деду тулуп служил и подушкой и одеялом. Он ему служил верой и правдой. На голове дед Митрофан носил зимой меховую шапку из бобра. Она была такая изношенная, что, с виду казалось, будто бы у него на голове была не шапка, а сплюснутая кепка, настолько она была истрепанная, истасканая, исхудавшая, что с виду она была похожа на сушённую крысу. На ногах старые валенки, на ладонях, тёплые, овчинные варежки. Фрося же была закутана в зашитый-перешитый шерстяной, длинный, серый платок, который находился у нее на голове и он был обмотан вокруг ее шеи много-много раз. На теле у нее была накинута зимняя, темно-синяя, длиная накидка, из ткани, с толстой, тканевой подстежкой, на ладонях вязаные варежки, на ногах валенки.

Дед Митрофан с Фросей слились с толпою горожан. Почти у каждого зрителя в руках были металлические фонари, внутри которого находилась толстая свеча, горевшая тусклой, желтой личинкой огня. Точно такой вот фонарь с собой прихватил дед Митрофан. Он держал его за металлическое, круглое кольцо, на уровне голени, при опущенной руке и в случае надобности, если вдруг он замечал, тут на площади, какого-либо своего знакомого, то он сразу поднимал фонарь над уровнем своей головы, прищюривал правый глаз и сам себе говорил: – Знакомый, незнакомый, идёт, тьфу, черт его знает, окликну его, поздароваюсь, и авось, опять обознаюсь, и буду как дурак выглядеть, пущай сёбе идёт, милый, добрый человек, на этот раз не буду кликать его, небось, опять обознаюсь! Так он говорил сам себе всегда, потому как прожил он уже многое количество лет и знал местных своих жителей, что стоит, если уж, не поздороваться, хоть один раз, то сплетни разнесуться по всему городу, о том, что он, дед Митрофан, милая душа, зазнался, заважничал, ходит себе важный в тулупе, а простых простолюдин и знать не знал, хотя прожил среди них многие лета, а там и расстрепают, то, что и замечать уже, ходит себе и не замечает никого. Настолько дед Митрофан был всегда отзывчив к людям, чтобы они не думали о нем, ничего плохого, всегда чем-то угостит и доброе слово скажет.

Неожиданно заиграла церковная музыка, в сопровождении органа, церковные певчии, молодые девушки и парни, состоявшие в церковной литургии представления, с хоровым нарастанием, запели, какую-то, литургическую, Рождественскую песню и спектакль начал свой вступительный этап, который состоял из трех этапов, Библейской кантаны.

Большая, городская сцена, за считанные часы, на глазах крестьянского и богатейшего люда, при помощи, самих же артистов спектакля, состоявшие в нем, преобразилась в сказочный, Рождественский вертеп. Вертеп мог похвастаться неописуемыми дикорациями, костюмами и прекрасными хореографичными движениями и манерами, вокальными данными, и прекрасными голосами артистов спектакля.

Первым этапом спектакля, было то, как к Марии пришли пастухи и сказали, что они увидели звезду и что эта звезда предвещала рождение избранного младенца, нашего Ииссуса Христа, что она родит сына Божьего и чтобы она назвала его Ииссусом.

Вторым этапом, представления, было то, как Ииссус ходил по городам и деревням и исцелял больных, хромых, немых, слепых и воскрешал мертвых.

Заключительный этап был, распятие Ииссуса Христа на кресте, за все наши грехи, римскими солдатами и Воскрешение его из мира мертвых.

После спектакля, по-рождественскому обычаю, староста города, деревни, брал в руки Рождественскую, большую звезду, которая была приклеплена на длинном, деревянном посохе и в сопровождении главного настоятеля церкви и со всей толпою, местных горожан, (конечно, кто хотел шёл следом, а кто не хотел участвовать в шествии, шёл сразу, после представления домой), обходили каждую улицу в городе, каждый переулок, в сопровождении церковной, рождественской литургией, для того чтобы в эту ночь, их не посетила и не пробралась в каждый, из их домов, нечистая сила, которая после двенадцати ночи, появлялась, вот у тех самих девушек в зеркалах, которые сидели дома или в бане и гадали, и одним словом, больше вызывали, они себе нечистую силу, чем суженного-ряженого, таким образом они и открывали, для себя, тем самым, дорогу в мистический портал, между нашим миром живых и тем миром мертвых (Ада), запуская «нечистую силу» в наш мир, через зеркало, именно, как раз, в этот праздник, Рождество Христово.

И так, просочившись через зеркало, нечисть проказничала и веселились вдоволь в нашем мире. Но все их веселье, длилося, у них, не долго. Вся нечистая сила покидала мир людей, после того, как закричит петух. Но проста так «нечистая сила» не исчезала с нашего мира, с пустыми руками она не уходила ещё ни разу. Вот тут-то как раз и делался церковный, святочный, Рождественский обряд, заранее, настоятелем церкви, чтобы обезапасить каждую улицу в городе, каждые закоулки, переулки, проулки, дворы, придворотни, скверики, заходя чуть ли не в каждый дом или квартиру, дабы отвести себя и соседа от «нечисти», которая так и наравит прократься в каждый дом, чтобы забрать душу у человека, и преспокойно уйти в Ад. И для того чтобы нечисть не прокралась в дом или сарай к домашним животным и не забрала душу человека, по-рождественскому обычаю и проводили эту святую литургию с церковными песнопениями и Рождественской звездой. Вот эта та самая, Рождественская звезда, хранила в себе особую энергию, святую силу, и оберегала от всякого недоброго, черного глаза, сглаза, порчи, приворота, недоброго лиха, и другого злого лиходейства. И весь этот процесс мероприятия надо было успеть обойти до двенадцати часов ночи, (так как после двенадцати ночи, церковный обряд уже не действовал и не имел никакой святой силы) и потом всем разойтись по домам, праздновать Рождество, так как, после полночи, наш мир, все же посещала нечисть, и шастала в поисках жертвы, лишь обходя те святые места, где был совершен Рождественский, святой ритуал, против ее же самой.

И как только часы в домах пробили двенадцать ночи на звездном небе при холодной луне образовывался туман. Этот туман и был порталом между Адом и нашим миром. Вся православная нечисть вылетала из этого тумана в составе «Дикой Охоты», во главе которой стоял распорядитель- администратор, высший министр Янгелъ, со своим помощником Томервилем. Янгелъ же направлял бесов, чертей, вурдулаков в города, деревни, поселки, хутора для их же собственного развлечения. «Дикая Охота» пролетала в небе по всем православным странам и городам, высаживая при этом, закрепленную за каждым городом или деревней, того же вурдалака или оборотня и далее улетала с высшими, нечистыми силами, на свой королевский пир, где туда же слеталась вся нечисть с Ада, в свиту которой входили ведьмы, колдуны, заклиначи, и другие существа. Этот самый главный праздик происходил в Голландии и праздновался он там до рассвета. В Голландии и происходило массовое гулянье всей бессовской силы Ада, гуляя и резвясь, под обратной стороне луны, которая светила именно так, своей обратной стороной и именно в Голландии, цвета копыта животного, «бессовского цвета».

Для защиты от «святочной нечисти», или, из боязни вызвать их недовольство, крестьяне соблюдали ряд запретов, предписаний и правил поведения, необходимых знать, и соблюдать на Рождество. Так, после праздничных трапез, запрещалось убирать на ночь остатки еды, особенно кутью; её оставляли для душ умерших родственников, для которых открывали заслонку в топке-печке, дабы по-древнеславянскому поверью, душа родственников прилетала из Рая, просачивалась в дымоходную трубу, минуя в доме печку и оказывалась под утро за одним столом со своими родными.

Готовя еду на Рождество, нельзя было её пробовать, стучать ложкой о край горшка, мешать кочергой головешки в печи; сидя за столом, одно место, следовало, оставить и держать свободным для покойной «души». Во время трапезы не стоило дуть на ложку с горячей пищей, часто вставать и вновь садиться, пользоваться ножом, поднимать упавшую ложку, ставить локти на край стола, шуметь, голой рукой дотрагиваться до печи и т. п.

В течение всего святочного периода вплодь до Рождества, нельзя было подметать и выносить мусор из дома, чтобы «не вынести свою удачу», дотрагиваться до посевного зерна, иначе оно «замрёт» и не даст урожая, выливать воду за порог, чтобы не облить покойную родственую душу, оставлять без присмотра в доме прялку, веретено или ткацкий станок. Строго соблюдались запреты:

– шить,

– вязать,

– вить,

– мотать,

– крутить,

– прясть,

– ткать,

– стирать,

– рубить,

– гнуть,

– резать,

– колоть шилом, иначе, на свет появятся увечные новорожденные дети и гнилой приплод у скота. У южных славян считалось опасным выходить из дома после захода солнца, особенно беременным женщинам; женщины по вечерам старались не называть себя и друг друга по именам; не выгребали пепел и сгоревшие угли из очага. Супругам следовало избегать половой близости, чтобы зачатые в это время дети не стали упырями.

Но если, все же, кое-какую хату или сарай, не успела обойти праздничная, Рожественская литургия, то люди запирали сараи на замок в которых находилась скотина и сами запирались, дома изнутри. Дымоходы затыкали тряпками чтобы нечись не смогла залесть через него, или просочиться через окна, входные двери, подвал, чердак и прочитав Рождественскую молитву, садились за праздничный стол, дабы отведать кутью, три раза из разной миски, чтобы нечисть не проникла в дом. Это был еще один Рождественский обряд. Если три раза отведать из трех разных мисок с кутьей, то «нечистая сила» пройдет мимо вашего дома. Но если и этот святочный обряд не успевали сделать, то тогда «нечистая сила» сразу появлялась возле дома и стучала в двери домов, сараев, погребов, в окна, крышу, забор, по чем угодно, лишь бы только ее впустили, прикинувшись в обличии соседа, соседки, заблудившейся коровой, козой, свиньей, и если ее впускали в дом, то там она уже орудовала своим силами колдовства.

После обхода, по городу, Рождественской литургии, уже почти под утро, но еще до пения петухов, как раз, в самый разгар, Рождественских гуляний (бессовских и людских) юноши и молодые девушки колядовали под окнами домов, и выбирали колядующие, в основном дома, богатых людей. Колядующие ходили по десять-пятнадцать человек, друг за дружкою, веселою толпой, по всем знатным, богатым домам, распевая рождественские колядки и песни, с надеждой, что добрые жители города, отблагодарят их праздничными, рожественскими подарками, вкусными, печенными лакомствами, конфетами или нальют чарку, другую, на дорожку.

А с наступлением полночи, как раз наступало время, рождественскому гаданию. На Рождество, всегда, по обыкновению, после двенадцати ночи, начинали гадать незамужние, совсем молодые девушки. После двенадцати ночи, именно как раз в Рождественскую ночь (а эта ночь как раз была «бессовская ночь», и она длилась всего навсего до пения петухов) гадать можно было везде. Гадали в бане, в сарае, в каких-либо хозяйственных постройках, курятниках, коровниках и т. д. Из покон веков, всегда гадали девушки, всякими различными, народными способами, и все гадания сводились к одному, гадали на суженного-ряженного и на его материальное положение и благосостояние.

Славянских и русских народных, православных гаданий было нынче очень много на Руси. Это были разные, порой, непонятные гадания, например гадание с названием: «Мостик»!?

Девушкам надо было сделать из спичек или из каких-либо, деревяных прутиков, соорудить в виде мостика, предмет переправы, с одного конца берега на другой и поставить, под мостик миску с колодязной водой, и это, свое искусство, надо было бы поставить, себе под кровать и со словами:

– Суженный, ряженый, мой наряженный, переведи меня через мостик!, затем сразу же ложиться спать. И если этой девушке, присниться сон, что некий парубок, ее переводит через мост, то тогда девушка, до конца этого года, должна выйти замуж. Если же никто не перевел через мост девушку, то тогда, до конца года, сидеть ей в девках.

Следующее гадание было: «Гадание на сожженую бумагу». Девушке надо было, на чистом листе, написать вопрос, интересующий ее в этом году или загадать его про себя. Далее, скомкать лист так, чтобы получилась некая закругленная форма. Затем этот комок надо было положить на дно перевернутой, чистой, сухой тарелки или крышки из под кастрюли и поджечь спичкой эту скомканную бумагу. Затем дождаться пока сгорит полностью вся бумага на тарелке. И находясь толи в доме, сарае, коровнике, курятнике, бане, надо было выбрать, желательно, белую стену (на белой стене хорошо смотриться черная тень от бумаги), подойти к ней, почти вплотную, держа на вису тарелку с сгоревшей бумагой так, чтобы второй рукой держать зажженую счечу, (при этом свеча должна находиться сзади бумаги, а не спереди неё) и чтобы тень от бумаги падала на стену, при этом девушка должна была поворачивать тарелку так, вертеть, крутить, поднимать вверх, опускать вниз, словом делать все, возможное, чтобы, можно было разглядеть тень, на стене, от сгоревшей бумаги, так как, должен нарисоваться какой-либо силуэт, или предмет, картина, образ чего-либо, это и будет ее результат, вывод гадания на этот год.

В принципе, на Рождество, гадали везде и всюду. Так гадали даже во дворе своего дома. Например, было одно странное гадание. Кидали свой сапог за ворота своего дома, стоявши спиною к ним и затем повернувшись, смотрели туда, куда упал этот сапог, то оттуда и прийдёт суженый-ряженый.

А вот ещё одно гадание. Заходили в сарай, подходили к дровнику и наугад вытягивали, первое, попавшееся полено и затем его хорошенько рассматривали. И тогда по полену определяли суженого-ряженого, какой он будет. Ровное, гладкое, значит молодой, красивый жених, кривое с сучками, дряхлое, гнилое, старый, больной старик.

Так же были уличные гадания. Девушки выходили ночью на улицу и подходили к первому, попавшемуся прохожему и спрашивали его имя, если он его называл, то это имя, будет именем жениха, той девушки, которая спрасила у этого прохожего, его имя.

Далее ходили по всей деревне и заглядывали в окна домов. Если к примеру в доме было застолье, значит в этом году будет свадьба, если же затишье в доме, то сидеть в девках.

Было и такое гадание. Девушки подходили к церкви и подслушивали под её окнами. Если слышалось церковное пение, то к свадьбе, если же похороный траур, то к какой-то беде.

Но все эти гадания были просто пустяковыми, по-сравнению, со следующим гаданием, о котором я вам сейчас расскажу дальше и от этого гадания начнётся вся наша история. Это гадание было самым страшным и опасным для жизни гадающего. Оно называлось: «Гадание по зеркалу на суженого-ряженого». Это гадание как и другие предыдущие, разрешалось гадать везде в доме, банях, сараях, хозяйственных постройках и т. д. На это гадание по зеркалу, решались лишь только незамужние девушки. Оно было таковым. Надо было положить на гадальный стол, чистое полотенце, сесть на стул или скамейку за этот стол, распустить волосы, словом быть «распутной» у нечистой силы, так как женщина заглядывала в свое будущее, уже через по ту сторону мира, того, сверхъестественного портата, где обитала вся нечистая сила в Аду. Зеркало лишь было только проводником, неким порталом из нашего мира в потусторонний мир. Перед этим гаданием надо было снять все нательные обереги, святой крестик, и положить все это в шкатулку. Затем поставить напротив себя небольшое зеркало, на небольшое расстояние от себя, так, чтобы оно смотрело своим, стеклянным отражением на гадающего, а с обоих сторон зеркала, расставить на столе, зажженные свечи, и затем смотреть в отражение зеркала, в магический коридор, и со словами: – Суженый, мой ряженый, прийди ко мне поужинать! далее наблюдать своего суженого- ряженого в образовавшемся, зеркальном коридоре, в этом отражении бесконечности, и наблюдать, все то, что у гадающего было за его спиной. Через некоторое время гадающего начнет клонить ко сну. Если же девушка вдруг увидит суженного в зеркале, то надо сразу, непременно переворачивать зеркало, так чтобы его отражение соприкасалось со столом и затем зеркало надо накрыть чистым полотенцам или платком. Если же этого не зделать вовремя, то она на себя может навлечь беду. Так по -древнерусскому преданию, на Руси, верили, что если вместо «суженного», покажеться какое-то существо, то надо было сразу говорить следующие слова: "– Чур, меня!», но эти слова не давали гарантии на то, что гадающую девушку не будет терзать «нечистая сила».

Именно на Рождество, по-древнеславянскому поверью, как раз и открывался некий, потустороний, «портал» между Адом и нашим миром. Вот, именно, под этим гаданием через зеркало, на «суженого-ряженного», девушки и накликали на себя беду, вызывая из потустроннего мира (Ада) духов, всякую нечистую силу, которая назад уже не могла вернуться, так как, портал, который открывался из Ада в наш мир, сразу же закрывался. И то, что вышло из этого портала, через зеркало не возвращалось назад в Ад, пока не измучив, до смерти, свою бедную жертву, и не забрав ее жалкую душу, не покидало наш православный мир.