Братина Сварога

Сверившись на опушке с пометками на карте, Кремнеяр взял курс строго на юг, в направлении разбитого молнией дуба.

До первой вешки (этого самого расколотого молнией дуба) наши охотники на шатуна следовали по удобной утоптанной тропинке, поэтому конь под богатырем держался молодцом, почти даже не хрипел, носом не шмыгал и не спотыкался. А вот когда от искореженного небесной силушкой дуба путники повернули на юго-восток, направляясь к следующему приметному объекту, коим являлся выкорчеванный пень (на старательно нарисованной охотниками карте он больше походил на осьминога), двигаться пришлось по менее приспособленной для верховой езды звериной тропе – стежка петляла как заяц между раскидистых деревьев, так и норовивших зацепить Кремнеяра своими голыми сучьями. Дабы бесконечно не уворачиваться от веток, богатырю пришлось спешиться и продолжить путь в пешем порядке. Заметно запыхавшийся Ураган, то и дело оглядываясь по сторонам, старался не отставать от хозяина. Но самым трудным отрезком пути стала непроторенная стезя от выкорчеванного пня, к которому богатырь вышел уже в полдень, и до тех самых трех сосен на господствующей высоте у самой кромки пресловутых Гиблых Болот. И чем дальше Кремнеяр с конем продвигались, тем выше становились на пути сугробы, тем плотнее вставали на их пути деревья. Тайга словно не хотела пускать человека в это недоброе место, словно чувствовала, что добром вся эта затея не кончится. Но Кремнеяр, твердо решив выполнить поставленную задачу, не замечал, или попросту игнорировал, предупреждающие знаки, то и дело появлявшиеся на пути в виде непроходимых завалов, продолжая двигаться к намеченной цели. Не такой он был человек, чтобы свернуть с выбранного пути из-за каких-то там непроходимых (или почти непроходимых) дебрей. Наконец, путники добрались до лысого холма, на котором в ряд росло три чахлых, скрюченных как от церебрального паралича, сосенки. Конь настолько вымотался переходом, что Кремнеяру пришлось уже в буквальном смысле на своем горбу затаскивать его на холм. Не знаю, проклинал ли Ураган свою незавидную старческую долю, врать не буду, но в его глазах плескалось такое отчаяние и безысходность, что, кажется, заговори он прямо сейчас по-человечьи, то обязательно попросил бы пристрелить его на месте. Но богатырь был проницателен и понял без слов морально-психологическое состояние лошади.

– Ты вот что, бедный Урагаша, оставайся-ка лучше здесь, у трех сосен. Да, и смотри не заблудись в них, – подбадривая коня, пошутил гончар, взваливая на плечо рогатину. – Волчьих следов вроде как поблизости нет, так что опасаться тут тебе некого. А я на Гиблые Болота сам схожу за медведем. Мигом обернусь. Тебе все равно через топь не пройти.

Непонятно было, понял его конь или нет, но головой мотнул и обрадовано фыркнув, ткнулся человеку мордой в плечо.

– Вот и здорово, – потрепал его по холке Кремнеяр, уже не раз пожалевший, что взял по доброте своей душевной непарнокопытного ветерана в путь. – Только никуда не уходи, я постараюсь скоро обернуться. Там делов то на ломаный рубль.

Ураган понимающе фыркнул.

– Я скоро! – помахал гончар коню, спускаясь с противоположной стороны холма.

Уже у подножия холма Кремнеяр обнаружил многочисленные медвежьи следы и, судя по размерам, это был довольно крупный экземпляр. Как и предполагал гончар, ни фига эти следы не обрывались у Гиблых Болот, а преспокойно уходили вглубь топи, лавируя по кочкам и островкам. Охотники просто не рискнули соваться в трясину или, что скорее всего, поостереглись связываться с Велешим.

Ухмыльнувшись своей догадке, Кремнеяр пошел по следам страдавшего зимней бессонницей хищника. Пройдя с половину версты богатырь понял, что не так страшна была топь, как о ней слухи ходили. Вполне себе обычное болотце, с достаточным количеством твердых островков и кочек, по которым можно было преспокойно передвигаться среди покрытой снежком трясины. Правда цепочка медвежьих следов, по которым выслеживал зверя гончар, то и дело сворачивала то в одну сторону, то в другую, иной раз и пересекаясь сама с собой, что требовало от нашего следопыта дополнительного внимания, чтобы не сбиться со следу. Из этого узорного рисунка следов Кремнеяр ещё раз убедился, что противник ему достался хитрый и опытный. Не зря же косолапый так долго и безнаказанно шалил в деревнях. Но у богатыря хоть и были в свое время наложены лыковые швы, однако, образно выражаясь, он был далеко «не лыком шит». Не смог его косолапый со следу сбить. Хотя, может мишка просто особо и не старался, надеялся, что никто, как обычно, за ним в болота не полезет.

Ну не будем думать, да гадать, ибо наш герой уже почти добрался до медвежьей берлоги. Ещё за сотню саженей заприметил Кремнеяр большой островок, заросший кустарником, запорошенным снегом. На островке виднелись обглоданные скелеты мелкого рогатого скота, а также отдельные фрагменты костей крупного рогатого скота, в основном тазобедренной части. Сомнений быть не могло, именно здесь и была берлога ночного мохнатого разбойника. От предвкушения скорого поединка у богатыря зачесались руки, а в кровь выплеснулась месячная доза адреналина. Но, тем не менее, Кремнеяр взял себя в руки и не стал сломя голову мчаться на приступ логова. Как нормальный охотник он сделал небольшой крюк, осторожно зайдя с подветренной стороны, чтобы не спугнуть «дичь». И только когда он убедился, что выход из берлоги один и медведю не улизнуть, Кремнеяр остановился напротив темной норы, и, переведя рогатину из походного положения в боевое, вызвал противника на бой:

– Эй, ты, бандюга болотная! Выходи драться не на жизнь, а на смерть! Не боись, на выходе бить не буду! Выходь Топтыгин, набедокурил, таки отвечай по заслугам!

Озвучив ультиматум, богатырь приготовился к отражению атаки, одной рукой уперев рогатину в землю, а другой, достав свой длинный засапожный, с вечера заточенный для битвы, нож.

В ответ, вместо злобного рычания… тишина как на полуночном погосте. Кремнеяр потянул носом, пытаясь с помощью обостренного в такие моменты обоняния «выяснить» в чем собственно дело – неужели медведь настолько хитер, что затаился и поджидает его внутри берлоги или его там вообще нет. Второе предположение, что косолапого «дома» нет, оказалось верным. То ли ушел своевременно, то ли с очередного «скачка» ещё не вернулся. Решив устроить медведю засаду по всем правилам охотничьей науки, а если быть честным, то совсем даже наоборот – богатырь забрался в просторную нору, чтобы сделать, так сказать, хозяину «сюрприз». Пред этим он, само собой, замел свои следы, чтобы не спугнуть хищника, и только потом устроился в засаде. В берлоге неизвестно где шатавшегося шатуна было тепло, поэтому богатыря сморило. Но не стоит беспокоиться, сон у Кремнеяра был чутким, и при малейшем шорохе он сразу открывал, то один, то другой глаз. В общем бдел в полглаза.

Долго ли он так сидел, коротко ли, а уже смеркаться начало, когда Кремнеяр решил, что сегодня, видимо, медведь ночевать не придет, а если и придет, то не скоро, выбрался из засады и заспешил на «большую землю», где его ожидал Ураган. Если бы не этот досадный прокол с лошадью, за которой надо было присматривать, богатырь остался бы в засаде на всю ночь, а если понадобилось бы, и на две, и на три. Гончар был упертым малым в таких вопросах.

Подходя в сиреневых сумерках к холму с тремя сосенками, Кремнеяр твердо решил, что завтра оставит коня в селе, а сам отправится сюда, на болота и не вернется покуда не обезвредит косолапого.

Каково же было его удивление, когда он, взобравшись на холм, вместо Урагана, обнаружил аппетитно чавкающего медведя, сидевшего к нему спиной.

Неужели тот самый шатун!

Вот так встреча!

– Попался, разбойник окаянный! – воскликнул Кремнеяр, перехватывая поудобнее рогатину. – Теперича не уйдешь от возмездия, голубчик!

Медведь, услышав суровый окрик за спиной, перестал чавкать и, стараясь не делать резких движений, обернулся.

Мама родная! Одноглазый медведь! Неужто тот самый! Вот это встреча, всем встречам встреча!

Да. У гражданина «Топтыгина» и впрямь вместо левого глаза зияло черным отверстием пустая глазница.

Кремнеяр тоже без резких рывков, медленно потянулся к ножу.

– Вот мы и встретились, старый знакомый, – злорадно протянул богатырь, вытягивая свой тесак из-за голенища. – Только нынче расклад иной, если ты меня понимаешь.

– Я все прекрасно понимаю, – совсем без акцента произнес вдруг медведь. – Чего же тут непонятного.

Услышав человечью речь из уст дикого зверя, Кремнеяр (насколько у человека крепкие нервы), а и тот едва рогатину не выронил. Где же это видано, чтобы звери, да по-человечьи изъяснялись! Или…

– Дак ты, что ли оборотень?! – выставив перед собой рогатину, спросил у медведя Кремнеяр, одновременно сожалея, что нож у него не серебряной стали. – Отвечай, так это?!

– Да ты что, мил человек, какой же я оборотень, я самый обычный медведь, – боязливо косясь на рогатину, ответил косолапый.

Чуял берложник, как от богатыря веяло незаурядной силушкой и, что не менее важно, стремлением её поскорее на ком-либо испробовать.

– А откуда ты тогда так здорово по-человечьи толкуешь? – не очень-то поверил словам подозрительного медведя гончар.

– Дак это меня в цыганском таборе обучили, – признался медведь, не отрывая свой единственный глаз от рогатины, и, чтобы немного разрядить обстановку, выложил человеку все как есть, без утайки. – После той нашей встречи я, как видишь, кривым калекой стал. А ты так вон каким добрым молодцем вымахал! Да, да, человече, я тоже тебя сразу вспомнил и не только по шрамам от моих когтей на твоем лице, а, в первую очередь, по духу твоему богатырскому, который я ни с каким другим к сожалению не спутаю. После нашей с тобой стычки в малиннике, из меня охотник никудышный получился. С одним-то глазом разве только за медом лазать по деревьям. Вот я и подался к цыганам. Они меня приютили, танцевать, в бубен бить, да бороться понарошку обучили, и стали с собой по деревням да базарам водить. Глаз искусственный вставили, чтобы деток и защитников животных не шокировать. А одна старая цыганка от нечего делать стала меня человечьей речи учить. Мудрая была, даром, что баба. Она и зайца курить свою трубку научила, так шутки ради. А со мной вот, язык человечий учила. В общем, хорошо меня подтянула в этом нелегком деле. Мы с ней потом подолгу о том, о сем балакали. Только она запрещала мне при других по-человечьи изъясняться. Я особо и не стремился, чтобы другие люди узнали о моей тайне. Однажды, правда, – прошедшим летом дело было, – когда их цыганский барон, не помню уже за что накричал на старую цыганку, я не сдержался и, встав на задние лапы, между ним и доброй старухой, высказал все, что я о нем думаю, да ещё и обматерил его. Пришлось уносить ноги. Они также как и ты, сразу меня за оборотня приняли и едва там же, на месте, не прикончили. Сам понимаешь, к ним мне дорога с тех пор заказана была. Когда драпал во всю прыть искусственный глаз и выпал-то. А в лесу мне совсем худо стало. Летом, да осенью ещё как-то перекантовался, на ягодах и грибах, да жирка-то мало совсем нагулял. Как и полагается в спячку с первыми заморозками залег, а уже через неделю проснулся от жуткого голода и урчания в желудке. Вот всю зиму и прошатался вокруг окрестных деревень. В лесу попробуй за косулями угнаться. А в хлеву всегда скотина имеется. Тем более, что за годы скитаний с цыганами, меня все окрестные собаки узнавать стали, потому и не реагировали, когда я повадился в деревни по ночам шастать. А что поделать?! Жрать-то охота! Сейчас люди стали посты на ночь выставлять, совсем невмоготу стало. Того и гляди, сдохну от голода.

– М-да! Досталось тебе, – понимающе кивнул добродушный богатырь, выслушав рассказ медведя. Острия рогатины уткнулись в землю. – И все из-за меня выходит? Жаль, конечно.

Медведь, увидев, что боевой запал у человека иссяк, взбодрился.

– Да ладно тебе печалиться, человече! – рявкнул косолапый, повеселев. – Кто старое помянет тому глаз вон! А у меня глаз, как видишь последний остался. Так что давай не будем вспоминать то, что быльем поросло.

– Согласен! – ответил гончар, отбрасывая рогатину в сторону. Теперь он при всем своем желании не смог бы убить это бедное, по его мнению, животное.

– Вот и ладно!

– Кстати, – огляделся по сторонам Кремнеяр. – Ты здесь моего богатырского коня не видал?

– Кого, кого?

– Коня, говорю, не видал? Ураганом кличут.

– Богатырского говоришь? – задумчиво протянул медведь, поглаживая лапой нижнюю челюсть.

– Нет! Не видал! – наконец ответил он, ловко отпихнув за спину горку обглоданных когтей.

– Погодь, а это что у тебя за спиной? – заметил суетливое движение медведя Кремнеяр.

– А-а это?! – «удивился» медведь обнаруженной за спиной страшной находке. – Это кости лошадиные. Здесь какая-то кляча сдохла. Вот я и подумал, чего добру пропадать. Жрать-то знаешь как охота, хоть на Луну вой.

– Эта «старая кляча» и был мой конь, – мрачно бросил богатырь, вновь начав поигрывать ножом. – Между прочим, ветеран походов и сражений. А ты его на ужин сожрал. Нехорошо.

Увидев, как вновь посуровел человек, медведь поспешил оправдаться:

– Да если бы я знал, что это твой конь, я бы его и когтем не тронул. Честное медвежье! Я же думал он умирать сюда пришел. Решил, чего бы не помочь бедолаге. Не я так волки на него бы вышли. Не держи на меня зла, богатырь. Кто старое помянет…

– Да ладно, не суетись, – махнул рукой с ножом гончар. – Надеюсь, конь хоть недолго мучился, быстро умер?

Поняв, что опасность опять миновала, медведь расслабился.

– По-моему, увидев меня, конь умер от инфаркта, – ковыряя когтем в зубах, ответил медведь. – Или у него удар случился, этот… апоплексический. По крайней мере, когда я подошел к скопытившейся животине, она уже признаков жизни не подавала. Пульс точно не прощупывался.

– Надеюсь его лошадиная душа уже на пути в свой лошадиный рай, – вполне серьезно произнес Кремнеяр, поглядывая на обглоданные останки Урагана.