Капитан Невельской

Юлия Егоровна смотрелась в зеркало, держа перед собой пудру и не говоря ни слова. Глаза ее разгорелись, чуть скуластое лицо было холодно.

– Он славы тут ищет. Дешево эту славу заработать хочет, – говорил Завойко. – Стопушечные корабли у него в устье войдут. Какой подлог! Где он выкрал эту карту?! И так лжет, так лжет! В авантюру хочет втянуть правительство и Компанию, а Николай Николаевич желает себе славы и рад, что его обманывают. Никогда главное правление не пойдет на то, что они хотят.

Завойко готов был сейчас на что угодно, чтобы доказать, что Амур недоступен, и вывести Невельского на чистую воду. Он называл Невельского лжецом, обманщиком, который лезет судить о том, чего не знает.

Юлия Егоровна, слушая мужа, все ясней чувствовала, что Невельской действительно совершил открытие. Она еще до прихода мужа поняла, что произошло какое-то важное событие.

Когда губернатор и другие гости вернулись с корабля, ее странно встревожили доносившиеся радостные восклицания. Потом вошла Екатерина Николаевна в слезах, сказала, что Амур открыт, и поцеловала Юлию Егоровну.

– Вы тоже радуетесь? – спросила она Юлию Егоровну.

– Ах да! – вскинув голубые глаза, отвечала та.

И вот теперь муж уверял ее в обратном.

Муж занимался этой проблемой несколько лет и уверял всех, что Амур недоступен, что аянская дорога вполне обеспечит перевозку грузов для портов. Но вот явился человек, видимо, более подготовленный, чем ее муж, и явно на глазах у всех обнаружил его ошибку. Она была очень самолюбива и горда, трезвее мужа смотрела на все и понимала, какой удар нанесен и ему, и ей. Открытие, совершенное Невельским, компрометировало всю деятельность мужа. Муравьев мог быть недоволен, но еще хуже взглянет на это дядя, вполне доверявший до сих пор мужу, дядя, для которого дорога истина… Но дело было не только в этом. Она вдруг почувствовала, что ее славный муж, подвиги которого она считала непревзойденными, которым она так гордилась, вдруг стал ей неприятен, он оказался таким простым и мелким.

«Так вот, сильный, смелый мой муж, – подумала она, – кажется, слишком надеялся на дядюшку, тогда как Невельской действовал. Еще хуже, если за его спиной есть кто-то в Петербурге…»

– И еще имеет нахальство утверждать, что нашел пролив в южной части лимана и будто бы Сахалин у него – остров, – продолжал Завойко, с надеждой глядя в лицо жены, словно ожидая от нее одобрения. – Да, да, уверяет, будто бы Сахалин – остров, что противно всем ученым доказательствам.

Юлию Егоровну покоробили эти слова.

Она презирала сейчас своего мужа, с которым уехала на Восточный океан, ради которого жила, как сибирская мещанка, терпела голод, лишения, рожала ребят в ужасных условиях. Она была глубоко оскорблена. До сих пор она была уверена, что ее муж делает великое дело. И она терпела. Она была слишком горда, чтобы простить мужу такой позорный провал. Все вокруг, что создавала она своими руками, потускнело для нее: и этот дом, и обстановка – все теперь выглядело по-другому…

– Он, конечно, ищет здесь карьеру и делает открытия по чужой карте, – твердо и спокойно сказала она и взглянула на мужа, – но… дядя будет благодарен ему за его ложные сведения.

– Как «благодарен»? Да я не допущу! Я открою ему глаза… Я докажу, что это ложь! – шепотом, краснея, стал уверять Завойко.

– А ты со своими заботами об Аяне останешься ни при чем, – сказала Юлия Егоровна. – Губернатор может быть очень недоволен тобой.

Завойко вспыхнул. Гордость и готовность бороться заговорили в нем. Именно это и желала возбудить в муже Юлия Егоровна, выказав ему холодное пренебрежение и как бы показав, что не верит в его силу, хотя он и прав. Она делала вид, что не верит мужу, будто бы он может развенчать Невельского. Она надеялась, что этим еще сильнее возбудит в нем злобу и энергию, хотя энергии в нем всегда было очень много. Надо было лишь подсказать ему направление. Этим направлением был обычный путь в Петербург, в правление Компании, к дяде; там вершились все дела Востока и без дяди ничто не могло быть решено. Но это надо было сделать очень осторожно. И действовать не только там, но и тут. На счастье, губернатор берет мужа в спутники до Якутска.

– Я все сделаю, – твердил муж с таким видом, словно просил верить.

– Я иду к гостям, – сказала Юлия Егоровна и вышла, не глядя на мужа, похорошевшая от возбуждения, с горящими щеками.

Глава тринадцатая. На берегу

«Какая удача! – думал Невельской, подходя на вельботе к берегу. – Сразу после описи встретить Николая Николаевича и такое прекрасное общество».

Его только смущало поведение Завойко. «Очень странно, что он недоволен. И это после того, как у них тут, как они говорят, слухи ходили, что я погиб. Хорош же гусь этот Завойко. Кажется, надо поставить его на место… Мало ли, что его личные интересы ущемлены, честь затронута! Разве я не вижу, что он держит камень за пазухой! Да, это сделал я! Я Амур открыл, а они доказывали, что Амур недоступен. Врангель уверял меня, что исследования бесполезны, смотрел, как на наивного мальчика, и поучал: мол, это же известно. И инструкцию мне же прислали! Что я тут должен думать? Кто это сделал? Орлов встретил меня и мог бы доставить… Впрочем, – твердо решил капитан, – мало ли что вздумаешь сгоряча».

Он заметил, что Аян обстроен хорошими домами и причалы хороши. Но сейчас ему все это было неприятно. Невельской поймал себя на этом чувстве. «Кажется, я пристрастен, – подумал он, – а уж это подлость».

На берегу встретил его Корсаков; из дома с мезонином и березовым садом навстречу капитану и офицерам вышел Завойко, а с ним капитан «Иртыша» Поплонский, Струве и Штубендорф.

Завойко, казалось, стал выше, осанистей, а выражение лица его сделалось помягче.

«Кажется, он стал полюбезней», – подумал Невельский, но с невольной неприязнью взглянул на Завойко и сразу же почувствовал, что тот эту неприязнь заметил.

– Вот и вы к нам пожаловали, Геннадий Иванович. Очень будем рады видеть вас в нашем Аяне, где мы всегда любим гостей.

– Ну, я тоже очень рад, Василий Степанович, – ответил Невельской, стараясь перемениться. – Так это ваша усадьба?

– Да, как я есть хохол, то не могу жить без земли, чтобы не пахать ее и чтобы не развести сада, и не показать примера здешним людям, которые боятся копнуть землю. Я завел себе оранжерею и очень удивляю этим американских китобоев, которых здесь шляется немало.

«Право, он переменился, – подумал Невельской. – Если так, он благородный человек». Здравые рассуждения Завойко были по душе капитану, в них было что-то свое, родное.

«Он, кажется, все понял, – решил капитан. – Да ведь и в самом деле это ясно и очевидно, какое может быть ущемление его интересов».

– Вы уж простите мою хозяйку, что не вышла встречать, – говорил Завойко.

– Вы меня простите, Василий Степанович…

– Ах, что вы, что вы… Так пожалуйте…

«Он, кажется, в самом деле благороден», – подумал Невельской. Казалось, его встретил совсем другой человек.

– «Страна никому не принадлежит», – прочитал губернатор. – Вы уверены?

Разговор шел в кабинете.

– Совершенно уверен!

– Как вы можете быть уверены в том, что идет вразрез общепринятому мнению? Ведь это же будет читаться канцлером.

– Вот именно, ваше превосходительство, вопреки общепринятому мнению я и обязан был написать это, чтобы прочитал канцлер… Хотя бы ему и неприятно было, но ведь истина…

– Вы моряк, а не политик, – полушутя ответил Муравьев и вписал своей рукой: «видимо». Получилось: «Страна, видимо, никому не принадлежит». – Зачем вам лезть на рожон и брать на себя ответственность! Принадлежит она или нет – это, скажут, в лучшем случае, спорный вопрос и, скажут, не ваше дело. Наше дело – представить факты правительству.

Теперь уже Невельской был не неизвестным офицером, мечтавшим совершить открытие. Он – капитан, в рекордно короткий срок сделавший переход вокруг света. За плечами у него важнейшая опись. Радость и восторг губернатора давали ему право говорить совершенно откровенно и попросту и хотя бы в первый день встречи чувствовать себя с ним на равной ноге.

– Николай Николаевич! Пусть государь узнает истину!

– Какое это имеет значение. Не в этом суть. Да и сказал вам как-то граф Василий Алексеевич, что вы не о двух головах, и я тоже скажу. Да нам с вами и без этого достанется. – Муравьев рассказал об экспедиции Ахтэ.

– Тем более необходима была мне инструкция в лимане, – ответил Невельской. – Ведь могут подойти формально, обвинить меня…

– Это я беру на себя, Геннадий Иванович. Даже если бы и узнали, где вы получили инструкцию. Я берусь защитить вас.

– Николай Николаевич, ведь мы исследование скомкали.

– Геннадий Иванович, вы и так произвели все отлично, превзошли все ожидания.

– Нет. Мы еще, не дай бог, спохватимся когда-нибудь. Если говорить начистоту, мы далеко не выполнили своей задачи. Будь инструкция, мы представили бы сведения, уничтожающие все цели экспедиции Ахтэ.

Муравьев рассказал про путешествие англичанина Хилля.