Ад находится у океана

Только тогда до подростка дошло, что он крупно вляпался.

Глава 5. Все виды расплаты

1

Они стояли рядом с питьевым фонтанчиком. Стояли и молчали. Будто бык и матадор, ожидающие, когда освободится арена для корриды.

Сава, положив правую руку на плечо сыну, пытался прогнать желтые и красные пятна гнева, прыгавшие перед глазами. Он знал суть корриды и прекрасно понимал, что у «бычка» нет никаких шансов.

Эва тоже отлично понимал, что сейчас произойдет. Он никогда в жизни не интересовался корридой и плохо представлял, в чём ее суть. Но он знал, почему они замерли в южном коридоре второго этажа, подставив полосе света кончики кроссовок и мокасин. Со стороны могло показаться, что они размышляют, сильно ли их мучит жажда. На деле же они ждали, когда закончится перемена.

Абиссов-старший ждал, борясь с яростью.

Абиссов-младший – с испугом.

«Свидетели разойдутся, и тогда-то всё и начнется», – с горечью подумал Эва.

Отцовская рука всё ближе подбиралась к воротнику его рубашки по мере того, как пустели коридоры.

Наконец захлопнулись последние двери. Топот стих.

– Идем к директору, Эв. Нам есть что обсудить.

– Пап, послушай, это…

Договорить Эва не успел. Отцовская рука всё-таки забралась под воротник, застыв там твердыми камешками, а потом толкнула его. Эва охнул, неожиданно обнаружив, что каким-то образом сумел преодолеть пару метров, не касаясь пола. Он рухнул на колени, растянулся. Рюкзак мягко наехал на затылок.

Эва вскочил на ноги и резко развернулся. Почувствовал, как откуда-то из желудка, затопленного кофейной бурдой, в кровь бьют злость, раздражение, упрямство – качества, совершенно ему не свойственные.

– Я же твой сын! Твой сын! Как ты можешь!

– Это всё чёртова тетрадь, в которой ты постоянно что-то пишешь и пишешь, будто сумасшедший. Давай-ка ее сюда.

Это сложно было объяснить, но Эва почему-то был уверен, что подобное против правил. Против каких-то негласных, неустановленных правил – вроде тех, что порой заключают враждующие стороны. Например, не портить запасы питьевой воды и не трогать детей… и их красные тетради. Вдобавок в «Этхалсионе» Эва выплескивал свое разочарование отцом, иногда приобретавшее черты гротескной злости, так что сохранение тайн тетради приравнивалось в некотором роде к обеспечению безопасной жизнедеятельности.

– Нет, – прошептал он.

Лицо Савы исказилось от гнева. «А вот и твое слабое место, да, сынок? – вскипело у него в голове. – Ничего, ерунда, я не дам тебе стать таким же безумцем, как твой дед».

– Дай сюда, я сказал.

– Нет, пап, пожалуйста!

Это привело Саву в состояние еще большего бешенства. Мало того, что Эва считал общественный транспорт – скотовозками и, как оказалось, ни во что не ставил всё, что делалось государством для льготников, так он еще и продолжал называть его «папой». Здесь! Здесь, чёрт возьми!

– Эв, Эв, – произнес Сава и постарался, чтобы голос не дрожал от ярости, – ты ведь знаешь: это строжайше запрещено. Только имя и отчество, помнишь? Это вопрос уважения. А без этого в школьных дебрях никуда, сам понимаешь. Отдай мне тетрадь по-хорошему, и мы вместе посмотрим, как она горит.

Какое-то время они настороженно приглядывались друг к другу. Хватило бы и малейшего шороха, чтобы один бросился удирать, а второй с рычанием кинулся следом. И на этот раз их ничто бы не остановило, даже чье-либо присутствие.

Внезапно Эву осенило, и он скороговоркой выпалил:

– Мама запретила тебе ее трогать. Ни за что! Никогда! Ни при каких обстоятельствах!

Упоминание Беаты, к удивлению Савы, имело мощный успокаивающий эффект. Гнев мгновенно утих, уменьшившись до справедливого огонька, вызванного неподобающим поведением отпрыска. Сверх того, опять разболелось колено.

Пару лет назад с Савой на пробежке приключилась неприятность. Конечно же, не такая трагическая, как с Алисией Абиссовой, но всё равно довольно-таки досадная. Спускаясь с пригорка, Сава угодил правой ногой в сусличью нору, которой еще вчера не было. В результате тело подалось вперед, а колено – назад. Помнится, Беата в больнице сказала, что спорт – это не для всех. Схожим образом она вроде бы высказалась и про смерть Алисии Абиссовой.

Сава удивленно заморгал. О чём он только что толковал с Эвой? Явно о каком-то проступке. Пришлось приложить недюжинное усилие, чтобы вспомнить о том, что случилось в столовой. Это пугало. Похоже, с памятью дела обстояли всё хуже и хуже. «Не мешало бы показаться врачам, – с неохотой признал Сава. – Заодно и колено пусть осмотрят».

– Почему ты замер, Эв? Или рассчитываешь, что директор школы сам к тебе пожалует?

– Нет… Савелий Адамович, я просто… споткнулся.

– Вот и отлично, идем.

Через минуту они уже стояли у двери, за которой для любого учащегося начинались равнины унижений.

2

Кабинет директора имел на двери самую что ни на есть непритязательную табличку. Она сообщала посетителям, что внутри обитает такой зверь, как «ДИРЕКТОР ШКОЛЫ». Без фамилии, имени или отчества. И Владлену Григорьеву нравилось ощущать себя эдаким мифическим существом.

Разумеется, все знали, как выглядит человек, занимающий эту должность. И всё же порой случалось так, что в школьные земли забредал охотник, понятия не имеющий о роде, комплекции и нраве зверя, которого выслеживал. Именно поэтому Владлену нравилось находиться вне стен собственного кабинета – чтобы, так сказать, воочию понаблюдать, как посетитель его ищет, справедливо полагая, что директором может оказаться кто угодно.

Но сейчас «школьного зверя» изловили прямо в логове.

Дверь кабинета отворилась без какого-либо постукивания, и вошел сосредоточенный Сава, подталкивая перед собой сына.

Владлен в этот момент просматривал акт о списании, готовясь утвердить его. Больше он, разумеется, поражался. Изумление вызывало количество списываемых рулонов туалетной бумаги и бумажных полотенец за месяц. Он словно управлял огромной общественной уборной, занимающей несколько этажей и в которой, как ни крути, можно было пообедать и почитать. И необязательно вне стен туалетной кабинки.

– Вот это улов, – со скепсисом заметил он, откладывая бумаги.

– Здравствуйте, Владлен Маратович.

– Привет, Эв. Как жизнь? Кипит? Можешь не отвечать. Проходи.

Эва замер, не дойдя до брифинг-приставки, за которой начинался стол главного человека в школе, пару метров. Голова опущена, кулаки сжаты. Воротник рубашки – торчком. Сава тем временем отошел к открытому окну и принялся хлопать по карманам блейзера.

– Наслышан о твоей выходке, парень, наслышан. – Владлен подался вперед и поморщился, ощутив, как рубашка противно отлипла от кресла.

– Да вся школа уже наслышана, – процедил Сава. Он наконец нашел то, что искал: смятую пачку сигарет и дешевую зажигалку. Закурил. И куда только подевалась его Zippo?

Заметив неподобающее поведение зама, Владлен с укором развел руками. Сава втиснул зажигалку в сигаретную пачку и не глядя бросил. Владлен поймал сигареты и тоже закурил. Подумал, что таким зверя в логове, пожалуй, еще никто не видел. Кроме разве что Савы. И секретарши Аси. Но та видела и побольше.

«Ерунда какая, – беззаботно решил он. – Подумаешь, зам и директор закурили. Окна всё равно нараспашку, а остальные умеют стучаться. Если их, конечно, пропустит Ася, предварительно не покусав при этом».

Владлен едва не хохотнул, представив, как секретарша, столь похожая на мопса, скалит зубы и тявкает на посетителя. Затем с прищуром уставился на Эву. Понял, что подросток прекрасно осознаёт, что сегодня ему не отделаться инфантильным «я больше не буду».

– Я хотел пить. И есть, – неожиданно промямлил Эва.