Государев наместник

– Содвинитесь, и будет место. Недолго осталось тесниться, скоро весна.

– Пусть живёт, – сказал Агапов и подцепил из чашки, что держал в руке, полную ложку мучной болтанки.

– Вот и добро, – сказал Васятка. – Живи пока здесь. Скоро на Синбирскую гору пойдём, там всем места хватит. Доволен?

– Ты мне, парень, спроворь что-нибудь поесть. Со вчерашнего дня ни крошки во рту не было.

Васятка заглянул в казан с толокном, там уже было все вылизано дочиста.

– Проворно ложками работают! Ладно, пойдём в поварню.

В низкой, прокопченной насквозь избе повар толок в ступе горох, а его помощник чистил котёл.

– Чисти, Емелька, чисти! – наставлял его повар. – Чисти, чтоб блестел казан, как котовы яйца!

– Дядька Степан, – сказал Васятка. – Покормить бы надо приезжего человека. Он град Синбирск будет ставить.

Повар отставил работу и внимательно посмотрел на Першина.

– Чай, толокно он не станет есть?

– А лучше ничего нет? – спросил Васятка. – С первого раза, и толокно. Ещё натрескается его, за милу душу!

– Тады дай ему своего гороха, вон, чашу тебе с верхом наложил.

Васятка взял пустую миску и наложил в неё варёного гороха.

– Спасибо, парень! – поблагодарил его Першин и, отвязав от пояса деревянную ложку, начал есть.

Васятка достал свою ложку и присоединился к трапезе.

– А ты, Емелька, зачем на людей уставился! – напустился Степан на своего помощника. – Завидки берут?

– Дядька Степан, – сказал Васятка, облизывая ложку. – Кваску у тебя не найдётся?

– Баловник ты, Васятка! – усмехнулся повар. – Попей водички!

Было уже близко к вечеру. Васятка побежал в воеводскую избу, а Прохор Першин пошёл осматриваться по острогу. Всё, что было здесь, он уже многократно видел в других местах на засечной черте, где пробыл много лет. Приходилось ему ставить остроги, строить надолбы и тарасы на разных участках русской границы с крымским югом. В его роду мужики всегда занимались плотницкой работой, хотя и не прибыльной, но дававшей возможность прокормиться самому и содержать семью. Першин был посадским тяглым человеком, подати платил в государеву казну, но работал всегда в отдалении от своего дома, что находился в Земляном городе за Яузой, близ древесного рынка, где продавались лесные изделия и, между прочим, готовые дома, нужные московским жителям по причине частых пожаров в стольном граде.

К двадцати годам он стал умелым плотником, затем старшим артели, выполнявшей крупные плотницкие заказы. Его стали знать в разных приказах как человека, которому можно было доверить сложное строительное дело. Нужда в таких людях появилась, когда государству потребовалось построить на засечной черте десятки новых городов и острогов.

Пограничные воеводы всегда были довольны работой Першина, но имел он негожую привычку – впадал иной раз в пьяный загул. Обычно тихий и покладистый, Прохор становился шумным, дерзил начальным людям и расплачивался за это спиной. Своими привычками он стал известен на всей черте от Тамбова до Белгорода, и когда потребовался градоделец на Синбирскую черту, от него избавились, отослав в Разрядный приказ. Иван Хитрово, сделав Першину грозное внушение, направил его в Карсун.

Першин шёл вдоль ограды острога и всё примечал: колья из доброй сосны поставлены в двухсаженные закопанные тарасы, между собой подогнаны плотно, помосты – обломы на стенах, с которых ратники отражают приступы неприятелей, защищены от вражеских стрел дощатыми навесами. Отметил он и худую работу – слабо укреплённые ворота на одном выезде, над ними следовало бы срубить надвратную башню и поместить в ней затинную пищаль. Степняки при набеге в первую очередь пёрли в ворота, тут-то и нужно их встречать мощным зарядом свинцового дроба.

Решив, что основательным осмотром острога он займётся завтра, Першин пошёл к избе, где его определили на ночлег. Там было шумно. Приехал Еремейка Хренов с дальней сторожки и объявил, что лоси не ушли, а только передвинулись с одного края леска на другой, где были ещё необглоданные молодые деревья.

Сборы были недолгими, ловцы надели овчинные шубы и шапки, взяли длинные ножи, сели в запряжённые низкорослыми ногайскими лошадями двое саней, и, провожаемые любопытными, выехали за ворота острога.

Сёмка Ротов сидел на передке саней, держа в руках верёвочные вожжи, и вглядывался в наступившие сумерки. Мохнатая ногайская лошадка бодро мяла большими копытами ещё не замёрзший снег, пофыркивала и потряхивала длинной гривой. Сани глубоко взрывали крупичатый наст, редкие берёзы белыми привидениями выплывали из полумрака, а за ними стоял стеной непроглядно-чёрный хвойный лес. Из него доносился временами тревожный и загадочный шум, это верховой ветер шевелил верхушки сосен, и они, вздрагивая, начинали поскрипывать, потрескивать и бормотать на своём звучном древесном наречии.

Ветер разогнал тучи, и крупно вызвездило. Ночь обещала быть студёной. «Добрый наст будет!» – обрадовался Сёмка и снова загрустил. Судьба брата во многом была и его судьбой, он её переживал, как свою. Они были погодки, Федька на год старше, видно, бедовая доля ему на роду была написана, вырос беспокойным и азартным парнем, во всем искал край, вот и оступился с обрыва. Гадать, к чему его за душегубство приговорит дума, было не нужно, в любом случае кнута Федьке не избежать, а могут и на веску вздернуть, или решат утопить, как котёнка, в проруби.

Засечная сторожа возникла нечаянно, частоколом брёвен и собачьим брехом. Над низким, наполовину врытым в землю бревенчатым жильём из волокового оконца струился дым и прыскали белые искры. Охотники вошли в избу, и сразу в ней стало тесно. Второй караульщик, по виду чуваш, сидел возле печи и свежевал куницу. Собака сидела рядом с ним и, роняя с языка слюну, ждала, когда хозяин закончит работу и выбросит для неё тушку во двор.

– Укладывайтесь, ребята, – сказал Хренов. – Как забелеет на дворе, я вас шумну.

Все, кроме Агапова, последовали этому здравому совету, упали на земляной пол, завернулись в свои шубы и вскоре запохрапывали, заприсвистывали.

– И часто куница в руки идёт? – спросил Агапов у чуваша.

– Редко, совсем редко, – ответил тот, помещая шкурку на пяла, для просушки. – Те года охота была прибыльней. Распугали зверя, лес валят – гул идёт. Ушёл зверь из этих мест. Белый царь куницу берёт, зайца, белку ему не надо. А где куницу взять?