Курганник

– За тех, кто в море!

Во рту Виктора разлилась малиновая вкуснота, язык щипнуло кислинкой. Гость восторженно уставился на пустой стаканчик, потом на бутылку с настойкой.

– Это вино?

– Та какое вино! – отмахнулся Зотов. – Какое вино в нашей Оторвановке? Чистый самогон.

– Макар делает из местного пойла прекрасные настойки и наливки. – Лиза коснулась пальчиками руки кузнеца.

Виктор позавидовал другу, когда увидел, с какой нежностью девушка смотрит на Зота.

Ковалев решил блеснуть красноречием:

– Как человек, кое-что понимающий в выпивке, – он ничего не понимал в ней, но статус столичного гостя обязывал, – скажу так: питье сделано с любовью. Какая классная штука! Можно создавать торговую марку.

Макар хохотнул, а Ковалева охватил приступ черной зависти, подогретый алкоголем. Лиза прислонилась к Зоту, едва не касаясь пушистыми ресницами его загорелой щеки. И что в нем привлекательного? Нос картошкой слегка облупился на солнце, брови выгорели. Полные губы? Длинные белые ресницы? Пожалуй, в сочетании с карими глазами они нравятся женщинам. Но рядом с аристократическим профилем Виктора Макар выглядел простовато. Деревенщина, одним словом. И все же Ковалев никогда бы не рискнул встать на пути Зота.

Виктора всегда удивляла одна особенность взгляда друга: когда он смотрел прямо на собеседника, у человека создавалось впечатление, что у кузнеца печальное лицо, нечто от плаксивого Пьеро. Потому многие обманывались, считая Макара трусом. Но стоило Зоту чуть наклонить голову, бросить взгляд исподлобья… Волчий яростный взгляд останавливал насмешника. А каким яростным бывает друг, Ковалев знал не понаслышке…

Полночь с 1987 на 1988 год

Над Кольским заливом стоял непроглядный туман. Так бывало, когда мороз под сорок и ниже. Час назад пробила полночь московская, провозглашая приход нового года. Виктору выпала редкая удача заступить в этот момент на трап. Понятное дело: кто же должен стоять на вахте в праздник, если не молодой карась? Макару повезло немного больше – он заступил к дизель-генератору. Шумно, зато тепло. А береговые команды – они суки. Взяли да и вырубили питание в десять вечера.

Витек вздохнул и потопал в корму корабля. На трапе – тоска смертная. Если не будешь топать взад-вперед, время совсем остановится. Оно и так едва ползет, будто не осталось внешнего мира или стоишь на самом его краю. Справа по борту – причал с громадой портового крана, контейнеры между его рельсами. Дальше – куб одного из цехов атомбазы ледоколов. За кормой черный округлый нос с надписью: «Арктика» да рыжая надстройка над ним.

А по левому борту… Из непроглядной тьмы поднимается к темному небу стена тумана. Да и есть ли оно, небо? Ни зги не видно.

Витек доковылял до фальшборта, осторожно протянул руку. Сейчас нафантазировать можно все, что угодно, однако мысли ворочались вяло, после дня, проведенного на суматошном камбузе, страшно хотелось спать. Даже в сорокаградусный мороз, даже с громадой тулупа на плечах и шинелью под ним. Даже стоя. Ковалев широко зевнул под шарфом. Холод сушил ноздри и норовил вцепиться в горло. Витек поднял шарф выше, прошелся вокруг крышки кормового трюма.

Хоть бы снег пошел. За уборкой время быстрее движется. Он вновь остановился у левого борта. Иней на тросах топорщился рыхлыми иглами. Почему-то вспомнилась «Сказка про Машу и Витю». Хорошее доброе кино – это детство, дом, мандарины из Грузии, конфеты в цветных обертках и фольге.

Витек оперся на фальшборт. Интересно, туман только чудовищ лепить может? А вот если девчонку? Ту, которую они с Макаром видели в Кандалакше. Девочка в джинсах и синей короткой шубке. Ах, куколка! А под шубкой… М-м-м! Красота! Тепло, нежно. Она ручками за шею обнимет, прижмет к груди. А на ней лиф кружевной беленький. А под ним сосочки розовенькие.

Мороз жег щеки, сон смежил веки. Витька Ковалева качнуло вперед, в туман. Сам же он пребывал в объятиях симпатичной незнакомки.

– Стоять! – рявкнул кто-то, дергая задремавшего трапного за пояс. – Ех…ная рыба! Жить надоело? – орал человек, задыхаясь от мороза.

Витек увидел перед собой темную воду залива и почувствовал себя висящим вниз головой. Паника ударила в голову.

– Н-не дергайся, п-падл-ла! – орал Макар, едва удерживая его за пояс. Ковалев узнал моториста по голосу. – Швартовый брус, с-сука!

Меховые рукавицы соскальзывали с обледенелого борта. Если их скинуть – годок Охрим прибьет молодого карася.

– Ше-ве-лись!

Ковалев стряхнул рукавицы, оставаясь в шерстяных перчатках. Удалось упереться в причальный брус борта. Зотов подтянул его выше, а там и фальшборт близко.

Макар ухватил трапного за ворот, отбросил на палубу.

– Рыба ех…ная, – шипел Зотов, задыхаясь. – Кому спим?

Пошатываясь, он подошел к Ковалеву и пнул без жалости, как в грушу. Пятясь, Витек поднялся на ноги.

– О п…де замечтался, сука?

Ковалев только закрывался руками, а Зотов лупил его локтями – замерзшие пальцы не сгибались в кулак.

О происшествии на трапе никто не узнал, но с тех пор Витек Ковалев стал побаиваться рыжего моториста, хотя они и были одного призыва и оба служили в БЧ-5…

– Чего на часы поглядываешь? Вроде торопиться некуда.

– Да тут, – Виктор с загадочной улыбкой покрутил в пальцах веточку петрушки, – у вас девушек красивых – пропасть. И я пригласил одну в гости.

– Девчонок у нас красивых много – факт, – согласился Макар и накрыл своей ладонью пальчики Лизы. – Только ведь они у нас не простые.

Виктор замер, наблюдая, как просветлело лицо девушки, обращенное на кузнеца, легкая улыбка коснулась ее губ.

Во дворе залаял Рафинад.

– Вот! – Ковалев вскочил с места. – Она, наверно.

Люба уже прошла в калитку, и веселый собачонок крутился у ее ног белой тенью. Ковалев почувствовал тонкий аромат чайной розы и еще чего-то неуловимого, что можно было назвать запахом женщины.

«Моя ты, лапочка! Болваном буду, если ты от меня сегодня уйдешь».

– Привет, – негромко произнесла она.

– Привет, Люба. – Он осторожно взял ее под локоток и повел в дом.

Лизы на кухне не было. Макар сидел на своем месте во главе стола, разливая по стопкам малиновку.

– Добрый вечер, – поздоровалась Любовь.

Зотов бросил беглый взгляд на гостью.

– Привет, Люба. Заходи – гостьей будешь.

Виктор, очарованный длинными темными волосами девушки, распущенными по плечам, не замечал возникшей напряженности. Ковалев усадил гостью на табурет и опустился на свое место, не сводя глаз с загорелой гладкой шейки и ложбинки в разрезе тонкой красной блузы.

Вышедшая из комнат Лиза со стуком поставила перед гостьей чистую тарелку и стопочку.

– Давайте выпьем, – предложил Макар.

– За что? – спросила Люба.

В ее взгляде, обращенном к кузнецу, было нечто большее, чем просто внимание.

– За то, что все мы здесь сегодня собрались, – не отводя взгляда, ответил Зотов.