1990-e годы

– Что за тон? Недовольство он ещё будет проявлять! – прорычал отец.

Он быстро пролистал тетрадь и вернул сыну.

– Ты уже в третьем классе учишься, а всё игрушки на уме! Книжки бы лучше читал! – сказал отец в завершение, бросая тетрадь на стол.

Из кухни послышался злой голос матери:

– Что, на ребёнке опять срываешься, ничтожество?

Отец резко обернулся и яростно сопя ринулся в атаку:

– Заткнись, сука! Заткнись, тварь! Да что ты знаешь вообще о ребёнке, ты?! Блядь! Собирайся и уёбывай отсюда! Стасик тебя заждался уже!

Дверь в кухню с треском захлопнулась и крики стали приглушёнными, но сын всё равно всё слышал.

Ванёк грустно вздохнул, сел обратно на пол и попытался продолжить играть с роботами, но настроения уже не было. Он взглянул на настенные часы – учёба начиналась ещё только через три часа. В этом году их класс перевели во вторую смену, и теперь каждое утро он был вынужден слушать скандалы родителей, пока они не уходили на работу.

Детство Ванька проходило в атмосфере вражды, страха и бедности, но самым страшным гипотетическим событием для него был развод родителей. Кое у кого из его одноклассников мама и папа уже развелись, и Ванёк с ужасом представлял себе такую жизнь. Периодически, когда отец напивался, он начинал лезть к Ваньку с преувеличенной нежностью и говорил, что его сын – «это всё, что у него осталось», и порой, говоря это, он даже плакал. Отец плакал и спрашивал Ванька с кем тот останется, если они с его матерью разведутся. Отец говорил, что судья будет задавать ему такой вопрос, и что он должен будет судье ответить.

– Так с кем ты останешься, сынок: со мной, или с матерью? – пьяно всхлипывая, допытывался отец.

Такой выбор был бы невозможным, его нельзя было бы сделать, и Ванёк думал, что если его родители задумают разводиться, то он тогда уйдёт из дома и станет жить на улице, лишь бы не отвечать какой-то там непонятной судье, с кем он хочет остаться: с папой, или мамой?

Временами Ванька посещали абсолютно чудовищные мысли. В моменты особенно сильного гнева он представлял себе, как убивает своих родителей. Сначала злобного алкаша папашу, затем, вечно наряжавшуюся как проститутка, мамашу, а в довершение, разумеется, и её сраного друга, дядю Стаса, который постоянно приходил в гости, когда отца не было дома и угощал Ванька всякими сникерсами и пепси-колой.

Однажды, когда отец напился водки и дрых, а мать уехала к бабке, Ванёк посмотрел по видику американский супербоевик, в котором один пацан гасил ножом кучу людей, а потом разрезал их трупы специальной электрической пилой и уничтожал улики. Вдохновившись этим потрясающим фильмом, Ванёк теперь иногда фантазировал, как он мог бы спрятаться дома (когда будет один) и дожидаться отца и матери, а когда они придут, он незаметно подскочит сзади и перережет им глотки. А после этого, чтобы избавиться от улик, Ванёк оттащит их тела в ванную, и как тот мужик из фильма будет резать трупы на маленькие кусочки, а эти кусочки смывать потом в унитаз.

А когда придёт сучий дядя Стас, сраный мамин друг, Ванёк ударит его по башке табуреткой, чтобы тот потерял сознание, после чего он его свяжет, заклеит ему рот изолентой и будет очень долго пытать паяльником и плоскогубцами. А затем Ванёк отрежет его вонючую голову и тоже оттащит в ванную, где, постепенно расчленяя, смоет сучьего дядю Стаса в унитаз следом за мамой и папой.

Ванёк никогда и никому не рассказывал об этих своих фантазиях и, наверное, если бы его родители узнали, о чём он иногда думает, то они бы незамедлительно приняли бы «все необходимые меры».

Ванёк с любовью поднял с пола Халка и Бэтмена. Из кухни продолжали доноситься истеричные вопли и звуки ударов по столу. Отец никогда не бил ни матери, ни сына, но во время скандалов он всегда сжимал кулаки и дубасил ими сверху вниз по какой-нибудь мебели.

– Ты шалава! Конченая шалава!

Бам. Бам-бам-бам.

– А ты импотент! Ты вообще не мужчина!

– Заткнись, мразь! Убью!

Бам-бам.

Ванёк уже знал что такое «шалава», «проститутка», «шлюха» и «блядь» – это когда женщина выглядит, одевается и разговаривает так же, как его мать. А вот слово «импотент» он сегодня услышал впервые, поэтому он сразу же повторил его про себя несколько раз, чтобы запомнить и решил что импотент – это тот, кто внешне похож на его отца.

Дверь в кухню резко распахнулась, отец быстро прошёл через коридор и скрылся спальне:

– Собирай манатки и вали отсюда, урод! – истошно вопила мать.

Инстинктивно сжав кулак, Ванёк нечаянно отломал роботу руку, но сейчас его это даже не обеспокоило. Ему вдруг стало страшно, и он захотел как можно скорее пойти в школу.

Боязливо заглянув в комнату родителей, мальчик бесшумно вошёл и в нерешительности остановился перед отцом. Тот сидел на краю кровати и, закрыв лицо ладонями, нервно дрожал.

– Пап, – тихо позвал Ванёк.

Не меняя позы, отец приглушённо ответил:

– Чего тебе?

– Пап, а можно я перед школой пойду на турниках позанимаюсь? Я уроки все сделал.

Отец помолчал немного, убрал руки от лица и спросил, глядя в сторону:

– Точно все?

– Точно!

Избегая встретиться взглядом с сыном, он резко встал и подошёл к окну, будто хотел посмотреть какая на улице погода. По-прежнему не поворачиваясь лицом к Ваньку, он сказал:

– Ладно, иди.

– Спасибо, пап! – возликовал мальчишка и ринулся одеваться.

Но он рано обрадовался – из кухни показалась мать, которая совсем недавно как бы заступалась за него перед отцом, когда тот имел неосторожность «срывать зло на ребёнке».

– А я не поняла, куда это ты собрался так рано? – требовательно спросила она. – Если не ошибаюсь, уроки у вас начинаются почти через три часа.

– Я хотел на турниках позаниматься перед занятиями, мам! – воскликнул Ванёк, и чуть замешкавшись, добавил, – мне папа разрешил!

– Оставь его в покое, пусть идёт! – подал голос из комнаты отец.

– Да что ты! «Пусть идёт» – передразнила мать, – если тебе наплевать на то, чем занимается мой сын, то мне нет! Три часа до школы, а он его на турники отправил! Ты что, совсем дурак? Что он там делать будет столько вре…

Отец не дал ей договорить. Впервые в жизни Ванёк увидел его в такой ярости. Будто сорвавшийся с цепи сторожевой пёс, он выбежал из спальни, подскочил к матери и наотмашь отвесил ей звонкую пощёчину.

– Ещё слово, сука, – сквозь стиснутые зубы проговорил отец, – ещё одно только слово!

Мать застыла как изваяние, на её лице отражались смешанные эмоции из страха и удивления. Она прикрыла рукой ушибленное место на щеке и то ли опасаясь последней неясной угрозы насчёт «ещё слово, сука», то ли просто враз отупев от этого нового, волнующего события в их совместном быту, молча стояла и, разинув рот, издавала какие-то горловые звуки.

Но страх матери был ничем по сравнению с тем ужасом, что испытал от увиденного Ванёк. Да, в своих фантазиях после просмотренных тайком кровавых блокбастеров, он мог представлять себе всё что угодно про убийство родителей и материного любовника, но сейчас, когда на его глазах произошла первая сцена домашнего насилия, Ванёк готов был расплакаться от испуга.

Ведь на самом деле, все те чудовищные мысли всегда приходили ему в голову как бы схематично, не вдаваясь ни в какие анатомические детали. А вот теперь перед глазами ребёнка стояла мать, которую только что ударил отец, и у него был такой вид, будто он готов сейчас же её и вовсе убить.

Жестокая реальность оказалась куда более пугающей, нежели то рисовалось в бурном воображении мальчишки.

– Я сказал тебе: иди, – глухо проговорил отец, обращаясь к сыну.

Ванёк торопливо схватил портфель, вдел ноги в сандалии и стремглав выбежал из квартиры. Ему отчаянно хотелось узнать, что будет дальше, он ужасно боялся за маму и в то же время, непонятно откуда в голове вдруг возникла уверенность, что он обязан немедленно уйти, так как всё произошедшее случилось по его вине. Это он, Ванёк, виноват, потому что защищая его желание пойти гулять, отец ударил мать и вообще… наверное, если бы не было Ванька, его родители никогда бы не ругались, было бы всё у них нормально и не было бы сучьего дяди Стаса и этой бесконечной серости унылого быта.