– Ничего не брал. Отстань от меня.
Перепрятать ампулы. Суну их в валенок, там портянки, не провалятся. И шприц. Надеть шинель.
Вот она, оказывается, какая улица днем! Я, кажется, ее не видел очень давно. На работу – темно, с работы – ночь, обедать – спустился в подвал, там окна заделаны фанерой выше роста.
Хватит умиляться!
Да, хватит! Зашел в ближайший двор. Пусто. Снял валенок.
Все-таки часть ампул провалилась за портянки и разбилась. Вытряхнуть стекла. Осталось: раз, два, три… всего восемь… Мало! Вернуться? Взять еще? Боюсь, что уже и так Лида сейчас у начальника. Задержат. Введу эти: «Мало, не умрешь. Струсил! «Жалобно оправдываюсь: нет, не струсил, но, видишь, невозможно больше достать. А откладывать – не смогу. «Вводи!» По крайней мере, хоть усну… Высплюсь.
Отламываю кончики у ампул одну за другой, набираю через иголку в шприц. Семь с половиной кубиков. Нет, не умру. «Обрадовался, жалкий трус!».
Укол. Ввел под кожу, желвак растер. Теперь скорее бежать домой, пока морфий не успел подействовать. Свалюсь дорогой… А так, дома – спит, мол, устал.
Вот наш дом. Хозяйка открыла, удивилась:
– Что-нибудь случилось, Николай Михайлович?
– Нет, ничего.
Действительно, ничего. Ничего пока не чувствую. Даже спать не хочется. Та же картина крутится перед глазами.
Снимаю валенки и ложусь, не раздеваясь.
Закрываю глаза. Снова крутится этот фильм. Ага, начинает мешаться… Уснуть, просто уснуть, не надо снов. Хватит мне всего этого, хватит!
А может, он не умер? Приснилось все?
Нет. Все правда. Умер. Спать, все равно спать. Куда-то проваливаюсь.
Просыпаюсь – уже темные окна. В соседней комнате горит слабый свет. На кровати кто-то сидит.
Кто это?
– Это я, успокойся, я, Бочаров.
– А мне показалось… Простите.
– Молод ты, Никола, горяч. Это хорошо. Нет, не рассказывай, не говори. Все уже рассказали. Не знаю, отчего умер. Только одно – бывает поразительная непереносимость новокаина. И смерти такие вот, ужасные, бывают у каждого хирурга. Ты должен быть готов к этому. И еще будет, не спастись.