Амур-батюшка. Золотая лихорадка

– Вот поп узнает, проклянет.

– Пущай проклянет. Ванька уж и так давно проклят. Поп – ученый человек, он все поймет…

– Гуляй, Мишка, ее не слушай, баб черти придумали. Дергай шибче, давай забайкальскую! Митька, дуй за Овчинниковыми, пущай принесут спирту, у них в амбаре есть. Э-эх… эх ты… Ну-ка, Дунька!

– Дунька, спляши хорошенько, – пьяно сказал Спиридон, – девчонки еще молоденькие, а славно пляшут.

Девчонки взялись за руки и затопали. Дуня стояла в нерешительности, видимо раздумывая, плясать или нет ей в такой день, да еще при тетке.

– А я про вас все знаю, – вдруг сказал Спирька.

– Врешь, ничего ты не знаешь. Гляди на него, какой выискался!

В избу ввалились великаны братья Овчинниковы.

– А ты, Дунька, чего не пляшешь? – спросил Спирька.

– Куда я в таких валенках?

– Скинь их!

Дунька сбросила валенки и, босая, сутулясь от стеснения, вышла на середину избы.

– Ну что? Гулеваним? Давай, давай, – бубнил Санька Овчинников.

Белобрысая, в белом коротком платье, с белыми ногами, Дунька заплясала посреди избы. Скуластое лицо ее зарделось.

– Ловко, Дунька!

Она от похвал приободрилась, подняла голову и, разводя руками, заплясала смелей.

– Вон Ваньку выбери.

– Гляди, Дунька-то! Молоденькая, молоденькая, а какой змеей вильнула.

– Эх ма-а, забайкальские казаки! – закричал Иван, пускаясь в пляс.

По тому, как ловко и с каким притопом Бердышов прошелся по кругу, видно было, что мужик он еще молодой и бравый. Он надулся, вытаращил глаза, лицо его побагровело.

– Гляди, Ванька чего вытворяет.

– Экий бурхан пляшет!

– Брюхан, истинно брюхан…

Гармонь затихла.

– Вот поп придет, окаянные… Когда гулянку затеяли, – ворчала мать.

Бердышов и Дунька, взявшись за руки, уже после того, как умолкла музыка, сплясали несколько коленцев, как бы не желая уступить друг другу конец танца.

– Ты тигру показывал? – спрашивали за столом Спирьку. – Скажи по совести: кто ей усы выдернул?

Иван вдруг схватился за голову и грузно пошатнулся. Дунька засмеялась и взвизгнула.

– Ты чего это?

– Вы, дяденька, маленечко меня не придавили, – закрывая ладонями грудь, промолвила Дуняша.

– Ты что закрываешься? – грустно усмехнулся Иван. Он взял ее за руки и развел их, наклоняясь к ее шее.

Дуняша вспыхнула.

Иван, покачиваясь, отошел к столу.

– Хоть бы и я тигру показывал, а что? – говорил Спирька.

– Что! Усы повыдергивали! Куда тигра без усов? Ты думаешь, она нам легко досталась?

– Бороду бы тебе выдергать, – пробасил Овчинников, желавший отвести от себя подозрения.

– Скорей всего, что китайцы выдернули, – говорил Сильвестр. – Мы только в шутку об этом говорили, но ничего не делали.

– Родион, встретишь Ваньку Галдафу, повыдергай у него косу: это, наверно, он, – сказал Иван.

– Ну что, весело у нас?

– Как не весело! – засмеялся Иван. – Придется на пасху оставаться.

– Вот приятель! – хлопнул его Родион по спине. – Только без обмана: гулять так гулять.

Иван долго еще гостил в Тамбовке. Тамбовцы радушно принимали его. Кто-то распустил слух, что Иван и Родион нашли в тайге клад. Все наперебой звали их к себе.

В первый день пасхи на широкой, недавно протаявшей лужайке, на берегу, между Горюном и избами, мужики, парни и девушки играли в «беговушку».

Иван, причесанный, в одной рубахе, без картуза, поплевывал на обе ладони, перекладывал с руки на руку длинную жердь и подмигивал белобрысому Терешке Овчинникову, державшему в руках тугой и тяжелый, как камень, маленький кожаный мяч.

Бердышов был трезв, но прикидывался подвыпившим и потешал всех.

Терешка подкинул мяч. Жердь со страшным свистом пронеслась у самого его носа, не задев мяча. Иван, видно, и не собирался бить по мячу, а хотел напугать Терешку. Тот обмер и побледнел. Иван пустился бежать. По нему били мячом, он увернулся, кто-то из бегущих навстречу с силой пустил в него перехваченный мяч. Иван прыгнул, как кошка, схватил черный ком в воздухе и с размаху на бегу врезал им по брюху бежавшего навстречу Родиона так, что слышно было, словно ударил по пустой бочке.

Все захохотали.

Родион пустился за Иваном с кулаками. Все бегали, мяч летал в воздухе.

В другой раз Иван так ударил, что мяч ушел чуть ли не за Тамбовку; пока за ним бегали, Иван успел вернуться на место.

Терешка, когда ему приходилось подавать мяч, теперь отступал подальше, даже если бил и не Иван.