Исповедь флотского офицера. Сокровенное о превратностях судьбы и катаклизмах времени

Он совершенно не соотносил, довольно низкие возможности вычислительных и информационных устройств того периода, а также отсутствие необходимого программного обеспечения, с реальными потребностями «Аналитического центра». С учетом того, что никаких компьютеров тогда не было не только в СССР, но и на «продвинутом» Западе, то требования главного инженера Вдовиченко, невозможно было реализовать в «железе». Прошло какое-то время, и я стал полноценным доверенным лицом начальника 6 отдела РТУ ВМФ. Он перестал доверять главному инженеру Вдовиченко. Я не только научился исполнять важные документы на уровне главного инженера, но и успешно взаимодействовал и согласовывал документы по «Аналитическому центру» с командованием ВМФ, Управлениями Генштаба и даже с Комиссией по военно-промышленным вопросам при Совете Министров СССР.

У меня это получалось значительно лучше, чем у главного инженера Вдовиченко. Скажу по совести, что огромную роль в моих доверительных отношениях с высокопоставленными работниками Военно-Морского флота, Министерства обороны, министрами и их заместителями и даже с представителями Совета Министров СССР, сыграл мой огромный одиннадцатилетний стаж службы на атомном подводном ракетоносце Северного флота. Дело в том, что я настолько свыкся с должностью начальника РТС атомного подводного ракетоносца, что посещая кабинеты высокого начальства по делам «Аналитического центра», представлялся не как инженер этого центра, а как начальник РТС стратегического подводного ракетоносца. Это сразу же вызывало неподдельное любопытство к моей личности и моей флотской службе. На полчаса, а то и минут на сорок завязывалась доверительная беседа о тяготах и особенностях службы на подводном флоте. Это была моя излюбленная тема. Я с увлечением рассказывал о ракетных и торпедных стрельбах, о таинственных «квакерах», которые сопровождали нашу подводную лодку или о каких-либо происшествиях во время трехмесячных боевых служб без единого всплытия на поверхность.

Доходило до того, что я и сам забывал, зачем пришел к высокопоставленному начальнику. Нашу беседу прерывал или телефонный звонок или срочные дела начальника кабинета. Я переходил к теме посещения. Показывал документ, который требовал согласования и кратко объяснял, какие задачи возлагаются на управление начальника кабинета, в связи с работами по созданию «Аналитического центра». Начальники в те, советские времена, были грамотными людьми и профессионалами своего дела. Лишь в редких случаях они приглашали своих подчиненных для консультаций, а чаще или сами корректировали документ или ставили согласующую подпись после подробного и тщательного изучения всего документа от корки до корки. Причем начальники всех уровней проявляли неподдельный интерес не только к моей флотской одиннадцатилетней службе на борту атомного подводного ракетоносца, но и к самому «Аналитическому центру».

Визитная карточка офицера-подводника работала безотказно. Со многими начальниками управлений ВМФ, работниками союзных министерств по профилю технических средств «Аналитического центра», и даже с кремлевскими небожителями-работниками Совета Министров СССР, у меня установились прочные деловые отношения. Не малую роль в этих отношениях значило уважение к моей флотской личности и к моей прошлой нелегкой профессии начальника РТС атомного ракетного подводного крейсера. Как правило, большинство руководителей военных управлений и ведомств, как и руководителей гражданских министерств оборонного профиля, искренне желали оказать содействие быстрейшему вводу в строй такого важного для повышения обороноспособности страны информационно-аналитического объекта. Подтверждаю из своего жизненного опыта, что в советские времена высокопоставленные чиновники не были «сухарями» или черствыми бюрократами. Это были высококлассные профессионалы, не потерявшие чувства любопытства к человеческим судьбам и к новым видам вооружений. При этом моя длительная служба на атомных подводных лодках, являлась моим беспроигрышным «козырем» при знакомстве и беседах с высокопоставленными чиновниками.

Предварительная беседа на тему атомного подводного флота и моей флотской службы помогала установить доверительные отношения и упростить решение самых сложных вопросов по цели моего прибытия. Я делал такие успехи при согласовании документов в разных управлениях и ведомствах, которые и не снились главному инженеру центра Вдовиченко. Месяца через три после начала моей оглушительной карьеры на поприще рядового инженера центра, прикомандированного к шестому отделу РТУ ВМФ для исполнения документов, где-то в октябре 1980 года мой непосредственный начальник главный инженер Вдовиченко ушел в очередной отпуск. По указанию начальника 6-го отдела РТУ ВМФ я быстро переделал штатное расписание первой очереди от численности 700 военнослужащих, если не изменяет память, до численности примерно 233 штатной единицы, и исключил всякое упоминание о адмиральских должностях для командования центра.

Сам я считал, что и этого много, но ещё сохранилась инерция наполеоновских замыслов моего непосредственного начальника – Вдовиченко. Начальник 6 отдела РТУ ВМФ, а также кадровик управления Николай Иванович Кудрявцев завизировали отпечатанный на машинке секретный проект нового штатного расписания, после чего мне поручили согласовать этот проект с Управлением кадров и мобилизационной работы Военно-Морского флота. На другой день я получил согласующую подпись Главного кадровика ВМФ, и документ был отправлен в ГОМУ (Главное организационно-мобилизационное управление) Генштаба Министерства обороны. Когда Вдовиченко прибыл из отпуска и узнал, что штатное расписание значительно урезано и без упоминания адмиральских должностей отправлено в ГОМУ Генштаба МО, он пришел в тихую ярость. Ко мне, как исполнителю документа, у него претензий особых не было. Он знал, что я действовал по указанию начальника 6 отдела РТУ ВМФ полковника Черненко. Неосуществимость желания стать адмиралом переполнило чашу терпения моего непосредственного начальника. Он стал по делу и не по делу поливать за глаза начальника 6-го отдела РТУ ВМФ всякими домыслами и оскорблениями.

Но начальник 6 отдела вел разработку не только ОКР «Аналитический центр» и глобальной системы обнаружения, сбора и обработки информации о местоположении подводных сил стран НАТО, но и десятки успешных ОКР по разработке и внедрению неакустических средств обнаружения подводных лодок вероятного противника. Некоторые работы шестого отдела РТУ ВМФ были отмечены Государственными премиями СССР. Научный и управленческий авторитет начальника 6 отдела Черненко Эдуарда Петровича был так высок, что «очернить» его в глазах командования было невозможно. Скорее, от этих злопыхательских наветов и жалоб на некомпетентность начальника 6 отдела РТУ ВМФ, страдал авторитет самого главного инженера Вдовиченко. Потеряв возможность стать новоиспеченным контр-адмиралом, в запале карьерного помутнения разума, мой непосредственный «шеф» бегал и в кадровые органы ВМФ и в ГОМУ Генштаба, и даже писал личные рапорты руководству Главного штаба ВМФ.

Но тем самым, навредил он только себе, потому что приобрел репутацию склочника и ябеды, а это в Военно-Морском флоте всегда вызывало презрение и никогда не поощрялось. Может быть, это происходило потому, что при управлениях Военно-Морского флота не было штатных политработников, а Политуправление ВМФ по каким-то незримым законам не вмешивалось в дела Центрального аппарата ВМФ. Начальство же судило о своих исполнителях не по наветам или жалобам, а по результатам их работы. У Черненко таких положительных результатов работы было много, а вот у его склочного оппонента никаких результатов не было, ни по старому месту службы в управлении противолодочной борьбы, ни на должности главного инженера Аналитического центра. Молва о склочном характере Вдовиченко скоро разнеслась по всем организациям промышленности и органов управления ВМФ и Министерства обороны. Его везде встречали настороженно, а значит, и не доверяли даже его по-настоящему умным и деловым предложениям.

Где-то в середине 1981 года пришло утвержденное штатное расписание первой очереди Аналитического центра, если не ошибаюсь, на численность 120 офицеров и мичманов. Численность ещё сократили раза в два от той, что была согласована и представлена в ГОМУ Генштаба. Возможно, что так ГОМУ отреагировало на «домогательства» моего «шефа» о введении адмиральских должностей. Уверен был тогда и сейчас, что и этой численности было с избытком. Дело в том, что шло медленное строительство лишь двух пятиэтажек на 80 квартир. Третий дом даже не был заложен и вряд ли существовал даже в проекте. Тем самым, заранее была спланирована великая склока вновь назначенных офицеров и мичманов за обладание вожделенной собственной квартирой на территории закрытого военного городка. Но никакая склока не могла превратить 80 квартир в требуемые 120, а значит, примерно 40 семей были обречены оставаться бесквартирным и жить по чужим углам неопределенно долгое время.

О ходе строительства этих двух жилых домов силами военных строителей, подчиненных Главному инженерному управлению ВМФ, хочется сказать особо. Они должны быть построены по плану в 1980 году, ещё до моего прибытия к новому месту службы. Планы строительства были сорваны и к июлю 1980 года были вырыты лишь котлованы под их строительство. На момент прибытия к месту службы, отсутствие постоянного жилья в военном городке по месту моей будущей службы, показалось мне сущей трагедией. В отчаянии я даже хотел купить дом в близлежащей деревне, чтобы использовать его после получения жилья в городке, в качестве дачи. Но оказалось и этого невозможно сделать. Сельсовет мог разрешить покупку дома лишь тогда, когда я дам согласие на постоянную деревенскую прописку. Если бы я пошел по этому пути, то навсегда лишил себя права получить даже квартиру городского типа в военном городке. По жилищному законодательству советского времени, меня по закону лишили бы права на постановку в очередь, как человека уже обеспеченного жильем и имеющим деревенскую прописку.

Деревенский дом – это не дача в садовом товариществе. Штампик в паспорте о деревенской прописке навсегда превращал тебя в деревенского жителя, а твою семью в сельских поселенцев, не имеющих законного права на получение нормальной благоустроенной квартиры в военном городке по месту службы. Когда я вник в подробности, то быстро отказался от варианта с приобретением деревенского дома. Этот вопрос отпал сам собой, когда выяснилось, что в самом военном городке мне и нечего было делать. Надо было работать в РТУ ВМФ, в Москве, чтобы ускорить и строительство жилых домов, и создание самого Аналитического центра.

4. Мистика жизни, или Размышления о превратностях судьбы

Парадокс в том, что лично для меня и моей семьи было бы значительно хуже для дальнейшей судьбы, если бы к моему прибытию в военном городке Дуброво имелась уже построенная жилплощадь для семей военнослужащих. Тогда бы я и члены моей семьи получили постоянную прописку и квартиру в военном городке Дуброво. После этого никакое везение и никакие случайные обстоятельства по законам советского времени не могли мне помочь получить московскую прописку и купить в Москве кооперативную квартиру из фондов Министерства обороны. И конечно, я бы никогда не построил в Москве автостоянку на 1545 машиномест. Во времена Ельцина такие военные городки были лишены финансирования, и их жилой фонд на глазах превращался в развалины, а жители таких закрытых военных городков оказались выброшены на помойку истории и страдали от безработицы и полной бесперспективности.

По воле случая и стечения невероятных обстоятельств я сам и моя семья избежали такого несчастья. Так что и в этом случае двухлетняя жизнь без прописки на съемной московской квартире и отсутствие жилого фонда у Аналитического центра обернулись для меня и моей семьи несказанной удачей в цепи как бы случайных событий, которые неумолимо готовили мне судьбу московского жителя и переход от службы в подмосковном закрытом военном городке к службе в Центральном аппарате Военно-морского флота. Как раз моя служба в Москве при РТУ ВМФ и началась с того, что общими неимоверными усилиями в июле-августе 1980 года был согласован с ГИУ ВМФ подробный поэтапный график строительства этих двух 40-квартирных домов, со сроком завершения строительства и сдачи в эксплуатацию в феврале 1982 года. Чтобы ГИУ ВМФ не могло уклониться или сорвать сроки строительства, РТУ ВМФ представило график работ на утверждение Главнокомандующему ВМФ, адмиралу флота Советского Союза Горшкову Сергею Георгиевичу. Главком ВМФ не только утвердил этот график, но и наложил резолюцию о том, чтобы ему ежемесячно докладывали о ходе строительства двух жилых домов для военнослужащих будущего Аналитического центра.

Понимаете, насколько важным считал Главком вопрос о строительстве жилья для военнослужащих? Он не потребовал эпизодического доклада о ходе создания самого Аналитического центра или его технических средств. А вот строительство двух домов, при всей своей сверхзанятости вопросами строительства и управления Военно-Морским флотом СССР, Главком взял под свой личный контроль. Во-первых, Главком считал своей прямой обязанностью обеспечение жильем военнослужащих. Во-вторых, он заранее знал, что без его личного давления ГИУ ВМФ обязательно затянет сроки строительства и ввода в эксплуатацию жилых домов. Подготовка черновиков таких ежемесячных докладов Главнокомандующему ВМФ и стало одним из первых постоянных моих обязанностей. На первый взгляд, что сложного написать черновик доклада для Главнокомандующего ВМФ? Но это только на первый взгляд.

На самом деле, на исполнителя ложится тяжелый груз ответственности за достоверность информации. Если бы строительство шло без задержек, то не о чем было бы и докладывать. Но военные строители вечно затягивали строительство! То не были завезены комплектующие, то неожиданно бригады строителей или сама техника исчезали со строительной площадки в неизвестном направлении. Дня за два-три до исполнения черновика доклада я собирал подробную информацию о состоянии строительства. Пользовался информацией Славы Первака, Валеры Двораковского, главного инженера Вдовиченко и даже начальника центра Марата Ивановича Прохорова. Все их данные я трижды перепроверял методом сравнения, отсеивая несущественную информацию. Но чаще сам выезжал в военный городок Дуброво и на месте добывал информацию о ходе строительства. Если бы я однажды «оклеветал» ГИУ ВМФ, и предоставил Главкому ВМФ недостоверную или некорректную информацию, то я бы подвел, в первую очередь начальника РТУ ВМФ контр-адмирала Г.П. Попова, который ставил подпись на чистовике доклада, а во вторую очередь, нанес удар по собственной репутации.

За малейший промах в таком серьезном докладе меня бы отстранили от этой работы. Но самое главное – я бы потерял доверие начальника РТУ ВМФ и начальника 6-го отдела. Могли бы вслед за Славой Перваком и меня откомандировать из Москвы и отправить в Дуброво, как недобросовестного исполнителя, неспособного объективно оценивать обстановку. Однако мало было собрать достоверную информацию. Надо было кратко и ясно, в объеме трех четвертей одного печатного листа изложить информацию о состоянии строительства, в чем задержка графика и какие меры надо принять ГИУ ВМФ, чтобы сохранить темп строительства. Главком по дефициту служебного времени не мог читать доклады, которые не умещались на одном печатном листе. Чтобы достичь краткости и совершенства доклада, я переписывал черновик не менее пяти раз, пока не добивался того варианта, который удовлетворял меня лично. После этого я показывал черновик начальнику 6 отдела РТУ ВМФ. Он тоже вносил стилистические правки и сокращал доклад, удаляя несущественные детали.

Я переписывал откорректированный текст и снова приносил черновик начальнику 6 отдела РТУ ВМФ на визирование для печати. Иногда даже в чистовой вариант Черненко вносил мелкие коррективы, и только после этого визировал черновик для печати. Я сдавал тетрадь в машбюро секретных документов, а когда получал отпечатанный «чистовик», то относил его Черненко. Он внимательно читал каждую строчку и каждое слово, стараясь отыскать не только стилистические, но и орфографические ошибки. Убедившись, что доклад отработан, Черненко визировал его, расписывался за его получение, у меня в реестре секретных документов, а затем аккуратно складывал в папку «На доклад» и убирал в свой сейф. Виза означала, что Черненко брал на себя ответственность за достоверность информации и за сам слог и содержание доклада. Я временно забывал о докладе и начинал заниматься другими документами. По вечерам начальник РТУ ВМФ собирал начальников отделов на совещание и там, тщательно ознакомившись с текстом и содержанием доклада Главкому ВМФ, ставил под ним свою подпись. Я, как и все офицеры управления, не уходил со службы, а ждал возвращения начальника отдела с совещания.

Часто эти совещания затягивались часов до 8–9 вечера. В советские времена Горбачева, ещё, видимо, со сталинских времен, было нормой завершать службу на два-три часа позже официального окончания рабочего дня. На это никто не обращал никакого внимания. Вернувшись с совещания, Черненко возвращал мне подписанный документ на дальнейшее исполнение. Но это не означало конец рабочего дня. Я покидал управление или вместе с главным инженером центра часа в 23 полуночи, а когда его не было, то уходил из управления только после того, как уходил домой начальник 6 отдела. Не только я, прикомандированный, но и все штатные офицеры других отделов, хотя и имели право покидать управление в 6 часов вечера, уходили по домам только после того, как их начальник отдела покидал управление или вместе с ним. Вернувшись с совещания, Черненко возвращал мне подписанный доклад и до утра он «отлеживался» в моем чемодане для секретных документов, а позже и в личном сейфе. На второй день начиналась основная работа с докладом.

Я перекладывал документ в красивые красные корочки, с надписью «На доклад Главнокомандующему ВМФ», эти корочки аккуратно укладывал в свой походный дипломат и по московским изогнутым переулкам, минуя кинотеатр «Современник», дворами и «огородами», добирался до Большого Козловского переулка, дом 6. Там располагался мощный комплекс зданий Главного штаба ВМФ, его подразделений, кабинеты высшего командования Военно-морского флота и секретариат Главкома. Там я по реестру сдавал документ порученцу Главкома или его секретарю. Порученец в звании капитана 1-го ранга, бегло осматривал документ, убеждался, что указан номер телефона моего вызова, и я отправлялся назад, заниматься текущими делами. Так получилось, что одним из порученцев был бывший командир стратегического подводного атомохода капитан 1-го ранга Задорин. С его экипажем, будучи прикомандированным молодым лейтенантом, я совершил первый длительный автономный поход и проявил себя вполне грамотным специалистом. Он меня запомнил и встречал весьма приветливо. Надо отметить, что вежливость и уважение, даже к офицерам нижнего звена и рядовым исполнителям, были визитной карточкой сотрудников Секретариата Главнокомандующего ВМФ.

Проходил день или два, и из Секретариата следовал звонок на телефон начальника отдела, что доклад рассмотрен и можно его забрать. Теми же дворами и криволинейными переулками минут за двадцать я приходил в Секретариат и забирал доклад, с росписью в реестре документов. Вернувшись в управление, первым делом показывал доклад с резолюцией Главкома полковнику Черненко. Чаще всего Главнокомандующий ВМФ в короткой резолюции, исполненной его рукой наискосок прямо по тексту доклада, давал конкретные указания начальнику ГИУ ВМФ, генерал-лейтенанту Путяте Вадиму Евграфьевичу и автору доклада – начальнику РТУ ВМФ. Когда указания не требовали безотлагательных мер, Черненко брал доклад себе в папку, показывал его начальнику РТУ ВМФ, а заем возвращал мне и приказывал выслать копию доклада начальнику ГИУ ВМФ, а мне взять на контроль и исполнение указания Главкома, и постоянными звонками «теребить» офицеров ГИУ ВМФ, ответственных за строительство двух жилых домов нашего центра.

Когда указания были серьезны и неотлагательны, Черненко предлагал мне посетить Спартаковский переулок, где располагалось ГИУ ВМФ и добиться встречи с начальником – генерал-лейтенантом В.Е. Путятой. Эти посещения были для меня весьма тягостны. В отличие от всех других управлений, офицеры ГИУ ВМФ относились ко мне с нескрываемым презрением. На инженер-полковников ГИУ ВМФ не производила никакого впечатления моя одиннадцатилетняя служба на атомном подводном ракетоносце. Объяснений этому у меня до сих пор нет, но они воспринимали меня чуть ли не как вымогателя, пытающегося построить жилье для «блатных» офицеров Флота, за счет ограниченных фондов и строительных возможностей Министерства обороны. Я, конечно, был сверхнастойчив, потому что добивался исполнения сроков и высокого качества строительства эти двух домов, не только для будущих штанных офицеров центра, но и для себя лично.

Жилищная комиссия нашей части обязана была выделить мне, как имеющему двоих детей, трехкомнатную квартиру в одном из построенных домов. О большем счастье я и не мог мечтать. Чего же лучше, чем уйти на пенсию, имея жилье в закрытом военном городке и надежду, что и будучи военным пенсионером, я найду себе работу по специальности в этом же центре, где закончил службу? Благосклонен к моей скромной персоне капитана 3-го ранга и бывшему офицеру атомохода был лишь сам генерал-лейтенант Путята. Появившись в его приемной, я просил дежурного офицера доложить обо мне начальнику ГИУ ВМФ и скромно дожидался, когда он освободится от срочных дел и примет меня для беседы. Иногда такие ожидания затягивались на часы, но я был упорен. Сидел в уголке приемной и скромно ждал своей очереди. Получив разрешение, заходил в кабинет Вадима Евграфовича, приветствовал его по форме, как генерал-лейтенанта, и просил ознакомиться с содержанием доклада и резолюцией Главкома. Путята приходил в неподдельный гнев от недоработок ГИУ ВМФ, а может быть, был просто замечательным артистом? К сожалению, в советские времена были и такие, как бы болеющие за дело, офицеры, которые просто разыгрывали трудовой и служебный пафос, а на самом деле ничего не делали.

Он вызывал к себе в кабинет начальника отдела в звании полковника, отвечающего за строительство домов, и при мне резко «разносил» его за задержки в строительстве. Я уходил удовлетворенный, провожаемый презрительным взглядом начальника отдела, но это мало помогало делу. Задержки накапливались из месяца в месяц, и, в конце концов, дома были сданы в эксплуатацию месяца на три позже тех сроков, которые были утверждены Главкомом ВМФ, то есть примерно в апреле-мае 1982 года. Я обо всех этих тонкостях рассказываю очень подробно, потому что эти тонкости потом сыграли важную роль в том, что я приобрел в Москве трехкомнатную кооперативную квартиру и стал законным жителем столицы. Это случилось в апреле 1982 года, а ещё в октябре 1981 года, за полгода до покупки кооперативной московской квартиры, я даже не помышлял стать жителем Москвы, а тем более – штатным офицером Радиотехнического управления ВМФ.

Об этом я расскажу чуть позже, а сейчас вспомню о своих настроениях и счастливых случайностях, за период с июля 1980 по 7 ноября 1981 года. Я увлеченно работал в качестве инженера Аналитического центра, волею судьбы поставленного на острие научной мысли, и чувствовал себя полностью счастливым и удовлетворенным от того, что занимаюсь колоссальным делом усиления и укрепления обороноспособности нашей Родины. Я чувствовал себя настоящим небожителем не от предвкушения какой-то высокой должности, а от причастности к великому делу создания абсолютно технически нового объекта невиданных информационных технологий. Творческая увлеченность была так высока, что я просыпался с мыслями об Аналитическом центре и с ними же засыпал. Я понимал, что над разработкой технических средств и технологий Аналитического центра трудятся тысячи научных сотрудников самых высоких рангов и званий в военных институтах и организациях промышленности, но в то же время я считал Аналитический центр частицей моего творческого «я». Конечно, во время службы на подводной лодке, особенно во время торпедных или ракетных стрельб, во время боевой службы при определении элементов движения боевых кораблей вероятного противника или при определении параметров неопознанных «квакеров» я испытывал творческий подъем и гордость за свою службу.

Однако из современного далека я понимаю, что вершиной моей творческой работы явились вот эти два года службы, с 1980 по 1982 год, в качестве рядового инженера ещё несуществующего Аналитического центра. Для меня и сейчас кажется невероятным, что я непосредственно с офицерской должности профессионального моряка атомного подводного ракетоносца попал в научный водоворот московской жизни и оказался в самом центре событий и в котле невероятных научных идей и технологий, воплощаемых в железо Аналитического центра. Я жил на съемной квартире с женой и двумя детьми недалеко от метро «Нагатинская». Квартира была двухкомнатная, но хозяйка в одну комнату снесла свою мебель и разрешила пользоваться только одной комнатой. С учетом того, что в этой же жилой комнате в 17 ящиках хранились вещи и имущество, нажитое нами на Севере, жить было довольно тесно.

Ни я, ни жена не имели никакой прописки. В те времена такой практики, как прописка при части, ещё не существовало. Без прописки жена не могла и устроиться на работу. Мы были московскими «бомжами». Тем не менее, москвичи были в те времена добрыми и гостеприимными людьми. Старшую дочь Ирину безо всякого труда приняли в московскую школу. Я получал по сравнению с прежней службой мизерную зарплату в 366 рублей, из них 120 ежемесячно отдавали за съемную квартиру. Жена жаловалась, что ей надоело искать по 17 ящикам нужные вещи, и страдала от безденежья и безработицы. Тем не менее, я испытывал восторг и счастье от окружающих меня офицеров РТУ ВМФ, и от моих многочисленных обязанностей, а главное – от причастности к чему-то великому, что создавалось с моим непосредственным участием и на моих глазах. Но в то же время я никогда не мыслил, что скоро стану москвичом и одним из офицеров Радиотехнического управления Военно-морского флота. Давайте я чуть-чуть отвлекусь и уже из моей современности, современности капитана 1-го ранга запаса и 71-летнего военного пенсионера МО, имеющего собственную квартиру в Москве и дачу-коттедж в Подмосковье, проанализирую это невероятное событие.

Мой визит в 1979 году к кадровику РТУ ВМФ в Москве был безрезультатным, потому что на тот момент Главное мобилизационное управление МО ещё не утвердило штат-кадр будущего Аналитического центра. Скорее всего, не было даже проекта штат-кадра. Конечно, кадровик Кудрявцев Николай Иванович обязан был знать, что скоро будет сформирован штат-кадр подмосковного объекта, напрямую подчиненного по штатному расписанию РТУ ВМФ. Но пока утвержденного штатного расписания не было, он и не имел права говорить о совершенно секретном объекте. А что же мой рапорт по команде? Сыграл ли он какую роль в моем назначении? Практически рапорт не сыграл никакой роли. Но в то же время и посещение в 1979 году кадровика РТУ ВМФ и мой рапорт по кадровой линии от Северного флота до кадровых органов Центрального аппарата ВМФ сыграли заметную второстепенную роль второго плана. Поясню, в чем тут дело?

Когда я начал службу в аналитическом центре ВМФ, то большую часть времени рука об руку, практически каждый рабочий день, до 22–23 часов ночи работал совместно и под руководством главного инженера капитана 1-го ранга Вдовиченко Евгения Владимировича. В работе он бы упорен до неистовости. Такой же неистовости научил и меня. Долго и учить не пришлось. Я тоже по натуре был заядлым службистом и не мог отложить работу назавтра, пока не решу поставленной себе задачи на этот день или пока не исполню поставленной мне начальником цели по подготовке какого-либо документа. Вдовиченко понравилось мое служебное упорство, и он поделился со мной тайной моего назначения в Аналитический центр ВМФ.

5. Тайна назначения в Аналитический центр ВМФ

Дело было так, что когда в начале 1980 года штат-кадр утвердили, то новую часть подчинили РТУ ВМФ чисто формально, как заказчику от ВМФ, имеющему кадры и специалистов для взаимодействия с промышленностью. Этим воспользовался начальник РТУ ВМФ и назначил уважаемого начальника отдела по разработке вычислительной техники, капитана 1-го ранга Прохорова Марата Ивановича, начальником будущего центра и командиром вновь формируемой части. Это назначение не вызвало сопротивления начальников центральных управлений ВМФ, так как Прохоров ещё будучи флотским юнгой стал участником Великой Отечественной войны, а как заказчик для ВМФ автоматизированных средств управления и вычислительных комплексов, приобрел широкую известность и заслужил уважение Главного штаба и командования Военно-морского флота. Однако будущий аналитический центр создавался не в интересах РТУ ВМФ. Он имел стратегическое значение не только для ВМФ и Генерального штаба Вооруженных сил, но и для политического руководства СССР.

В случае начала очередной войны или военного конфликта со странами блока НАТО или США, важнейшее значение для нанесения ответных ракетно-ядерных ударов было знание точных координат и местоположения, развернутых в мировом океане стратегических атомных подводных ракетоносцев вероятного противника. Чтобы максимально сократить ущерб от термоядерных бомбардировок военных и гражданских объектов на территории СССР, надо было создать технические средства для постоянного отслеживания местоположения ракетно-ядерных подводных сил вероятного противника и передавать эту информацию в реальном отсчете времени политическому руководству страны и Генеральному штабу для нанесения предупреждающих или ответных ударов. Объект создавался как информационный элемент по сбору и обработке информации, в интересах борьбы с подводными лодками вероятного противника всех классов и типов. В Главном штабе ВМФ имелось специальное Управление противолодочной борьбы, которое определяло стратегию развития технических средств борьбы, противодействия и защиты от подводных лодок вероятного противника.

Конечно же, технические средства будущего аналитического центра, должны были отвечать интересам Главного штаба ВМФ и в первую очередь интересам борьбы с подводными лодками вероятного противника. Вот поэтому на должность главного инженера был назначен не специалист РТУ ВМФ, а специалист от Управления противолодочной борьбы Главного штаба ВМФ. В качестве такого специалиста и представителя Главного штаба ВМФ по противолодочной борьбе главным инженером Аналитического центра и был назначен капитан 1-го ранга Вдовиченко Евгений Владимирович. И командир Прохоров, и главный инженер Вдовиченко имели благоустроенное жилье в Москве и были достаточно пожилыми офицерами предпенсионного возраста. Тем не менее, они согласились на назначение руководителями подмосковного информационно-аналитического объекта и взвалили на свои плечи неимоверно тяжелый груз ответственности за ход его проектирования, строительства и перспективного развития. Спрашивается, для чего им это было нужно? За Прохорова я ответить не могу. Он мало контактировал не только со мной, но и с Вдовиченко. Иногда лишь давал общие указания.

Возможно, Прохоров согласился на эту должность для того, чтобы проявить свои творческие способности, и только во вторую очередь по карьерным соображениям, чтобы закончить службу в должности контр-адмирала. По деловым контактам у меня сложилось впечатление о начальнике центра Прохорове Марате Ивановиче как об очень порядочном человеке, одинаково дружески настроенного ко всем своим подчиненным. Он был обтекаемым и не позволял себе резких высказываний, даже при явном несогласии со своими оппонентами. Никакого высокомерия или карьеристских устремлений я в нем не заметил. Вдовиченко был другой. Он обладал цепким умом аналитика, имел большой научный багаж знаний, но считал свое мнение абсолютно правильным и не терпел возражений. Совершенно секретное тактико-техническое задание (ТТЗ), определяющее требование Министерства обороны к разработчику центра, он постоянно носил с собой и изучил его наизусть. Он пытался добиться от промышленности, а вернее от главного конструктора центра, академика Савина Анатолия Ивановича и его ближайших помощников, максимального воплощения декларированных в ТТЗ параметров будущего центра.

Когда он работал в Управлении противолодочной борьбы, то не будучи «заказчиком», имеющим право заключать договора с промышленностью, работал, а вернее определял требования к будущим средствам противолодочной борьбы для РТУ ВМФ и для военных институтов. Он был идеалистом-стратегом, не имеющим опыта прямых контактов с главными конструкторами и закрытыми институтами военной промышленными, ведущими непосредственные разработки новой техники. Даже я, недавний флотский офицер, общался с бригадами гарантийного обслуживания и знал, насколько капризны разработчики новой техники и как они по-своему трактуют параметры своих новых разработок. Уже через месяц-другой под руководством Вдовиченко я осознал, что он своей категоричностью и максимализмом отталкивает от себя разработчиков и конструкторов Аналитического центра. Сказывалось отсутствие опыта работы с промышленностью. Он не умел или не хотел слушать доводы разработчиков, которые часто были лукавыми и спекулятивными, но отвергать их категорично было нельзя, потому что возникали такие спекулятивные доводы не по злому умыслу, а по бессилию разработчиков воплотить все требования ТТЗ в конкретные технические средства.

Спекулировали чаще всего разработчики центра тем, что у них нет достаточно полных исходных данных. Военные институты вовсю старались, присылали им целые тома рабочих документов по формализованным таблицам донесений и связи, но разработчики всегда говорили, что этого недостаточно. Что можно сказать по этим претензиям? Полной автоматической формализации действующих на тот момент документов донесений было невозможно осуществить никакому гению, потому что не существовало программ поисковых систем подобных, например, «Гуглу» или «Яндексу». Разработчики и гнули к тому, чтобы открыть новый ОКР по разработке программ поисковых систем формализации донесений флотской связи и тем самым оттянуть на неопределенный срок ввод в строй Аналитического центра. Военно-морской флот в лице РТУ ВМФ и Главного штаба, настаивал на том, чтобы завершить создание и запустить в опытную эксплуатацию хотя бы сырой образец Аналитического центра на примитивных вычислительных средствах и с примитивным математическим обеспечением. До появления компьютеров и Интернета, никакой мгновенный прорыв за два-три года, в области программного обеспечения и вычислительных средств был невозможен.

А вот как раз опытная эксплуатация силами промышленности уже существующего Аналитического центра и выявила бы все проблемы информационной несовместимости, заставив программистов от разработчика ускоренно искать способы информационной совместимости и разрабатывать для него новое программное обеспечение. Я быстро понял разницу между мечтами и реалиями, даже понял, что Аналитический центр не сразу заработает с пользой для обороны страны. Однако будучи построен в примитивном варианте, он станет фундаментом для технологического прорыва в области развития вычислительных средств и программного обеспечения. Поэтому я искреннее добивался его скорейшего ввода в строй даже ценой временного отказа от тех параметров, которые заложены в ТТЗ на его разработку. Вдовиченко же требовал полного выполнения всех параметров ТТЗ, как бы не замечая отсутствия требуемого программного обеспечения и высокоскоростных вычислительных средств с огромными резервами оперативной и долговременной памяти. Я ещё раз напомню, что в те времена не было Интернета, компьютеров и даже «флешек» памяти.

Поэтому требования Вдовиченко были правильны и соответствовали ТТЗ, но технически неосуществимы. Надо было смиряться и соглашаться на примитивность опытного образца Аналитического центра, но Вдовиченко этого не захотел делать из карьерных амбиций. Ему очень хотелось стать контр-адмиралом. От РТУ ВМФ сопровождал разработку опытно-конструкторской работы (ОКР) по созданию Аналитического центра начальник 6 отдела неакустических средств полковник Черненко Эдуард Петрович. Он был главным связующим звеном и ответственным лицом по созданию нового объекта. Именно за шестым отделом числился этот ОКР и потому никакой документ, разработанный офицерами штат-кадра, включая командира Прохорова и главного инженера Вдовиченко с моим участием, не мог быть подан на подпись

Начальнику РТУ без визы Черненко. По причине неумения работать с промышленностью, и по причине максимализма, без оглядки на реальность, наблюдались явные трения и признаки взаимной неприязни между главным инженером Вдовиченко и начальником 6-го отдела РТУ ВМФ полковником Черненко.

Скоро я разобрался, что и максимализм Вдовиченко определялся не только стратегическими потребностями политического руководства страны, Генерального штаба и руководства ВМФ в скорейшем построении Аналитического центра, но и его личными карьерными устремлениями. Он во чтобы ни стало хотел ввести штатную численность первой очереди в количестве около 700 человек офицеров и мичманов и притом утвердить за начальником центра и главным инженером штатные должности в звании контр-адмиралов. По временам 1980 года это было явной шизофренией. Даже стратегические атомные подлодки, при норме два экипажа на один «борт», из-за недостатка матросов срочной службы, мичманов и офицеров имели по одному экипажу. Если не собирать всех «калек» и флотских тунеядцев, неприспособленных к нормальной службе, то где же набрать такое количество грамотных и работоспособных флотских специалистов для существующего только на бумаге и в замыслах конструкторов, Аналитического центра?

Возникали и другие проблемы, мешающие Вдовиченко реализовать его наполеоновские планы. Во-первых, в городке Дуброво, не было построено ни одного жилого дома для оперативных работников и обслуживающего персонала будущего центра. Вдовиченкото имел жилье в Москве, и его мало интересовало, где будут размещены эти 700 человек, которых он пытался втиснуть в штатную численность Аналитического центра. Во-вторых, не было ещё построено само здание Аналитического центра, и даже в общих чертах от промышленности и главного конструктора не было представлено нормальной функциональной схемы и всего набора технических средств, которым будет оснащен будущий центр. А значит, и рабочие места штатного расписания были пустой фикцией. Да по-другому и не могло быть, потому что Вдовиченко пытался утвердить штатное расписание первой очереди без участия главного конструктора и без участия конструкторов отдельных систем и комплексов. Им было просто нечего сказать. А если бы им и показали штатное расписание, то они приняли бы его за пустую фантазию.

В-третьих, все понимали, в том числе и сам главный конструктор и его помощники, что Аналитический центр является не каким-то серийным изделием, а сверхсложной опытно-конструкторской работой, содержащей в своем составе ряд не менее сложных опытно-конструкторских самостоятельных систем и комплексов. Опытные образцы этих систем и комплексов ещё не были созданы в «железе». Даже если бы они уже были готовы, то обеспечить их информационное взаимодействие без длительной опытной эксплуатации силами конструкторов и предприятий-изготовителей было невозможно. Многие трудности были очевидны и для командования ВМФ и для промышленности, и на то время были непреодолимы из-за несовершенства вычислительной техники, средств телекоммуникаций и отсутствия программного обеспечения. Даже если бы все было установлено, то два-три года огромный штат офицеров и мичманов там был бы ненужным балластом. За пультами сидели бы сами конструктора и программисты и доводили технику до того состояния, чтобы она была хоть в чем-то полезна ВМФ и Генеральному штабу.

Вдовиченко, может быть, лучше всех понимал, что Аналитический центр на базе военной техники 1980 года, работать не может. Но пока умалчивал об этом и гнул свою линию по вводу штатной численности первой очереди, если не ошибаюсь, в количестве 633 офицера и мичмана. Очень уж хотелось ему стать адмиралом. Вот под непосредственным командованием этого человека я и оказался уже на первый день моей службы на новом месте. Если же доверять его словам, а не доверять у меня нет оснований, то и мое назначение на должность инженера Аналитического центра состоялось исключительно по желанию и инициативе Евгения Владимировича Вдовиченко. Естественно, как главный инженер, он имел право подбирать специалистов на оставшиеся три вакантные должности штат-кадра будущего центра. Мне неизвестно, как ленинградский офицер Слава Первак оказался первым претендентом и даже за короткий срок получил служебную квартиру в военном городке Дуброво, где и планировалось создать Аналитический центр ВМФ. Я лишь могу констатировать, что главный инженер Вдовиченко относился с уважением к его мнению, хотя Первак и не блистал в области быстрого написания деловых писем и был практически неспособен грамотно и коротко изложить свои мысли в деловой переписке.

Может быть, поэтому его и отправили в Дуброво, наблюдать за ходом работ непосредственно на будущем объекте. Меня же Вдовиченко избрал опять же по стечению случайных обстоятельств, но в то же время и не совсем случайно. Как мне рассказывал неоднократно сам Вдовиченко, он собственноручно просматривал сотни личных секретных дел флотских офицеров, чтобы подобрать кандидатуры на вакантные должности инженеров штат-кадра будущего Аналитического центра. Сам Вдовиченко имел академическое образование и был золотым медалистом по выпуску из училища и по выпуску из Военно-морской Академии. Когда ему попалось мое личное дело, то он с удивлением обнаружил, что я тоже являюсь золотым медалистом по выпуску 1969 года из Высшего Военно-морского училища радиоэлектроники им. А.С. Попова. Тем более что специальность «инженера по автоматике, телемеханике и вычислительной технике», как нельзя лучше подходила к профилю информационно-аналитического центра, основанного на сборе и обработке информации с помощью средств вычислительной техники.

Мои флотские характеристики были безупречны и даже отражали творческий подход к службе в должности начальника РТС атомного подводного ракетоносца. Видимо, по себе зная, что, не имеющие творческого начала личности, золотыми медалистами стать не могут, а также учитывая мои флотские характеристики, Вдовиченко и избрал меня претендентом на вакантную должность инженера штат-кадра Аналитического центра. Ни разу не встречаясь со мной до моего прибытия в Москву к новому месту службы (мы с ним до этого не были знакомы), а чисто по документам, Вдовиченко признал во мне родственную душу и включил в приказ Главкома ВМФ о назначении на должность инженера штат-кадра Аналитического центра. По стечению многих случайных и как бы независимых друг от друга обстоятельств я стал одним из пяти членов штат-кадра будущего Аналитического центра. И по воле того же случая оказался на острие событий по его проектированию и строительству, так или иначе втянутым во взаимодействие с высшим командованием ВМФ, с военными министерствами и ведомствами, с военными институтами, а также с подразделениями Главного разведывательного управления и другими подразделениями Генерального штаба, ответственными за сбор и обработку стратегической информации о противнике в интересах повышения боеготовности Вооруженных Сил и в интересах обеспечения политического руководства страны достоверной информации о состоянии и действиях подводных сил вероятного противника.

Так, благодаря золотой медали при выпуске из училища, соответствующему инженерному образованию и безупречной службе на подводном атомном ракетоносце судьба подарила мне шанс обрести настоящее стратегическое мышление и многому научиться от работы над документами и деловых бесед с представителями Совета Министров СССР, министрами и их замами, докторами наук и академиками, а также с высокопоставленными военными чиновниками ВМФ и Министерства обороны. Конечно, я очень быстро раскусил замысел Вдовиченко и его неудержимую мечту и цель, во что бы то ни стало раздуть штаты ещё неработающего и даже неукомплектованного никакими техническими средствами Аналитического центра, чтобы ввести должности контр-адмиралов для начальника и главного инженера. То есть, заботился он прежде всего о себе, любимом. Для этого мы и сидели с ним вдвоем в РТУ ВМФ до 22–23 часов, все рабочие дни без перерыва, разрабатывая мифические рабочие места и посменные расписания оперативной деятельности Аналитического центра.

Размышляя из современности о личности интеллектуального «упрямца» Вдовиченко, я могу подтвердить, что свои золотые медали за учебу в военном вузе и академии он добыл не «по блату», а своими способностями, упрямством и «упертостью» в достижении поставленной цели. Я был другим. Даже ещё живущие в этом мире мои однокурсники могут подтвердить, что я особо не напрягался стать золотым медалистом. В какой-то мере, я «корпел» над конспектами даже меньше своих однокурсников. Часто и не вел никаких конспектов. Не было желания. Конспектами меня выручал рядовой курсант и вовсе не отличник Дима Лопухин из соседнего класса и старшина нашей роты, тоже ставший золотым медалистом Владимир Мельниченко. Они умели писать прекрасные конспекты. Расписание экзаменов у каждого курсантского класса было индивидуальным, и не совпадало с другими классами, а вот многие научные дисциплины оба класса изучали факультативно, по одним и тем же программам. Я этим воспользовался и заранее договаривался с ними, что после сдачи экзаменов, они будут давать на время мне свои конспекты.

Эта договорная система действовала безупречно. По конспектам Димы Лопухина и Владимира Мельниченко я успешно сдал многие экзамены, за что я искреннее благодарен и им самим и их потомству. Все пять лет учебы в ВВМУРЭ им. А.С. Попова я не получал никаких повышенных стипендий как отличник учебы. А то, что по результатом пятилетнего обучения я «тяну» на золотую медаль, стало неожиданным приятным сюрпризом даже для меня самого. Я, конечно, знал, что за все пять лет обучения ни на одном экзамене я не получил оценки ниже пятерки, но максимум рассчитывал на красный диплом. Я очень не любил воинскую дисциплину, но пять лет терпел её, потому что хотел получить инженерное образование и стать не нахлебником государства, а финансово независимым самостоятельным человеком. Руководство училища тоже было заинтересовано в том, чтобы большее количество её выпускников стало золотыми медалистами. Особенно был заинтересован наш командир роты капитан 3-го ранга, Яков Наумович Веккер, который все пять лет был нашим наставником и воспитателем.

Ему и его потомству я тоже от души благодарен за то, что мне удалось закончить училище, да ещё и получить золотую медаль за её окончание. Я ни разу не попался за злостные нарушения дисциплины, поэтому после защиты диплома все мои мелкие нарушения были забыты и отброшены. Отборочная комиссия посчитала результаты сдачи экзаменов и зачетов за все пять лет учебы и о, чудо! Меня наградили по выпуску из училища золотой медалью. Так что, я хотя и был золотым медалистом, но в корне отличался от Вдовиченко, и складом характера и способом накопления интеллектуально-научных знаний. А тем более, я никогда не считал свое мнение абсолютно правильным или единственным. Я умею прислушиваться к другим людям и сопоставляя их мнение со своим мнением, корректировать свое мнение для выработки общих взглядов. Вдовиченко мыслил сделать Аналитический центр выше Оперативного управления ВМФ и превратить его в орган оперативного управления Генштаба МО и ВМФ для выработки стратегических решений.

Однако по техническому заданию и по замыслу командования Министерства обороны и ВМФ, Аналитический центр должен быть лишь информационным звеном для сбора надежной и достоверной информации о подводных и надводных силах вероятного противника. Командование Вооруженными Силами и Военно-морским флотом СССР, не собиралось передавать новой информационной структуре функции выработки предложений по применению ядерных сил или по планированию операций Военно-Морского флота и ревниво пресекало всякие попытки превратить Аналитический центр в подобие запасного Командного пункта ВМФ или Генштаба. А вот мой «шеф» Вдовиченко, чтобы обосновать адмиральские звания командования центра, не понимал этой ревности. Он упорно «всовывал» в обязанности командования центра выработку рекомендаций по боевому использованию и применению ракетно-ядерных сил. Это было неприемлемо для руководства Главного штаба ВМФ и некорректно по отношению к управляющим структурам Генерального штаба, что и привело Вдовиченко сначала к полной изоляции, а в последующем и к увольнению с военной службы по выслуге лет.