Амур-батюшка. Золотая лихорадка

– Как же ты колол?

– Пырнул… Как дал ему вот под это место!

– А он как дал бы тебе клыками… Что тогда?

Илюшкино лицо вытянулось, нижняя губа вывернулась, брови полезли на лоб, парень затряс головой, словно удивляясь, что могло бы с ним случиться. Предположение, что кабан мог ударить его клыками, показалось ему смешным.

– Давно бы ружье надо Илюшке отдать, – сказал Егор, – пока порох был. А то зря спалили.

– Кто же знал, что у него такая способность?

– Мы с матерью все ругали его, что в тайгу бегает. Признали уж, когда пороха не стало.

– Кто же обучил тебя копье сделать?

– А про него я в гольдяцкой сказке слыхал. Санка рассказывал. Они с гольдами на охоту ходили. Я за выворотень спрятался, кабан-то набежал.

– В первый-то раз в ухо угодил? – с живостью расспрашивал Иван.

– Свежинкой поделимся, – говорил Пахом.

– Вечером приходи, – сказал Бердышов. – Выпьем.

– На радостях-то…

– Попа нет, вот беда.

– Сами окрестим.

Пахом послал Бердышовым кабанины. Иван прислал ему пороха и кулек муки.

В сумерках мужики пили ханшин.

– Поздравляем, Анна Григорьевна, – кланялся Пахом.

Иван качал младенца и что-то бормотал то по-русски, то по-гольдски.

Мужики допоздна играли в карты.

Эх, бродни мои, бродни с напуском! —

подпевал Иван. – Первые два года мужиков кормит казна. Они в это время в карты играют – так тут заведено. Вам амурские законы надо знать.

– Теперь такого правила нету, – ответил Егор. – Нынче шибко не помогают – сам себя прокорми.

– Беда, копейку продул. С вами играть – без штанов останешься!

Эх, бродни мои, бродни с напуском! —

крыл Иван Тимошкину семерку.

– С тебя копейку выиграл. Слышишь, моя дочь голос подает? Что, тятьку надо? Девка у нас на бабушку Бердышиху походит. Я, на нее глядя, своих нерчинских стал вспоминать, а то было совсем забыл.

Эх, бродни любят чистоту,
А поселенцы – карты!..

Глава тридцать шестая

– Ванча, беда! – воскликнул Улугу. – Смотри…

– Ой, отец! – завизжала Дельдика и опрометью кинулась в дверь.

– Гохча, Гохча! – звал Улугу. – Поедем скорее отсюда, бельговские едут. А ты, Ваня, говорил – они мириться не едут потому, что дорога плохая. Нет, дорога-то хорошая, была бы охота мириться!

– Ты что боишься? У меня никто не тронет. Я тебя с ними помирю. Еще как славно помиримся.

Нарты огибали торосник. Видно было, что собаки мчались теперь прямо к поселью. Дельдика, взмахнувши руками, скрылась под берегом, словно провалилась в сугробы.

– Вас если силком не помирить, век будете ссориться, пока не передеретесь, не убьете кого-нибудь.

У крыльца послышался собачий визг. Иван вышел встретить гостей, и вскоре в избу один за другим стали заходить бельговцы.

Улугу сидел ни жив ни мертв.

Удога, Чумбока, Хогота, Кальдука, Ногдима, Гапчи и другие бельговцы обнимали и целовали Ангу, поздравляли ее и Ивана.

Чумбока несколько смутился, завидев Улугу, но тотчас же оправился, подбежал и хлопнул его по руке:

– Здорово! Как сюда попал?

Хогота тоже было шагнул к Улугу, но остановился в нерешительности, как бы не в силах вспомнить, где он видел этого человека. Он вдруг растерялся, лицо его выразило волнение, губы задрожали, старик затрясся и с перекошенным лицом спросил Ивана по-русски:

– Это, однако, мылкинский?

Иван замотал головой и, беззвучно смеясь, заставил Хоготу поздороваться с Улугу.

Савоська вытащил из кармана беличьи бабки, кабаний зуб и все это привесил к зыбке, где спала девочка.

– Чтобы черт не тронул.

Дельдика обносила гостей угощениями. Кальдука заискивающе просил ее налить еще чашечку чаю. Обходя круг гостей, девочка становилась у печки и подолгу с любовью смотрела на отца. Ей было жалко старика за то, что он бедней и хуже всех.

– Ты, Ваня, расскажи нам, как там, в Николаевске-то, – дымил трубкой Хогота. – Какая новость? Ты теперь наш купец: как приедешь, должен сказать, что видал.

Иван знал, что туземцы любознательны, и если уж хочешь с ними торговать, то надо им что-то рассказывать… Китайские купцы, возвращаясь с родины, коротали с ними по нескольку вечеров подряд, рассказывали всякие небылицы про богдыхана, про его войско, про Китай, про весь свет, а заодно ввертывали про падение цен на меха и наговаривали что-нибудь на русских, своих соперников. Теперь Ивану надо было что-то выдумывать, чтобы и в этом не уступать китайцам…

Наутро Бердышов роздал гольдам серебро.

– Целковенькие! – позванивал рублями Чумбока.