Курганник

Ковалев помнил, как они с Макаром оставили сумки на скамейке во дворе и вошли на веранду – деревянную пристройку с большими окнами, которая служила прихожей и летней столовой. Клавдия Ивановна стояла на табурете, вешая на карниз выстиранный накрахмаленный тюль. Макар снял бескозырку, не решаясь окликнуть маму, пригладил ладонью ежик волос.

– Здравствуй, мам, – тихо произнес он, когда женщина спустилась.

Клавдия Ивановна охнула, обернулась, близоруко щуря глаза.

– Кто здесь? – Сразу и не поняла, что за военные появились в ее доме. – Макарка, ты?!

– А то кто ж, – пожал плечами Зотов, радостно улыбаясь.

Виктор помнил маму Макара – невысокую женщину с проседью в висках, с добрыми карими глазами, помнил ее пухлые прохладные ладони на своих щеках, когда она на радостях расцеловала обоих.

Еще в тот день Виктора удивило, с какой скоростью в селе распространяются новости. Не прошло и получаса с их появления в Гострой Могиле, когда у ворот остановилась машина, и во двор вошел коренастый мужчина – отец Макара, Платон Федорович. Оказалось, он тоже служил на флоте, и сын подарил отцу тельняшку, которую тот надел к ужину, чтобы не отличаться от парней. Они просидели до глубокой ночи, непрерывно обмениваясь новостями и историями.

Виктор помнил, как после северного авитаминоза первая майская зелень с огорода Зотовых бойко пошла в ход, и друзья сутки питались исключительно салатами радушной хозяйки. Ковалев пускал слюни, глядя на обильные, но еще незрелые вишни-черешни, алычу и абрикос. Обещал непременно летом навестить…

Вот и навестил. Через девять-то лет. Зато как обещал – летом.

Виктор открыл деревянную калитку, ступил на бетон двора. Май 1996 – три года назад дату красиво выписали пальцем по сырому раствору. У забора напротив веранды оставили полосу свободной земли с кустами смородины, а слева под окном, смотрящим на улицу, стояла старая черешня с обрезанной верхушкой да цвело несколько разносортных кустов роз. В памяти Виктора роз не было – может, Ковалев в первый свой приезд не обратил на них внимания, а может, их тогда еще не посадили.

У веранды на дорожке, ведущей в сад, возлежало целое гусиное семейство: большая гуска с пятью молодыми гусями и гусак, стоящий рядом на страже покоя семьи. При виде гостя птицы важно поднялись, а отец семейства, задрав оранжевый клюв к небесам, вострубил предупреждение.

– Ты, эт! Полегче! – крикнул Виктору Спиридоныч. Он предусмотрительно остался по ту сторону калитки. – Колдяк, ешь-трешь, гусяра злобный!

Меж тем пернатое стадо неспешно направилось в сад, а вождь воинственно затрубил вновь, раскрыв огромные белоснежные крылья.

Из кустов смородины вдруг выскочил рябой собачонок и, обежав стороной грозную птицу, бросился на Виктора.

– Вот блин! – ругнулся Ковалев.

Щенок бегал вокруг него, норовя ухватить за штанину. Гость не столько боялся остаться покусанным, сколько опасался нечаянно наступить на маленького отважного сторожа, который юлой вертелся у ног.

Спиридоныч сипло захохотал:

– Да не пужайсь ты! Эт ж Рахвинад, чтоб ен був здоров! Тварюка безвредная!

Возница вытер слезы тыльной стороной ладони и крикнул во двор:

– Лизка! Лизавета! Ходь, гостей зустричай!

Она появилась из-за веранды. Виктор на секунду растерялся, забыв про назойливого щенка. Девушка лет семнадцати, в синем сарафане в белый горох, убрала с лица русую прядь и настороженно взглянула на чужака ясными серо-голубыми очами. Среднерослая, тоненькая в талии, с приятными формами бедер и груди. Ковалев ощутил прилив горячей крови к своему естеству, а еще стыд и смущение, ведь это была девушка его друга. Хотя, может, и сестра, однако он не помнил, есть ли у Макара сестра. Точно – нет у Зота сестры.

– Вот, Лизавета! К твому! – отрекомендовал Виктора старик. – Гость из столицы – Виктор… как бишь… А! Сергеевич Коваленко.

– Ковалев, – поправил гость.

– От звиняйте! Запамятовал.

Колдяк гоготнул, мотая клювастой башкой – тоже мне гость, – и чинно удалился в сад. А Рафинад радостно бросился к хозяйке, всем своим видом давая понять: я хороший! Я хороший!

– Здравствуйте. – Гость протянул руку.

Лиза вытерла ладони старым передником, который все это время держала в руке.

– Здравствуйте.

Виктор осторожно пожал маленькие нежные пальчики.

– Я старый корабельный товарищ Макара. Собственно, – он смущенно пожал плечами, – приехал навестить… м-м-м… Макара.

– А его сейчас нет. На работе он, – ответила девушка, разглядывая пришельца, как показалось Виктору, с долей презрения.

Ковалев мысленно поблагодарил барменшу за пластырь на рану и за идею купить новую рубашку. Однако брюки Ковалева выглядели скверно: рваные, пыльные, с темно-зелеными пятнами от травы. Да и светлые штиблеты выглядели не лучше.

– Понятно, – произнес Виктор. – А Клавдия Ивановна? Платон Федорович?

Лиза опустила взгляд, словно решила изучить свои стройные загорелые ноги, обутые в старые шлепанцы.

– Родители уехали к старшему брату Кириллу в Чистенькое. – Она наконец подобрала нужные слова.

– Ясно. Мне бы с Макаром переговорить, – гнул свое Ковалев. – Тут такая история. Кому расскажешь – не поверят. – Он растерянно улыбнулся. – На меня напали какие-то местные бандиты на конях, машину отобрали, а там документы, деньги.

Взгляд девушки стал серьезным. Она посмотрела на Спиридоныча, все еще стоящего за калиткой. Старик кивнул, с вздохом потер ладонью подбородок, и Лиза смилостивилась.

– Проходите в дом, – сказала она. – Как бы ни было, а вы гость, и вам нужно принять душ и переодеться.

Лиза убрала прядь с правой щеки за ушко, и Виктор отчетливо увидел кривой тонкий шрамик, тянущийся от уголка губ к подбородку. Впрочем, светлая полоска шрамика не портила личико, только губки с этой стороны капризно изгибались. Не портили ее и редкие конопушки, почти невидимые под загаром. Но ее волосы! Русая грива отливала золотом и чудно гармонировала с чистой загорелой шейкой и открытыми плечами.

Лиза скрылась в доме. Ковалев остался стоять у веранды. За последний час ему посчастливилось увидеть двух девушек, красота которых взволновала его и охватила желанием. Ах, если бы это был город и если бы девчонки жили в разных районах! Вот тогда можно было бы покрутить.

Спиридоныч наконец позволил себе войти во двор и сесть на лавочку у стены. Рафинад тут же очутился рядом, подставляя рябую спинку под добрую ладонь старика.

– Сидай, Витя, покурим, – предложил Спиридоныч.

– И то дело, – кивнул Ковалев.

Щенок тоже уселся, удивленно глядя то на гостя, то на старика, которые дружно пускали дым, затягиваясь из табачных палочек. Рафинад почесал за ухом, прилег, начиная грустить: никто играть не хочет.

Из дома появилась хозяйка:

– Идемте, Витя. Покажу вам душ.

Ковалев поспешно притушил сигарету и остановился, решая, что делать с окурком на таком чистом дворе.

– Давай сюды, – деловито произнес старик. – Чойт выбрасывать полцигарки.

Сразу за домом стояло персиковое дерево, склонив облепленные плодами ветви к земле. Виктор невольно сглотнул, представляя, насколько спелы персики. Тут же росли две алычи, три черешни и кусты крыжовника с последними янтарными ягодами. Под сенью деревьев в пыли купались куры, гуси плескались в старом жестяном корыте, вкопанном в землю. Вновь завидев чужака, гусак приподнял голову, но в этот раз обошлось без крика.

– Хорошая у вас охрана, – заметил Виктор.