Золотая лихорадка

Дуня подала горячие щи. После обеда Илья попросил горячего чаю с брусникой. Он пил жадно и все не мог согреться.

Такого с ним еще не бывало. Он налил себе из латки брусничного сока.

Мужики ловили сегодня для соседей, на юколу, отрабатывали свою долю. Илья не стал про это рассказывать, и так известно. Для себя ловишь, как хочется. Для чужого приходится стараться.

Соседи всегда помогали Бормотовым рыбачить и учили их. Теперь приходилось свою обязанность исполнить. Но, кажется, уже отловились, гольды повели домой целые караваны лодок. Им хватит на зиму и себе, и на корм упряжкам, и на вытопку жира.

– Я сегодня любовался, как они рыбачат, – заговорил Илья. – На нем кафтанчик из рыбьей кожи, и он стоит в лодке. Себя не жалеет, ветра не боится. Стоит крепко в сильную волну, а как плюхнется доска днища и так его обдаст. А он ниче!

Дуня засмеялась от счастья. Она любила, когда Илья что-нибудь рассказывал.

Ветер злой, не так силен, как холоден, и с дождем. А гольду хоть бы что. Илье не хотелось отстать, и он спорил с ними делом. Он сильнее. Он и одет теплей, но на этот раз озяб, еле терпел. Виду не подавал, чтобы они много про себя не думали. Илья, считавшийся хорошим охотником и умелым рыбаком, сегодня признал в душе, что с гольдами ему не тягаться.

У Дуни руки разъедены солью и в порезах. Все эти дни она обрабатывала добычу с девчонками. Расейские старушки с ворчней помогали потихоньку, рыбы они боятся. Аксинья говорит: «Такую разрезать силы нет, не женское дело, это не рыба, а свинья. К такой рыбе страшно подступить».

«Это не кит, а кета!» – отвечала Дуня.

«Все равно. Свиней резать – не женское дело!»

Дуня пластала смело, не хуже гольдок, работая с ними вместе на артельном столе под навесом.

Уже пятьдесят бочек уложили. Пахом закрыл, забил, все теперь готово. Стоит рыба в сарае подле мешков с солью. Рыба ждет купца с пароходом. Придет – все заберет, расплатится. Пахом деньги поделит с гольдами. Выпьют по такому случаю рыбари.

Сегодня с утра Дуня стирала, руки ее больные отходили, смягчались в горячей воде.

Приехал гольд за солью. Пахом пошел с ним в амбар. Аксинья держала фонарь со свечой, а Пахом брал соль и сыпал в ведра.

Вернувшись, Аксинья увидела, что пьет Илья чай с соком из новой кружки. Дуня купила ее, видно, вчера на баркасе у торговца, который приехал брать рыбу у Кузнецовых и у Сашки-китайца. Была у Ильи старая чашка деревянная, все ели и пили из таких еще дома, на старых местах. С малолетства приучен Илья матерью. Ей казалось, что вместе с ее чашкой он как бы принимает и ее материнское благословение. А тут невестка становится поперек! И что ей не живется спокойно!

– Детушка… – приговаривала Аксинья, укладываясь подле захныкавшего внучонка, в то время как мать его Дуняша хлопотала около своего мужа.

Невестка, что бы ни увидела нового, все тащит с баркаса. «Видно, еще золото у нее припрятано, где-то держит его. Не у Татьяны ли?»

В избе на кухне горит лучина в поставце.

С другой рыбалки явилась целая артель: Тереха, двое парней и двое гольдов. Не переодеваясь, измученные рыбаки наскоро и жадно поели горячего, попили чая и повалились спать на лавках или прямо на полу, расстелив полушубки.

Дуня разобрала сырые сапоги и портянки, разложила и развесила сушить. Завтра еще рыбачить чуть свет пойдут далеко. Тереха помогает своим знакомым выставить сорок бочек. У Терехи свои друзья среди гольдов, свои расчеты, свой скупщик, еврей из Читы. До сих пор евреев мужики не видели.

Пахом не перечит брату. Завтра артель его пойдет на остров. Вода спала, коса выступила, и там лов хорош. А Пахом ловил возле дома, на Егоровой косе. Зачем далеко лезть?

Уральское год от года выставляет купцам все больше бочек. Теперь, уж наверное, четыреста бочек возьмут скупщики, и заготавливают их мужики, которые пятнадцать лет тому назад боялись воды, не могли взять весла в руки, не знали, как сладить плот, в лодке стоять не могли, валились с ног. И, уже живя здесь, не знали, как ловить кету, как ее резать, солить. Некоторые еще и до сих пор боятся, бабы есть – не знают, как ее в руки взять, толстую рыбину, как ее резать, с которой стороны.

Купцы уверяют, что скоро через всю Сибирь пройдет железная дорога и тогда цена на кету подымется, ее повезут во все города Сибири. А пока везут лишь по воде, небольшая часть доходит до старой сибирской столицы – до Иркутска.

Егор хочет солить икру! Но чтобы красную икру солить, надо, говорят, какие-то грохота, пропускать ее как золото, промывать, мыть в тузлуке, а тузлук этот варить. Где же у нас котлы? Кто это сумеет? Егору теперь все промывка мерещится, он хочет икру мыть, как золото. Егор сегодня рыбу сдавал, а купцы те отвечали, что привезем и соль, и котлы, и научим варить, только бы сбыт был, куда продавать, а голодных, мол, на свете прибавляется. Пока нет дорог, а будут дороги, мол, все вы разбогатеете. Зачем вам пашни, кидайте их, целый год можно пьянствовать и гулять! Рыба прокормит. Шутки они шутят! Целый год пьянствовать, у них же спирт покупать!

Пахом согласен, что вещи покупные здесь хороши, оружие, лампы, керосин, посуда, сукна, пальто. Такого раньше люди и не видали, откуда только это все везут! А что и видели, то было дорого. За деньги тут можно достать все. И от этого как-то страшно было на душе. Нам не сеять? Значит, больше не надо ткать, прясть, тянуть куделю с деревянных зубьев? Может, тогда и вечерами, длинными зимними вечерами, не петь и не работать? Конечно, хорошо бы вечный праздник! Налови кету, отправь ее на пароходах, возись с бабой и гуляй. А как же жить? Для чего человеку жить? Как же без дела? Нет! Пахом не желал так быстро расстаться со своей жизнью. Хотя в то же время он не желал и упустить барышей.

Дуня-невестка прошлые годы покупала простынное на баркасе. Дешевле, говорит, и лучше, чем делать самим.

Дуня сама работает, ее руками сделанное крепче покупного. Но купленное тоньше, белей, нежней. «Хочется всем новинок-то».

С бочками кеты ушли баркасы на буксире купеческого парохода. Егор с Савоськой для примера и даром отдали своему купцу бочонок с икрой. У Пахома с Терехой выкопана и убрана картошка, обмолочен хлеб и еще много хлеба придется молотить. Лен трепали бабы. Ветряная мельница заработала, но крыло у нее в ветер живо изломалось.

На озере звончей и веселей бьет церковный колокол.

Начинается промежговенье. Молодые в венках с дружками и подругами приезжают к попу на подводах, увитых по бортам и по корме осенними цветами.

А ветер уже злей… Дни выдаются иногда теплые. Егор говорил, что надо новую водяную мельницу делать. У Бормотовых нынче первый год нет больных, а то все дети болели. Двое из семьи Бормотовых схоронены на вершине бугра. А нынче никто не мечется в горячке.

* * *

Немало труда вложила Дуня в хозяйство. И Аксинье иногда хочется приласкать невестку. «Конечно, лезет она всюду, нас судит, но ведь она любя. Глупая, молодая, Ильюшку любит. Только что-то он не поучит ее ни разу, это ведь не вредит. Маленько, чтобы не выряжалась, а то уж очень бойка».

Но, представя себе, как отлупил бы сын Дуняшу вожжами, Аксинья вспомнила, как когда-то Пахом саму ее хлестнул, пьяный, уздечкой, и вдруг пожалела невестку. А сколько тычков, затрещин снесла сама!

– Ну, поди на улку, к подружке ли… отдохни, погуляй с Татьянкой-то, – сказала Аксинья, вынимая из печи свежие пироги с рыбой, с осетриной. Радуясь пирогам и жалея себя за снесенные смолоду побои, Аксинья хотела бы и своей труженице, к которой привыкла за эти годы, отдыха и довольствия.

Илья чуть свет опять унесся сводить счеты в лесу. Нынче медведи сообразили, что люди ночью боятся по тайге ходить. Ловят рыбу в сумраке. Купец заказывал Илье к весне десятка два медвежьих шкур. Хочет забить Илья. А мог бы у гольдов за бесценок выменять, дать им старые ведра, чайники, что в хозяйстве не нужно, они всё возьмут.

– Можешь погулять, – ласково повторила Аксинья невестке.

– Запрягу коня? – спросила вдруг Дуня.

– Запряги, – сказала свекровь.

– Свекровушка, я в телегу запрягу?

Воскресений в семье не знали, все эти дни работали и по праздникам. Мылкинского попа не любили, ездили к нему, но всегда помнили, что он из-за выгод охотней возится с гольдами.

– Ласковый теленок двух маток сосет, – сказала Аксинья и погладила невестку по плечу. – Гладенькая!

– Золота намоем… Все купим новое. Городское, – ответила Дуня.

«Ну что же это?» – удивилась такой бесцеремонности Бормотова. Сегодня не хотелось ссориться, уж очень удачно прошла осень, и купцы хорошо расплатились.

– Городов-то тут нет! – сказала она. – Где брать городское?

– Городов нет, а все лучше, чем на старых местах. Сами же говорите.

Дуня запрягла смирную кобылу, забрала ребятишек и уехала.

«Куда-зачем, про то не скажет!» – подумала Аксинья. Дуня к обеду вернулась.

– Господи! Палки какие-то привезла! – всплеснула руками Бормотова. – Господи, да что это она? Зачем? Что ты?

«Если уж не делиться, так я хоть тут постараюсь!» – решила Дуня.