Коммунмаркетполис

Дразареры.

Мифологика власти диктует восприятие права и действующий символизм в её исходе. Представив себе утверждение, что власть, всякая она или конкретная от Бога, не рассматривая сейчас утверждение того, кто есть Бог, можно рассмотреть и некоторую обратную форму утверждения, а именно, что неприятие власти, причём власти прямо соотносимой с исходным утверждением о власти как власти «от Бога» как утверждения в данном случае абстрактном и не связанным строго ни с каким утверждением по факту, так как по факту это утверждение мифологично, а потому неоднократно-раскрываемо во множестве смыслов и контекстов, то есть неприятие всякой неустановимой в данном случае власти данной Богом есть некоторый акт, а зная, что власть есть некоторая утверждающая о себе воля выражаемая в формах закона, права и правил, акт отрицания власти (учитывая, что утверждение «власть от Бога» есть утверждение политического характера) есть акт политического характера, а не интеллектуального. Такой некоторый политический акт отрицания власти есть прецендент нарушения закона, и как следствие, выражение некоторого свидетельства несостоятельности утверждения воли наделённого властью субъекта перед силой, превосходящей его форму утверждения. Напомню, что некогда действительно в условиях морали, чести и иных незыблемых категорий акт нарушение закона являлся формой не только антисоциальной, но и антирелигиозной, в условиях же свободы Духа закон и порядок есть ничем необусловленная языковая реинтерпретативная единица, обусловленная лишь самодурством одним или нескольких лиц по обоюдному сговору или согласию, где лица находящиеся во властных структурах не обязаны при этом быть теми субъектами, которым не доводилось познать политическую сторону Богоотрицания.

Опуская в собственном внимании известные суждения о том, каким именно образом здесь можно выйти из ситуации фривольного выражения форм власти, так как этого и не требуется по причине высказанного ранее, а именно, во-первых, что всякий человек есть человек политичный без социальной необходимости, и во-вторых, что человек будущего есть человек победивший Дух и потому сам язык выражения власти с отказом от всякой тотальности власти и, как следствие, всякого государства и потому геополитики, здесь следует рассмотреть иную форму власти от Бога, то есть власти целиком самосознающей собственную скоротечность и угасание, то есть утверждающую себя как ту самую силу, которая сильнее и выше власти от Бога как (в данном случае) государства, то есть которая утверждает, что её власть есть от самого времени и пространства. Такие «временные» формы Божественной власти истекают из, что очевидно, временных социальных организаций, хаотично-самоутверждающихся и исчезающих, стоит им лишь исполнить то политическое действо, во имя чего оно было выражено. Можно сказать, что как всякий человек политически-властен и потому могущий исполнить политическое действие в акте искусства, познания или самой социальной политике, так и всякая социальная, а потому и политическая организация обладает властью в себе самой с момента её возникновения и до момента её снисхождения в небытие по причине собственной свободы от, прежде всего, себя же самой в мире иных отделённых от себя же социальных организаций сосуществующих одновременно и задающих контекст, в отличии от той «статичной» государственной формы, утверждающей свой закон как бы во вневременное, о котором уже было сказано ранее как о необусловленном самодурстве властных структур.

Понятно, что контекст, формирующийся временными социально-политическими организациями, что черпают собственную власть из силы мифа их породившего и ими порождающего иные мифы, то есть по факту из самой субстанции метамифа есть некоторая невоспринимаемая обыкновенным эмпирическим методом структура, гармонично в себе существующая и претворяющая собственную волю в социумах и каждом конкретном индивиде. Эта метамифологическая структура власти, как нетрудно догадаться, сосуществует параллельно с иной структурой, уже отграниченной языком программирования, то есть человеком, то есть по факту метасоциальной структурой власти; если игроки в карты собираются вместе на участие в социально-политическую организацию для проведения карточной игры сосуществуя параллельно с иными игроками в карты и игроками в принципе, так и коммунмаркетполисы сосуществуют в себе и параллельно с иными коммунмаркетполисами. Однако же здесь следует понимать, что некоторый игрок «а» не только может играть в несколько игр одновременно, но и сами игры в собственной структуре могут сообщаться между собой как части единого метаигрового контекста.

Этот метаигровой контекст известен; понятно, что языки программирования посредством которых были организованы различные искусственные интеллекты ответственные за инаковость права в организации отличных коммунмаркетполисов не позволяют утверждать о тождественности их также, как не позволяет утверждать о тождественности правил различного множества карточных игр, однако полная свобода индивидуума позволяющая участвовать в нескольких различных играх одновременно (или можно рассмотреть вариант не идеальной одновременности, но хотя бы потенциальной мобильности) обеспечивает некоторую добавочную продолжительную сохранность «временной» социально-политической организации посредством текучки социального капитала.

Таким образом представитель коммунмаркетполиса есть связующее звено между метамифологической и метасоциальной реальностью власти, он есть форма капитала, существующего не только как самого по себе, но и политически, так как его геном с его потенциального согласия может участвовать в проекте «ангел». Таким образом вне зависимости от того, каким образом индивид участвует в экономической жизни коммунмаркетполисов, то есть формирует-ли он ресурс социальный или финансовый, само его существование и есть подлинная форма выражения власти от Бога.

Что из этого выводится в культурной жизни коммунмаркетполиса как следствие?

Коммунмаркетполис производит, предлагает и продаёт в себе и из себя ряд товаров и услуг, формируя и организовывая рабочие места, собственную рыночную политику и законодательную систему, самоорганизованную искусственным интеллектом в Духе угодной самой корпорации. Руны, являясь блокчейн валютой коммунмаркетполиса на едином рынке таких частных валют укрепляются и падают в собственной цене за счёт притока или оттока социального или финансового капитала: первый посредством становления работником корпорации и участии в проекте «ангел», а второй с помощью реализации товаров и услуг самой корпорации на внутреннем и «глобальном» рынке, хотя что очевидно, ни о какой «глобальности» в старом понимании речи не идёт.

Так как котировки рун на соответствующем рынке связаны со структурой власти времени и пространства (по сути субстанции мифологического характера, самого метамифа), а также власти метасоциальной, в которой сам язык, Дух был подчинён человеком, то тот объект реализации на рынке, во имя которого и сам Дух был загнан в структуру воли корпорации, является не только фетишизированным символом, то есть символом указывающим на специфику производства и предложения корпорации на рынке, но также и архетипом некоторого действия, политического, подлинно-человеческого действия в мире контекстуальной метамифологии. Очевидна отсюда взаимосвязь того, как изменение котировок рун говорит о тенденциях времени не только на самом рынке, но и в целом во всей вселенной, как и множестве социально-политических организаций, и как следствие, утверждает о последующем изменении мифологического поля, куда также относится и сам рынок рун.

То есть как следствие культурной жизни коммунмаркетполиса выводим эпизод возникновения рун не только как валюты, но и как способа, а также метода констатировать настоящее и зреть в будущее. Зная это можно установить и следующее следствие, а именно сколь много коммунмаркетполисов формируют собственный капитал за счёт верного предсказания об изменении рунических блокчейн курсов, которые, что ничуть не удивительно, силой собственного авторитета влияют на эти самые курсы ничуть не лучше, чем неизведанное, но весьма предсказательное будущее. В целом само участие в таком конкурентном предсказании рунического курса есть обыкновенная практика, которая без преувеличения по силе обладает тем же статусом, что и не включённая напрямую в экономическую жизнь метамифология, которая своё притязание на власть выражает совершенно другими способами. То же, какими именно параллельными способами метамифология может повлиять на котировки рун возможно выяснить с использованием специальной техники, которая называется «дразар», и в соответствии с которой и сами лица, занимающиеся таким ремеслом, называются «дразарерами».

Дразар есть и ремесло, и игра, и что тем более показательно, как ремесло дразар делает больше если был сыгран, чем целенаправленно использовался как труд; сам же дразар работает с использованием рун, причём что не удивительно, рун, лишённых своего актуального котировочного контекста, т.е. руны рассматриваются автономно от их стоимости, сохраняя в себе символ как фетиш (то есть как идею выраженную в материи), социальный архетип и действие (преимущественно политическое), соприкасающееся с имманентными категориями и претендующими на эзотерическую трансценденцию.

Если вспомнить, что «руна» в нашем случае есть прежде всего некоторая корпоративная философия и сам её язык, то каким образом можно рассмотреть руну в «вакууме» от её котировок? По факту нужно упомянуть, что вообще не обязательно с самого начала обладать знаниями о символических значениях всех рун на актуальном рынке. «Руна» есть некоторая мифологика, которая уже заложена в дразарере как представителе корпорации и участнике проекта «ангел», что утверждает тот культурный факт, что дразарер есть хранитель корпоративной философии и традиции, зачастую являясь некоторым разработчиком, связанным с программным обеспечением искусственного интеллекта. Именно он рассматривает себя как некоторый мир, чьей воле подконтрольно всё, что не связано напрямую с экономикой. То же что противостоит ему есть сама «руна», выражаемая в символических формах корпоративных идеалов, то есть идеалов за чьё выражение ответственен по факту сам дразарер как разработчик ПО ИИ. Таким образом конструируя ситуативную реальность дразарер обращается к ряду некоторых равноценных идеалов руны приведя ряд их частей к выпадению, где само выпадение утверждает о некотором ответном действии со стороны руны ко всему миру «вне неё», который дразарер согласуясь с руной интерпретирует как событие. Для простоты вместо «руны» используется сам дразарер как бы со стороны, погруженный в виртуальный мир и выражающий сам собой идеалы корпорации. Враждебный мир и руна противостоящая ему, что выражены на едином языке, и выражают суть деятельности дразарера; мир же не враждебный и руна с ним сопричастная есть то условие, которое обязано быть соблюдено для возникновения ИИ и последующего законодательства.

Рассматривая же дразар не как ремесло, а как игру, можно здесь упомянуть то отличие, что дразарером в этом случае может стать не только носитель корпоративной традиции, но и всякий путешественник в собственных смыслах и представлениях об идеальном. Однако, что есть в данном случае тогда определяющая ценность его идеалов, если сами идеалы не находят отражения в актуальном метамифе, от которого дразарер в использовании рун отказывается? Кроме, конечно же, ангела, который задаёт политический (т.е. человеческий) смысл всему дразару и силу всем рунам, где ценностью рун является сам путь реализации ангела в мире, его энергетический исход; ценностью для путешественника смыслов является объективная самоценность работы рун, так как вне зависимости от того кто и какие интерпретации будет за собой нести при взаимодействии с рунами известно, что они существуют и работают всегда, а не только в момент обращения к ним. Коммунмаркетполисы есть следственно-необходимые объекты метамифа, свидетельствующие истинность дразара и принцип сверхвластия человеческой субъектности, в которой извечно-существовавшая руническая кибернетика выражает структуру времени самой вселенной.

Краткий экскурс в парадигматику коммунмаркетполитики

О природе становления магии.

Можно рассмотреть ряд общественных парадигм, исчерпывающих свою действительность в понимании феномена власти и источников, наделяющих саму власть силой. Как было сказано ранее, источниками власти были обнаружены Метамиф, Дух и Человек, или “о чём, как и кем утверждает себя тот Кто, который в силу какой-то необходимости обязан явиться в свет”.

Рассуждая о власти мы рассуждаем о Времени, или некоторой трансценденции, то есть законе и формуле? Рассмотреть требуется лишь второй случай, так как первый строго определяется лишь формой контекста, в котором была рождена необходимость утвердить понятие власти.

Власть исходит из некоего иномирья в следствии с собственной же властью данной себе самой, то есть власть наделена властью быть властью, а не ничем иным, а значит качество власти есть утверждение себя самой, а значит власть можно рассматривать прежде всего как утверждение. Отличием между властью и утверждением является тот факт, что утверждением можно утвердить власть или её отсутствие, а сама власть может утвердить лишь себя саму. При этом власть не только утверждает себя саму, но и наделяет потенцией утвердить себя тем, кем был тот, кто обрел власть каким-либо способом, а значит самоутверждающее качество власти передаётся, то есть наделяет некоторым инобытием, а значит и утверждается во времени, так как для передачи и наделения требуется движение, которое в любом случае должно быть во времени как необходимости изменения состояния как “быть во власти” и “не быть во власти”.

Значит власть из некоторого закона проявляет себя во времени стоит лишь ей наделить собственной самостью некоторый временной объект. То есть власть находится как бы в стороне от времени, однако себя проявляет в нём. Другое дело каким именно образом, а точнее собой или с помощью чего-то ещё власть исходит в мир.

Если власть исходит в мир собой, тогда следует всякий путь исхождения власти рассматривать как единый закон инвокации власти, а потому может потребоваться рассмотреть единичный случай как случай действующий в пределах одного абсолютного закона. Если исходит в мир за счёт кого-либо стороннего, значит можно сказать, что существует некоторый закон, за счёт которого власть может быть реализована из иномирья в мир. Первый случай говорит о нисхождении власти, а второй говорит о призыве этой самой власти во время. Потому изучение первого случая утвердит о соблюдении некоторых условий дабы быть властью наделенным, а изучение второго случая утвердит о проведении некоторого ритуала для наделения чего-либо властью. Разницей же между соблюдением условий и проведением ритуала является сама форма выраженного действия; в первом случае субъект есть лишь некая “наживка”, во втором же он уже есть сама власть, так как наделён властью вызывать власть.

Так как второй случай уже по своему определению наделил субъект властью, значит мы уже: а) провели нужный ритуал, или: б) власть сама снизошла в гипотетический субъект с соблюдением ряда условий, то есть наживка была поймана. Вспоминая о том, что можно рассматривать единичный случай исхождения власти в мир как случай, позволяющий проанализировать единый закон исхождения, то уже можно рассмотреть пример как субъект наделяется властью вызывать власть, то есть проводить ритуал. Видно, что случай призыва власти есть случай обращенный от времени к безвременью, где понятие о власти уже порождено некоторым контекстом. Тогда случай исхождения является случаем обратным, а именно случаем из “бесконтекстия” в “контекст”. Видно невооруженным взглядом, что одним из первейших условий происхождения власти есть условие наличие контекста.

Логическая установка того, что для исхождении из вневременья во время требуется время, то понятно с определения условия, но тот факт, что требуется не всякое время, но время именно контекста заставляет утвердить некоторое отличие этих двух в данном случае условий.

О том что есть само время можно исходить из множества контекстов и обращаться к множеству его исследователей, и одно лишь это позволяет утверждать, что время есть некоторая воспринимаемая субъектами категория, о которой или можно утвердить единый закон, или закон относительный субъекта, то есть закон относительности времени. Однако имеется ли единый закон времени или нет известно однозначно, что существует проблематика субъектного восприятия времени. Контекст же утверждает, что рассуждая о субъектных восприятиях мы рассматриваем именно такой субъект, который позволяет не только воспринять время, но ещё и наделить его некоторой собственной самостью восприятия. То есть о времени можно говорить как о некоторой категории, обладающей как минимум одним качеством (качеством субъектного восприятия), а контекст есть лишь некоторое следствие этого качества.

Способность субъекта наделять воспринимаемое время собственной самостью восприятия (прежде всего для себя же) есть причина становление контекста. Вопрос того, является ли такая способность обретенной или данной с момента становления самости субъекта есть опять-таки вопрос субъектного восприятия времени, а так как именно выражение вопроса есть свойство заложенное в человеческой субъектности, значит задаваться таким вопросом нет необходимого смысла.

Таким образом главным условием возникновения контекста является субъектность, и как следствие власть нисходит из иномирья при наличии субъекта, то есть субъект по своей природе наделён властью быть условием становления власти во времени, а значит власть есть власть в субъекте, а потому можно утвердить как минимум о том, что то некоторое иномирие в котором проистекает существование власти есть иномирие субъектности. При этом понятно, что природная необходимость проистечения власти в себе не обязует к выражению этой самой власти из себя в мир, а значит существует некоторое условие субъектного становления, за счет которого эта необходимость всё-таки появляется. Эта необходимость есть также природный закон субъекта, и он разграничивает тех, кто обладает властью в себе и тех, кто эту власть в себе ещё и выражает из себя.

Эта самая возникшая граница хранит в себе ряд вопросов по отношению к восприятию времени, так как природная необходимость выражения власти задает суть понимания становления Духа, а именно сколь он алгоритмичен и сколь непредсказуем, мистичен; именно этими вопросами имеет повод задаться тому, кто наделен властью задавать вопросы, то есть кто может выразить собственную власть в форме, что обозначает также и то следствие, что если субъект наделен властью по определению, то есть субъект во времени есть выраженная форма власти, то причина природной необходимости выражения субъектом власти в формах есть сама природа времени который наделен субъект. То есть всякий субъект по своей природе выражающий власть из себя, то есть из иномирья во временной мир по сути выражает сам в себе из себя же, так как именно та необходимость, которая “заставляет” выразить власть из себя является и той самой необходимостью, породившей субъект как иномирие существования власти. То есть субъект наделённый свойством выражать власть по факту наделён не только властью, но и самим временем. Иными другими словами время субъектно так как оно и есть субъект, само выражающее собственную власть из собственного же иномирья себя самого, а значит всякий выраженный временем субъект отвечающий высказанным критериям тождественен самому Времени.

Высказанное тождество Времени и некоторого властного субъекта способного к форменному выражению себя же открывает главный вопрос, а именно вопрос существовании такого субъектного вида, который не отождествляет сам себя со Временем в собственной же природе, то есть который воспринимает Время отдельно от себя как некоторую нерушимую константу; с одной стороны как бы получается, что такой субъект не совсем “в себе”, с другой же стороны этот факт утверждает, что и суть Время “никогда не в Себе”, переживающее некоторое извечное становление Себя Самого, выступающее дуально ко Времени в-себе-вечному. Именно дуализм времён утверждает о существовании двух временных законов, а именно закона вечного себя и закона себя-самого-относительного.

Если тот некоторый выражающий из себя субъект сам по себе не в себе, то что он выражает, если не обладает сам собой?, – будучи тождеством времени, такой субъект как и время выражает лишь собственное становление самости, или время постоянно ищет себя же в собственном мире как иномирие себя, в чём и заключается его природная власть как субъекта; и сколь много субъектов, столь много и сосуществующих параллельно друг другу в-себе и в то же время вне себя времён. То же, чему не тождественен субъект и время есть то, что лишь ими обретаемо, но что им не дано, а это, не много и не мало – сама форма выражения себя самого, так как не имея себя в самом своём начале, нет и того, чем именно можно себя выразить.

Если ранее мы рассуждали о данности отсутствия самости субъекта как о тождестве временного становления, то само его становление в наличие себя самого есть именно то, чему он не тождественен, но чем впоследствии сам становится обладателем будучи устремлённым к себе обретённому. Это его наличное неналичие в устремлении данным его природой есть ничто иное как сам язык, то есть Дух, который по факту является инвокацией вечного-временного в относительно-временном становлении форм собственного выражения. Язык как вечное время в-себе и утерянное в-себе-время как миф обладают одинаковой природой власти являясь при этом различными полюсами Бытия, а субъект, что обладает правом пользоваться и языком и мифом есть субъект подлинно-властный, так как являет собой синтез двух времён и могущий утвердить вневременье во времени и наоборот; человечеству такая субъекция известна лишь в себе как человеке, и не в каждом человеке как таковом, но в человеке способным к обретению и явлению в действии двух типов власти как временных законов, превосходя их же и диктующих им свой собственный закон.

Этот же третий, “собственный” закон сверхвластия и позволяет утвердить магию вообще и определить её как область сверхполитического искусства, а самой власти дать определение в виде утверждающего принципа времени как Языка, Метамифа как продолжительного мифа и Человека. А значит можно утвердить и три стадии развития человеческой цивилизации с исторического момента возникновения магии: из сверхполитики в политику, из политики в сверхполитику и из политики в сверхполитике как политики сверхполитики.

Тождество и подобие.

Человек без магии тождественен времени. Выйдя за пределы тождества, то есть утвердив себя магией над временем, человек предвосхищая себя самого нивелирует тождество, оставляя за собой только форму подобия. Подобие в данном случае утверждает, что если человек тождественен времени, то форма эстетического, то есть форменного выражения времени также отождествлено с человеком, однако при выходе из тождества человек возносится Над становясь Вне, но оставляет при этом данную временем эстетическую форму. Получается, что подобие есть некоторое наличие остаточного следа тождества, которое потому есть остаточное, что оригинальный носитель преступил в инобытие.

Рассуждая о каком бы то ни было маге мы можем сказать, что маг подобен времени, однако так как в то же самое время маг находится Над и Вне времени, остаточным следом, то есть подобием, является лишь тело мага. Это тело, лишенное тождества времени в момент сотворения магии претерпевает некоторое состояние, о котором стоит рассудить.

По сути человек в становлении тождественен не только Времени, но и себе самому, то есть в нём преобразуется природная гармония его частей, являясь в тождестве нераздельным целым. Стоит некоторой части этого нераздельного целого вызвать дисгармонию как человек прекращает выражать человечность как таковую. Маг, утверждая свой принцип сверхвластия, не может выразить его вне единичного момента, так как при истечении этого момента его самость снова входит в гармонию с телом, заново становясь нераздельным. Понятно, что в момент уподобления себя времени маг может диктовать этому времени условие существования собственного тела, которое должно выражать ту временную форму, по отношению к которой маг и устанавливает свой принцип, однако является-ли это свойством тела мага, или это свойство самого времени?

Первый случай рассматривает не всё тождество Человека и Времени, а лишь некоторую часть этого самого Времени как времени поддающегося некоторому свойству во-первых быть рассмотренным отдельно от всей субстанции, а во-вторых быть наделенным инобытием. Наделение времени инобытием можно представить как момент, в котором временное становление обретает некоторое извечное время, то есть становится таким образом временем идеи, где учитывая вопрос возникновения сверхвластия можно рассудить и о моменте политическом, когда в некотором времени само Бытие преображается в идеологию; возможность же рассматривать Время отдельно от себя самого возможно, так как можно рассматривать два полюса времени, то есть как вечное и как становимое. Тогда сам маг, имея возможность выйти за пределы времени в момент установления собственной власти выходит в категорию безвременья, так как тело продолжает существовать как некоторый континуум, по отношению к которому безвременье позволяет наделить континуум вечностью (“тело идеи”), из чего следует, что раз безвременье позволяет что-либо чем-либо наделить, значит безвременье обладает некоторыми сознательными категориями.

Второй случай утверждает, что время может делиться в себе и выходить из собственного же становления как сверхстановления, что и является иным свойством времени; а так как человек тождественен времени, то и человек и время могут выходить из собственного же отождествления себя самому. То есть в этом случае продолжительный континуум может в себе выразить сверхвласть над собой как становлением и идеей. В этом случае следует понять, что время также не может выйти Вне и Над собой на продолжительное время, ведь этот выход есть лишь момент, после которого тело времени возвращает гармонию с собой-вышедшим. Получается, что здесь рассуждается о моменте разрыва континуума на уподобление тела себе же и объединении этого уподобления с собой-вечным. Рассуждая об этом мы повторно рассуждаем о некотором моменте безвременья с той лишь разницей, что теперь не мы, а само время обладает таким потенциальным свойством к выходу из себя, то есть мы продолжаем быть тождественны времени, а не быть Над в подлинном понимании этого смысла.

Теперь стоит вспомнить, что маг не может работать без инструментов Языка и Мифа (метамифа). Если рассматривать случай о свойстве времени (упомянутым выше), то можно сказать, что Время не может выйти из Себя без двух собственных самостей Себя же; если же рассматривать, что только за магом существует свойство выйти за пределы Времени значит, что Язык и Миф есть инструменты выхода из власти самого Языка и Мифа, то есть ловушка тождества Времени и Человека может быть уничтожена с помощью двух ипостасей, двух дуальных временных законов.

Безвременье встречает нас или как Самим Временем, вышедшим из Себя же и потому узревшим Мир извне Себя, или как Подлинным Человеком, воплотившим инструмент уничтожения власти Времени из самой Власти как властей двух временных законов. Второй случай сразу гарантирует и идеалы гуманизма, и необходимость изменить человеческое тело, чтобы сменить тождество времени в собственной эстетической форме, то есть указывает на необходимое создание новой Расы. Первый случай утверждает, что выход из себя как и выход Времени из двух своих ипостасей есть такое свойство, которому мы не то чтобы даже не противоречим, но и сами по себе выражаем. Однако сам-в-себе континуум позволяет здесь увидеть, что ни мы, ни время в свойстве заданным собственным телом не можем быть в вечном Над-становлении себя, то есть мы не можем быть постоянно сверхвластными даже над Самим Собой. Значит состояние сверхвластия есть некоторая иная форма бытия времени которой противостоит это же время вне подчинения себе себя, и так как это состояние выходит из тождества себя и переходя к состоянию уподобления себя, над которым и проистекает сверхвластие, приводит к тому выводу, что маг, как и само время в такие моменты, только лишь что и подлинно выражает Власть. Отсюда следует, что Власть проявляется лишь в момент не из вечного времени или времени континуума, а из Безвременья, что позволяет утверждать, что маг являет нечто, чего не существовало во Времени, действуя при этом не наперекор, а сотождественно Времени и Его временам.

Так тело мага раскрывает ряд парадигм: 1) Человек может быть Над и Вне времени так как он Человек; 2) Человек может быть Над и Вне времени так как само Время может быть Вне Себя, как и сам Человек; 3) Человек может быть Над и Вне Времени, но так как он человек, ему не следует лезть против собственной природы становления и находиться Над и Вне. Первый пример утверждает Человечество и Человека как Над-, Вне- и Без-временную Ценность, который тем шире и вне, чем более погружается в вопрос возникновения себя из вневременья; второй пример продолжает говорить о тождестве, единении и невозможности выхода за пределы собственной природы, утверждая путь и последствия выхода из-себя-времени и формирования из некоторого “ничего” то самое “нечто” как “власть”; третий пример задает вопрос касаемый того следствия, что утверждает что человеку делать и не делать, и развивает уже вопрос морали, закона а также того, кто властен эти законы устанавливать и определять где и чья природа.

Говоря о Безвременьи мы точно не утверждаем Время как вечное и продолжительное, потому о вариантах затрагивающих эту константу если и следует говорить, то позже. Говоря о природе времени как некоторого потенциального качества Выйти из Себя и обнаружить форму не бытия Себя, но бытия чего-то ещё, можно утвердить некоторую существующую форму отчуждения, которое как свойство наделяет Властью отчужденный субъект (а так как такой формой отчуждения может быть Безвременье, то следует также оставить и этот вопрос).

Вопрос же того, почему человеку следует или не следует быть кем-то и поступать как-то появляется в следствии с тем, что некоторый утверждающий обрёл саму Власть, в следствии с чем возникает вопрос того, на каком основании Властный не позволяет заполучить Свободу к достижению самой Власти. Здесь следует помнить, что так как человек тождественен времени в становлении себя, то его неимеющаяся собственная данность себя даёт любое право на поиск и явленность себя, то есть человек свободен и в том, чтобы обрести Власть. Потому запрещающий это делать должен иметь основательные доводы, ведь в ином случае логическая необоснованность этого может принести форму неприятия, сопротивления и подавления Власти. Обыкновенно за таким обоснованием находится мифология, что описывает мировой континуум, но есть ли возможность найти в этом логическое основание, или хотя бы рассмотреть альтернативы логических суждений?, – почему бы и нет?

Маг пользуется инструментами Языка и Мифа (метамифа), то есть двумя так сказать “скипетрами власти времени”, обретя которые человек становится именно магом как властителем; то есть логичным решением является факт принятия того, что властитель, то есть обладающий властью, овладел Языком и Мифом первее или лучше остальных в истории, и по факту единственным перед Самим Собой. В этом же случае утверждается, что если каждый властитель прежде всего властитель Сам перед Собой (при этом “властитель” должен оставаться “властителем”), то при ситуации наличия нескольких властителей и с сохранением структуры определения можно представить, что такие властители существуют одновременно друг с другом не порабощая друг друга, так как в случае порабощения мы меняем понятие “властитель” на новообретенное понятие “угнетенный”, а также отдельно представляем, что существует некоторая сфера инобытия, в которой властители, маги, существуют отдельно от вечности и континуума и в котором те проистекают как люди.

Кроме представлений о таких формах социальности (которая впервые за всё это время как необходимое понятие появилось здесь) также зримо, что маг может быть не один, так как гарантия инобытийствования целиком связана с природой времени и тождества человека. Тогда, раз утвержденная природа человека позволяет находиться вне временных законов посредством обретённой Власти, то в заложенной человеческой природе существует ступень сверхчеловеческая, уподобленная времени и отождествленная с инобытийствованием, в котором может проистекать существование властителей, то есть познавших таинство Власти скипетрами законов времён. Такое вневременное бытие проистекает силой обретённой власти, и которая ведёт туда, где существует социальность. А потому социальность есть не всякое отношение властителей и свободных-самостановимых, а отношение лишь властителей, то есть магов, то есть утвердивших знание над Языком и Мифом.

А теперь совместим положения и получим, что существует некоторое социальное вневременное бытие в котором существуют только обретшие власть, но которые не позволяют туда проникнуть другим по причине наличия власти (в следствии с чем неимеющие власти и называют их “властителями”). Тут видно, что власть обладает не только внутренним, но и проистекающим вовне свойством по причине собственной субстанциональности. То есть наделённый властью по своей природе её выражает ко всему, что не является властью кого бы то ни было другого властителя. Власть – сила из возникающего вневременного бытия, которое рассматривается как бытия с существующей социальностью, то есть как минимум социального бытия. Сила власти по свойственной природе (являющейся по факту онтологическим значением) выражает инобытийственную форму отношения к миру времени, а потому и проистекает негативно, в отличии от социальной сферы, т.е. где существует позитивно. Потому и запрет на обретение власти сама Власть выражает запретом, а не чем-либо ещё. Власть обязана запрещать собственное обретение, а обретшие её обретают и социальность. Социальность эта обеспечивается знанием Языка и Мифа, и именно этими скипетрами власть утверждает и доказывает собственную властность.

Получается, что человек есть то нечто, которое обладает правом в собственном становлении повелевать временем в сфере социального, где время отдаст все свои законы правления позволив ими, а потому Собой обладать и пользоваться. Таков рассмотренный третий пример, выдвигающий человека как потенциального сверхчеловека на передний план, и которое одновременно не противоречит, но скорее развивает и дополняет первый пример. Он же оставляет вопрос о том, каким образом из тождества времени образовалась инаковость человека в том смысле, что был-ли создан человек До времени или Вне времени, то есть мог ли человек быть порожден, например, в сфере социального, т.е. вневременного, а не временного бытия, в котором тот потерял тождество в некоторый момент, который и был первым моментом обретения власти, то есть обретения Языка и Мифа. Случай же рассказывающий о свойстве времени выйти из себя и обнаружить нечто вне-себя раскрывает широкий спектр представлений о том, сколь множество существует бытийных сфер безвременья, то есть по факту раскрывающих и развивающих культуру и мифологию представлений об устройстве Мира и Вселенной. Тогда обретённая тождеством времени по факту выхода из себя свобода-от-себя наделяет властью как призматической конструкцией, с помощью которой властитель познает сферы безвременья.

Если представить, что Власть только в социальной сфере существует позитивно и преображается в негацию в остальных сферах, тогда можно утвердить, что познание внесоциальных сфер будет в себе включать в любом случае социальную категорию восприятия, а потому и в понятии “познания”могут претерпеть изменения в, например, “интуицию”, “воображение” и т.п., а потому и претерпят изменения и методы, и свойства познания внесоциальных сфер бытия. Если человек возник только в сфере власти времени, тогда можно утверждать, что социальное есть временное формирование обретших власть, то есть язык и миф. Если человек возник в социальной сфере, тогда язык и миф были им даны как инструменты безвременья повелевающих временем, с которым тот может вступить в диалог, проявив собственную власть. Если еще вспомнить, что человек уже находясь в социальном преступил бытие времени, значит он уже подлинно из себя выразил во времени. Мобильность между временным и вневременным обеспечивается также вследствие того, что временный момент переживания власти является моментом именно по причине тождества человеческого тела со временем.

И таким образом социальное или временно, или инобытийственно, и если оно временно, то язык и миф рождаются по собственным временным законам, которые могут быть понимаемы как объекты. Если социальное есть сфера инобытия, тогда всё что не относимо к власти как социальное (предполагая что существует таким образом два полюса социального) есть временное-социальное, то есть лишённое власти, вневременного инобытийствования. Первый случай допускает наука, утверждая о времени и проистекающих закономерностях в ней. Второй случай тотально или частично утверждает о, как минимум, вневременно-социальной природе возникновения власти, а как максимум о множестве категориально-вневременных пространственных сфер проистечения Бытия, что в отношении с представлением о человеке не как во времени возникшем, но как возникшем вневременно, сподвигает на радикальные суждения о языке и мифе. Например рассуждения о том, является ли язык и миф инструментами власти порождённым социальным-вневременным или временным позволит прийти к вопросу о том, что если это социальные-вневременные инструменты управления сферой времени, могут ли они тогда быть инструментами управления и других сфер бытия, что невозможно рассудить в том случае, если язык и миф сотворены и существуют по временным законам.

Мифологика власти.

И куда уж радикальнее в рассуждении допустить, что власти не существует, и не в смысле существования безвластия во времени, а как вневременного безвластия.

Известно, что власть нисходит во время посредством магии, а значит всё, что не есть магия есть временное состояние безвластия, и в этом случае безвластие есть состояние, в котором не были задействованы язык и миф в утверждении Себя над самим собой. Получается, что безвластие есть перманентное состояние природы, то есть безвластие есть власть в себе, а не над собой, то есть сама субстанция. В этом смысле мы рассуждаем о безвластии как природы, который рассматривает закон не как Над, а как В себе, учреждающий саму онтологию бытия. То есть состояния власти и безвластия есть лишь формы отношения установленного закона к субъекту, где по факту главным принципом различения власти от безвластия является ответ на вопрос, вопрошающий о жизнеутверждающей силе закона, в котором проистекает безвластный.