Лиллехейм. Волчий ветер

– Сиф-ф-грай, – ответила она, шелестя ему прямо в ухо.

Его руки обняли ее за талию, и глаза поняли, что видят ложь. То, что выглядело как чистая и белая кожа, на ощупь было как охлажденная ветром шерсть. С каждым бесстыдным движением Сифграй наклонялась к нему всё ближе. Ее зрачки обрели цвет крови, смешанной с водой. И никакая тьма не могла умалить их адского сияния.

Последовал поцелуй, и Дима беззвучно закричал, ощутив, как его рот обхватила волчья пасть. Клыки стиснулись, и в горло парнишке ударила каменная крошка, забивая дыхательные пути. Раздался влажный треск, и лицо Димы отошло от черепа.

Он вскрикнул и проснулся. В ушах всё еще звенел звериный хохот, который Дима услышал за миг до пробуждения. Схватился за грудь, проверяя не выпрыгнуло ли бешено стучавшее сердце, и обнаружил, что область паха была мокрой. Он знал, что это, и всегда радовался, когда это происходило. Но только не сейчас. Сон был настоящим кошмаром, и то, что у Димы случилась ночная поллюция, говорило лишь о том, что организм дал ему сладкую пилюлю перед смертью, которую посчитал настоящей.

Наспех вытершись, Дима подошел к окну и выглянул на улицу. Коттеджи Гренсен безмятежно покоились в ночи. Не без удивления отметил, что у колпаков горевших фонарей нет насекомых. Всё еще дрожа от пережитого кошмара, Дима вернулся в кровать.

– Сифграй, – произнес он и горько усмехнулся, вспомнив Шакальника и его сумасшедшие фантазии, связанные с куском расколотого камня.

Через пару минут мальчик забылся крепким сном.

17. Во плоти

Микаэль лежал в темноте с закрытыми глазами. Перед мысленным взором плавали фрагменты изваяния из кристаллического сланца. Они то собирались в кусок породы с чертами хищника, то рассыпались. Но это не трогало Микаэля. Днем он услышал ее воющий стон – глас женщины-волчицы, как тогда, в западном штреке «Гунфьеля». А после, ближе к вечеру, в небе появился ее знак. Шахтер захихикал, едва сдерживая эмоции.

Она здесь!

Прямо в Лиллехейме!

Нужно лишь дождаться!

На прикроватной тумбочке валялись четыре смятые банки из-под пива, и каждую Микаэль хорошенько запил дешевым виски. Однако что-то, вопреки выпитому, удерживало его разум на плаву.

– Лунный свет станет нашим танцполом, крошка, – пропел Микаэль слабым голосом. – Я возьму тебя за руку и вдохну аромат твоих кружев. И луна сыграет нам, крошка, двум влюбленным с севера!

Следующий куплет застрял у него в глотке, и он вскочил, пораженный невесть откуда взявшейся мыслью: ЕГО ЖДУТ. Словно в голове зажглась световая табличка, наподобие тех, что извещают о прямом эфире в студии радиостанции. Микаэль с улыбкой помчался к двери, прекрасно отдавая себе отчет в том, что с таким же успехом мог вообразить Иисуса, топтавшегося на пороге с блоком пива в руках и бейсболкой на голове.

Дверь распахнулась, и улыбка Микаэля погасла.

Снаружи никого не было.

Микаэль выбежал на лужайку, всё еще не веря в обман. Пилстред пустовала. Лиллехейм не относился к тем городкам, чья жизнь била ключом в три часа ночи. В небе не осталось и следа от странного облака.

– Где?! Где ты?! – взревел он.

Ни одно окно Пилстред не вспыхнуло светом. Микаэль повернул голову в сторону галечного пляжа бухты Мельген и ощутил, как ноги предают его.

Со стороны моря, из мрака, двигались две точки, которые могли быть только глазами. К ужасу Микаэля, приближавшиеся глаза цвета водянистой крови смотрели куда-то в сторону, будто он, столько мечтавший об этой встрече, не заслуживал даже взгляда.

Под огни Пилстред вышла крупная волчица.

Размеры ее были столь пугающими, что она при желании могла дать бой белому медведю. И с высокой долей вероятности прикончила бы косолапого ублюдка. Грива и шерсть имели кристаллический блеск, заигрывавший с лунным светом.

– Я знал, знал, крошка, что ты настоящая! – взвыл Микаэль. Он перебрался на асфальт и на карачках пополз к волчице. – Теперь мы потанцуем! Я стану твоим мужем! Буду твоим навсегда, милая!

Приблизившись к зверю, мало походившему на прочих, известных человеку, Микаэль заулыбался. Увидел на брюхе волчицы тяжелые молочные железы, казавшиеся потасканными из-за тысяч вскормленных волков.

– Сифграй! Крошка, моя! – простонал Микаэль.

Искривив рот, он потянулся к грудям чудовищной волчицы. Сифграй беззвучно подняла верхнюю губу печеночного цвета, и блеск ее клыков отразился в испуганных глазах Микаэля. Она с прежней отрешенностью смотрела куда-то вбок, будто там находилось нужное ей будущее, и от этого шахтеру было совсем не по себе.

– Что я должен сделать, чтобы заслужить твою милость? Только скажи! – Голос Микаэля почти срывался на визг.

В его разуме загорелись мысли-таблички. Твердые и короткие, они походили на пролаянные приказы.

– О, конечно. Конечно! Я добуду тебе кого-нибудь. Бедняжка. Я бы тоже был голоден.

Со стороны Оллевейн послышался стук, и Микаэль бросил быстрый взгляд на промелькнувшую тень. В темноту бросилась портовая крыса, державшая в пасти остатки рыболовной сети, провонявшей дарами моря.

Когда Микаэль повернул голову обратно, Сифграй уже исчезла. Шахтер остался один. Бившееся неподалеку темное море, казалось, тоже обещало чудеса. Но Микаэлю было достаточно и одного за ночь.

Он вернулся в дом, порылся в кладовке и вынул старое кайло – чуть погнутый инструмент, которым он пробил в шахте баллон с техническим кислородом. Затем состряпал простейший коктейль из успокоительного и воды, после чего набрал его в шприц. Вытащил из сарайчика на заднем дворике тачку, на которой возил от пирсов березовые чурки, поставляемые ему на заказ.

Закинув кайло в тачку, Микаэль выкатил всё это барахло на Пилстред. Огляделся, вдыхая сладкий воздух, от которого буквально текли слюни.

– Чудесная ночь, детка. А следующие станут еще чудеснее.

Невнятно напевая, он отправился бродить по спящим улицам Лиллехейма.

Часть 2

Сара Мартинсен

18. Похищенная

Ли?сбет забрала с заднего сиденья «вольво» молоко и пару упаковок сухих завтраков, после чего закрыла машину. В голове до сих пор раздавался костяной, лакированный стук, с каким шары для боулинга сшибали кегли. Эта смена в круглосуточном боулинг-клубе «Папа Шар» чуть душу из нее не вытрясла. Всё чертова подвыпившая компашка, решившая опрокидывать по бокалу пива за каждый «страйк», а играли они отменно. Как и ревели от восторга. Но сейчас Лисбет уже в Лиллехейме, и грохот останется лишь во сне.

Ежась от утренней прохлады, Лисбет прошла по дорожке к дому. Она слышала об облаке, перепугавшем весь городок, и беспокоилась о Саре. Десятилетняя дочь оставалась одна, когда Лисбет выпадала ночная смена в «Папе Шаре», располагавшемся в южной части Мушёэна. В такие сутки мать и дочь, живших вдвоем вот уже два года, разделяли восемь часов смены и чуть больше пятидесяти километров.

Еще раз удостоверившись в том, что небо четвертого августа напоминает просторную голубую колыбель, Лисбет вошла. Внутри ее встретила та же прохлада, что и снаружи, словно Сара спала с открытым окном. Лисбет прошла на кухню, подсознательно ожидая торопливый топот. Но Мясодав не спешил приветствовать хозяйку.

– Вот же две сони, – с улыбкой сказала Лисбет, ставя молоко в холодильник, а сухие завтраки – в шкафчик.

Она прошла в комнату дочери и обнаружила, что кровать пуста, а окно наглухо закрыто. И всё же откуда-то тянуло сквозняком.

Лисбет вышла в коридор и крикнула:

– Мясодав, ко мне!

Женщина рассчитывала на верность и послушность мастифа. Уж он-то точно не станет прятаться, даже если Сара, решив устроить розыгрыш, с хихиканьем удерживает его сейчас где-нибудь в платяном шкафу за ошейник.

Однако Мясодав, хоть и прозвучала команда, не появился, и Лисбет забеспокоилась по-настоящему. Она быстрыми шагами обошла весь первый этаж дома и в растерянности замерла перед задней дверью. В лицо женщине бил легкий ветерок.

Сперва Лисбет не поняла, что видит, но потом ее мозг с мерзким лакированным стуком соединил отдельные картинки в зловещее полотнище.

Задняя дверь коттеджа была выбита и теперь висела на одной верхней петле. Внизу лежал не отзывавшийся Мясодав. В носу мастифа запеклась кровь; пробитый в нескольких местах череп потерял привычную форму. Собака словно прикорнула в луже собственной крови.