Николай Самохин. Том 2. Повести. Избранные произведения в 2-х томах

Это был маленький нахальный чирок. Он поднялся впереди нашей лодки и полетел поперек озера. Виктор вскинул свой «Зауэр – три кольца» и выстрелил. Чирок кувыркнулся и, теряя перья, шлепнулся в воду. Но он не остался лежать неподвижно, а бодро поплыл к противоположному берегу. Виктор приложился и выстрелил еще раз. Чирок замер. Мы подплыли к нему со всей осторожностью, на которую были способны. Когда я притабанил, а Виктор свесился за борт и протянул руку к маленькому серому комочку, чирок неожиданно нырнул.

Он оставался под водой минуты три. Я вертел головой, наблюдая за водной поверхностью, а Виктор лихорадочно перезаряжал двустволку. Чирок вынырнул метрах в двадцати от лодки, у самого берега. Виктор грохнул по нему дуплетом. Потом он отбросил «Зауэр», схватил мою берданку и для верности выпалил еще раз. Теперь чирка можно было брать голыми руками. В нем сидело по крайней мере полкило дроби.

После такой охотничьей удачи мы облюбовали на берегу зеленую лужайку и решили перекусить Под маленькой копной сена мы расстелили плащ и выложили на него свои скромные припасы. Недалеко от нас, чуть ближе к воде, сидел на корточках круглый бритоголовый человек и, сладко щурясь, раскладывал на газете малосольные огурчики и жареную рыбу. Вероятно, человек тоже собирался обедать.

– Ну как, охотники? – словоохотливо спросил он и, не дожидаясь ответа, заявил: – Пустое это занятие – осечки, недолеты, перелеты. То ли дело рыбалка: поплевал на червячка, закинул и…

– Кузьмич! – крикнул он своему товарищу, расхаживающему вдоль берега. – Проверь-ка удочки!

– Есть! – с готовностью ответил Кузьмич и схватился за крайнее удилище.

– Попалась! – сообщил он через секунду, выуживая бутылку московской водки.

– И никаких тебе перелетов, – закончил наш сосед.

– Ого-го! – ликовал тем временем Кузьмич, выволакивая из воды круг копченой колбасы.

– Может, присоединитесь? – подмигнул нам бритоголовый, похлопывая по бутылке. – Для верности глаза, а?

Мы вежливо отказались.

– Ну, как хотите, – сказал он и звонко вышиб пробку.

В это время над нашими головами тяжело пролетели два крякаша и опустились за излучиной озера.

Виктор схватил ружье. Я сгреб в кучу плащ вместе с припасами, и мы бросились к лодке…

Тайна черного спаниеля

Спасаясь от конкурентов, мы выплыли в маленькое озеро, со всех сторон окруженное низким кустарником. Ни на поверхности озера, ни на берегах его не было ни души. Только в одном месте скромно сидел вчерашний старичок в панаме и читал старый «Огонек». У ног старика, свернувшись клубочком, лежал черный спаниель.

– Вот, – сказал Виктор, – здесь нам никто не помешает. – Дед этот, разумеется, не в счет, у него даже ружья нет.

Именно в этот момент раздалось знакомое «фить-фить-фить» и следом грянул выстрел. Утка, которая облюбовала себе это озерко, шарахнулась в сторону. За первым выстрелом последовал второй, потом третий, четвертый, пятый…

Стреляли по всему периметру: озеро было обложено капитально. Наконец, какой-то шальной заряд достал бедную утку – над озером повис пух. Пока утка падала в воду, смертоносная дробь еще дважды продырявила ее маленькое тело. Останки утки упали в заросли камыша. Тогда над кустами показались головы охотников. Приложив ладони ко лбам, они долго рассматривали воду, но так ничего и не увидев, замаскировались снова.

И тут произошло обидное для всех честных охотников событие: черный спаниель поднялся, неторопливо почесал задней лапой за ухом и прыгнул в воду. А через несколько минут он уже стоял перед хозяином, держа в зубах растерзанную утку.

В кустах раздался дружный зубовный скрежет, и кто-то невидимый в тумане тоскливо крикнул:

– Морду надо бить за такие штучки! Старичок продолжал читать, будто это его вовсе не касалось.

Костры на берегу

Возвращались мы поздно вечером. Хотя наши рюкзаки и патронташи стали значительно легче, путь до пристани показался вдвое длиннее. Несколько раз мы останавливались на привал. Виктор выбирал пригорочек посуше, ложился на спину и поднимал вверх ноги. Он утверждал, что усталость от этого как рукой снимает. Я тоже старательно поднимал ноги и даже болтал ими в воздухе, но усталость не проходила.

На высоком берегу Оби горели костры. Вокруг костров дымили папиросами охотники. В стороне от всех сидел старичок в панаме. Рядом с ним на траве лежал туго набитый мешок, а возле мешка растянулся черный спаниель.

Нам не надо было прятать своего крохотного чирка. Это была честная добыча. Поэтому мы гордо прошли мимо старика в панаме. Виктор будто нечаянно зацепил его рюкзаком, а я наступил на лапу черному спаниелю.

СТАРЫЙ ДОМ

Дяди-Федина идея

Однажды, в тихий послеобеденный час, в одной из комнат нашего дома с печальным вздохом отвалился большой кусок штукатурки. До этого дом считался не таким уж плохим. Отвалившаяся штукатурка словно послужила сигналом: начали проседать подоконники, двери почему-то перестали закрываться, из-под пола потянули сквозняки. По ночам дом таинственно потрескивал, по-змеиному шурша, осыпалась со стен известь.

Через две недели жильцы устроили общее собрание. Прозаседали до десяти часов вечера и решили написать в райжилуправление: пусть там дадут команду в строительный участок на починку дома. И тут всех смутил бывший десятник, а теперь кладовщик рыбной базы дядя Федя.

– Они отремонтируют! – презрительно крикнул дядя Федя. – День стучим – два стоим! Знаю. Сам работал.

Кое-кто заколебался. Тогда дядя Федя взял слово. Он сказал, что райжилуправление поможет так, как мертвому припарки, и что лучше он завтра перетолкует с одним верным человеком по имени Фомич, и тот со своими ребятами за пятьсот рублей сделает из дома игрушку.

Дядя Федя говорил убедительно, с жаром. Припоминал все обиды, которые пришлось стерпеть от работников райжилуправления, вспомнил даже фельетон о них, напечатанный в газете. В конце концов с ним согласились: пусть неизвестный Фомич делает игрушку, пес с ними, с деньгами. Дядю Федю дружно выбрали доверенным лицом.

Переселение

Потянулись дни ожидания. Дядя Федя ходил с загадочным лицом и время от времени сообщал, что дело движется. Фомич, оказывается, запросил семьсот рублей и дядя Федя сбивает цену.

– Кабы свои деньги, так плюнул бы, – говорил он. – А то ведь общественные.

Наконец, после нескольких недель тревожной жизни от дяди Феди поступило распоряжение: спешно освобождать квартиры – завтра нагрянет Фомич.

Переселялись весело и дружно. Из просторных сараев выбрасывали уголь и втаскивали туда кровати с никелированными спинками, горки с посудой, комоды. Бессарайная бабушка из пятой квартиры раскинула посреди двора шатер из разноцветных домотканых дорожек и устроила очаг при помощи двух кирпичей. Одинокий угловой жилец уложил вещи в желтый окованный сундучок и отправился на жительство к дочери, куда-то за Гусинобродский тракт.

На другой день Фомич не нагрянул. Не нагрянул он и через неделю. Жизнь во дворе стала налаживаться. Владельцы дровяников повесили в своих жилищах ширмы, выгородив прихожие и «залы». Бабушка покрыла свой шатер куском старого рубероида и коренным образом усовершенствовала очаг, превратив его в летнюю печку-мазанку. По вечерам вокруг мазанки собиралась молодежь и пела под гитару кочевые цыганские песни.

Иногда во дворе появлялся угловой жилец. Он сиял свежеотутюженной рубашкой и без конца повторял одну и ту же фразу, сказанную будто бы зятем:

– Живите, папаша, хоть целый год! А Фомича все не было…

Когда не болит душа

Наконец, однажды утром во двор вошли ремонтники, неторопливые серьезные люди в стеганых телогрейках нараспашку. Жильцы взволнованно притихли. Подымив на бревнышках самосадом, ремонтники долго пили у бабушки студеную воду прямо из ведра и уж после этого скинули телогрейки и начали ломать дом. Ломали основательно и не спеша. Заинтересованные жильцы крутились здесь же, подсказывали, советовали. Не выдержав, бросились помогать. Постепенно ими овладел реставраторский пыл и даже печку, которая хотя слегка и дымила, но все-таки топилась вполне исправно, они разнесли по кирпичику. Ремонтники вытирали пыль со лбов, крякали, хекали и подбадривали жильцов:

– Давай, давай! Ломать – не строить: душа не болит! Несколько раз за время великой ломки во дворе появлялся сам Фомич – дремучий, неразговорчивый старик.

– Месяца за полтора управимся, – отвечал он на расспросы жильцов. – А то и раньше. Не бойсь, Фомич не подведет. Фомич – фирма.

…и когда болит

Когда все, что можно было сломать, сломали, Фомич забрал задаток, снял половину рабочих и увел их в неизвестном направлении. Остальные приходили часам к одиннадцати, до обеда лениво тюкали топорами и тоже исчезали.

…Так прошло полтора месяца. Потом еще один. Душа у жильцов почему-то начала болеть. Возле бабушкиной мазанки больше не звенела гитара по вечерам. Сама бабушка сделалась молчаливой и все чаще хваталась за поясницу.

Жильцы собрали по двадцать рублей и купили стекло, из-за которого стояли работы. Потом собрали еще по пятнадцать – купили дранку. Потом – олифу и электрические провода.

Постепенно в доме начали появляться перегородки, оконные рамы и даже полы. Но тут случилась новая беда – запил печник. Целую неделю он не появлялся.