– Так учти! – поднял палец Машкин.
А Гришкин вытянулся и замер, как восклицательный знак.
Я учел. И подвел итоги: значит, в союзе с Мишкиным и Машкиным я бойкотировал Гришкина. А в союзе с Машкиным и Гришкиным бойкотировал Мишкина.
– Здорово! – крикнул Мишкин, входя в нашу с Гришкиным комнату.
Я индифферентно посмотрел в угол и ничего не ответил. Потом, чтобы подчеркнуть свою беспристрастность, развернул стол на сто восемьдесят градусов и расположился спиной к Гришкину.
Ровно через сутки ко мне подошли Мишкин и Гришкин.
– Ты знаешь?.. – сказал Гришкин.
– Ммм – затряс головой я, взял чистый лист бумаги и написал: «Бойкот?».
«Ага», – ответил Гришкин тоже письменно.
«Кому?» – спросил я.
«Машкину», – вывел Гришкин. «За что?»
«Машкин – ренегат, – начертал Гришкин. – Он сочинил про Мишк…»
«Все понял, – прервал его я. – Осуждаю Машкина. Солидарен».
Прошло два дня. Мишкин, Машкин и Гришкин стояли в коридоре и мирно беседовали. Мишкин достал пачку «Казбека» и угостил остальных.
Покурили. Машкин развернул голубой кулек и дал всем по карамельке. Закусили.
– Яшкин-то, а? – сказал Гришкин. – Пренебрегает коллективом. Высокомерничает.
– Иуда! – коротко определил Мишкин.
– Гад ползучий! – уточнил Машкин.
И они единогласно объявили мне железный бойкот.
СТРЕЛЯНЫЕ ВОРОБЬИ
Первым соврал Файнберг. А может, и не Файнберг. Но все равно кто-то соврал первым. А что касается Файнберга, то он соврал так.
Приходит и говорит: завтра, дескать, ожидается мороз сорок два с половиной градуса и северный ветер семнадцать метров в секунду.
Завтра Гришкин надевает унты, два свитера, под них китайское белье. Теплое, с начесом.
Я одалживаю у соседа ватные штаны и собачью доху. В таком виде, как два дурака, являемся на работу.
А на улице плюс один градус.
Коллега Файнбеог сидит в штиблетах, покачивает ногой и нахально говорит:
– То ли я ослышался, го ли бюро погоды неправильно сообщило.
В другой раз приходит председатель нашего месткома товарищ Подкидной.
– Ну, – говорит, – кричите ура! Скоро все изменится коренным образом. Столы эти горбатые долой, другие поставим – современные. Дневное освещение проведем. Кондиционированный воздух будет – дыши не хочу. На улице – сквер, кругом скамеечки, в середине – фонтан.
– Только, – говорит, – поработать надо. На озеленении. Выйти всем на воскресник к одиннадцати ноль-ноль. У кого дома есть лопаты – бери лопаты, у кого ведра имеются – волоки ведра.
После воскресника – бесплатное кино.
Вот приходим мы с Гришкиным в положенное время, как два дурака. Со своим шанцевым инструментом.
Смотрим – никого нет.
И товарища Подкидного тоже.
Работаем час, не покладая рук. Работаем другой и третий. В результате – кино нет. И фонтана впоследствии – тоже. И столы остаются горбатые.
И так происходит неоднократно и часто.
Но после всего этого мы с Гришкиным делаемся стреляные воробьи. Нас теперь на мякине не проведешь.
Приходит, скажем, кто-то из сотрудников и говорит: – Интересная и отрадная новость! В нашем городе будут строить метро!
Я незаметно толкаю в бок Гришкина. Гришкин незаметно толкает в бок меня.
– Совершенно точно, – соглашаюсь я, – с кондиционированным воздухом.
– С фонтанами, – подмигивает Гришкин.
– С бесплатными марципанами, – не унимаюсь я.
– Гы-гы! – веселится Гришкин.
В другой раз приходит Подкидной
– Вот это, – говорит, – да! Слышали? Скоро ожидается два выходных в неделю!
Я незаметно толкаю в бок Гришкина.
Гришкин незаметно толкает в бок меня.
– А как же, – поддакивает Гришкин. – И шестимесячный отпуск!
– И каждому трудящемуся персональную яхту, – говорю я.
– С фонтаном! – хихикает Гришкин.