Орлы Екатерины в любви и сражениях

11) для стола: серебряный сервиз;

12) на убранство дома: картины.

Этого мало: Екатерина умела и наградам своим придавать оттенки для возвышения заслуг и самой благодарности. В списках, удостоенных 10 июля Монаршего благоволения, первое место занимал по старшинству князь Александр Михайлович Голицын, второе Румянцев, но Государыня хотела отличить последнего перед первым и собственною рукой прибавила к его титулу слово Господин, между тем как Голицын наименован просто генерал-фельдмаршалом! Она желала, чтобы Задунайский, по примеру римских полководцев, имел въезд в столицу через триумфальные ворота на колеснице: скромный герой, привыкший к лагерной жизни, отказался от почестей и ещё более явил себя великим в глазах соотечественников! Малороссия снова поступила под начальство его: оттуда Румянцев вызван был в С. Петербург (1776 г.), для сопровождения наследника престола в Берлин, по случаю предназначенного бракосочетания его с племянницею короля прусского принцессою Виртембергскою.

– Приветствую победителя оттоманов, – сказал Фридрих Великий Румянцеву в то время, как фельдмаршал преклонил перед ним чело своё:

– Я нахожу великое сходство между вами и генералом моим Винтерфельдом.

– Государь! – отвечал Румянцев. – Для меня весьма бы лестно было хоть немного походить на генерала, столь славно служившего Фридриху.

– Нет, – возразил король, – вы не этим должны гордиться; но победами вашими, которые передадут имя Румянцева позднейшему потомству.

Уважая достоинства российского полководца, король приказал военному штабу своему явиться к Румянцеву с почтением, с поздравлениями; возложил на него орден Чёрного Орла; собрав весь гарнизон в Потсдаме, представил примерное Кагульское сражение, которым сам предводительствовал.

В Берлинской Академии Наук славный Формей произнёс речь, в коей выхваляя добродетели наследника Престола Российского, коснулся и Румянцева:

“Да великая и процветающая империя, предназначенная Вашему Высочеству, – сказал он, – всегда будет опираться на столбы столь же прочные, каковые и ныне поддерживают её. Да в советах ваших первенствуют всегда министры, в армиях полководцы, одинаково любимые Минервою и Марсом. Да будет герой этот (здесь я невольным образом предаюсь восторгу, ощущаемому мною при виде великого Румянцева) долгое ещё время ангелом хранителем России! Распространив ужас своего победоносного оружия за Дунаем, он ныне украшает берега Шпреи доблестями, не менее славными, возбуждающими удивление. Но чтобы достойно возвеличить мужа, который с храбростью Ахиллеса соединяет добродетели Энея, надобно вызвать тени Гомера и Виргилия: голос мой для сего недостаточен”.

Здесь должно прибавить, что в этом собрании Румянцев сидел подле короля, между тем как два принца Брауншвейгские и три Виртембергские стояли».

Вот так описывает знаменитый историк Дмитрий Бантыш-Каменский восторг Европы, кстати, быть может, перед нами описание того редчайшего случая, когда восторг этот был нелицемерным.

Впрочем, король Фридрих после Семилетней войны не очень хотел конфронтации с Россией.

Историк Павел Иванович Сумароков в книге «Обозрение царствования и свойств Екатерины Великой», отметил необыкновенную скромность Петра Александровича Румянцева:

«Императрица желала, чтобы граф Румянцев… вступил бы в столицу на колеснице, по обряду римлян, под арку, богато украшенную; но скромный герой, обыкший к лагерной жизни, к трофеям на полях брани, остановился за городом, просил избавить его от почестей, и в ожидании разрешения оставался в предместье. Скакали адъютанты, посланные с переговорами; Екатерина согласилась на его представления, и в замене прежнего предложения дано повеление, чтобы знатнейшие гражданские, воинские чины предстали ему с приветствиями, поздравлениями; это составило иного рода триумф».

Несчастья статс-дамы Румянцевой

Не забыла Екатерина II и о супруге полководца Екатерине Михайловне Румянцевой. Ещё в 1773 году императрица пригласила графиню на бракосочетание великого князя Павла Петровича с Натальей Алексеевной и возвела её в действительные статс-дамы, назначив при этом гофмейстериной к великой княгине Наталье Алексеевне.

Екатерина Михайловна с детьми перебралась в Петербург. Туда граф приезжал чаще, чем в Москву, поскольку было немало служебных дел. Но надежды на возобновление отношений рухнули уже при первом его приезде.

Существовал обычай выделять сановником такого ранга, как Румянцев, во время их пребывания в столице специальные дома. Не могла государыня нарушить это правило ради графини. Румянцев же остановился именно в отведённых для него покоях, не пожелав ехать в дом супруги. Встречи всё же были. Екатерина Михайловна приезжала к мужу и даже иногда обедала у него. Но… не более. Он избегал общения вообще, а близкого тем более.

И всё же в том же 1773 году Екатерина Михайловна сделала ещё одну отчаянную попытку соединиться с мужем. С разрешения императрицы оставив на время малый двор, при котором состояла, она помчалась к мужу. Война с турками подходила к концу, и Екатерина Михайловна надеялась, что теперь у супруга будет больше времени.

Но об отношении Румянцева сама же потом вспоминала, что «так была пренебрежена и худо трактована от него», что её «встреча с ним в гнев привела».

Екатерина Михайловна вернулась в столицу и приступила к своим весьма ответственным обязанностям.

Императрица старалась поддержать покинутую графиню, которая тем не менее официально оставалось супругой блистательного генерал-фельдмаршала, приносившего России великолепные, порой баснословные победы.

Ну а переписка продолжалась. Вот, к примеру, что рассказал В.С. Лопатин в статье «Письма, без которых история становится мифом». Речь идёт о времени возвышения Потёмкина.

«…15 марта следует новое пожалование: Потёмкин назначается подполковником в лейб-гвардии Преображенский полк.

Жена фельдмаршала Румянцева графиня Екатерина Михайловна (супруги жили врозь; графиня, занимая должность обер-гофмейстерины при малом дворе, была в курсе придворных течений) спешит поделиться с мужем поразительной новостью:

“Подполковничество гвардии их (то есть Орловых и их сторонников. – В. Л.) с ног срезало и доказывает, что он преодолел, потому что Алексей Григорьевич здеся и в бытность его при нём определяется в другой полк… Граф Чернышёв весьма смутен, ходит и твердит, что в Ярополец жить поедет… Я теперь считаю, что ежели Потёмкин не отбоярит пяти братов, так опять им быть великим. Правда, что он умён и может взяться такою манерою, только для него один пункт тяжёл, что Великий Князь не очень любит”. Не письмо, а целая реляция с поля сражения. Напомним, полковником всех гвардейских полков была сама Императрица».

Из этих писем следует, что Екатерина Михайловна спешила сообщать последние дворцовые новости, чтобы хоть как-то сохранять общение в письмах. Но Румянцеву это не требовалось. Всё, что нужно было ему знать, он знал от своей сестры Прасковьи Александровны Брюс, близкой подруги императрицы.

А Екатерина Михайловна старалась удержать ниточку переписки, понимая, что только одними упрёками дело не поправишь. Надежда оставалась, надежда жила в её сердце. И она описывала супругу последние события, рассказывала о возвышении Потёмкина, о впечатлении, которое производит его славный воспитанник:

2.II.1776 года она писала:

«Григорий Александрович по наружности так велик, велик, что захочет, то сделают. Третьего дня, ввечеру уже это было, на братнином дежурстве, чтобы Конную гвардию отдали в команду, что как полк весь этот опустился. Это поутру, что дала приказ писать, а там остановили. Опять ввечеру послали, а многие уверяют, что горячность уже прошла та, которая была; и он совсем другую жизнь ведёт, вечера у себя в карты не играет, а всегда та прослуживает. У нас уже на половине (у наследника престола. – В. Л.) такие атенции в угодность делает, особливо в полку, что даже на покупку лошадей денег своих прислал 4000 рублей и ходит с представлениями, как мундиры переменять и как делать и все на апробацию. Вы бы его не узнали, как он нонеча учтив передо всеми. Весёлым всегда и говорливым делается. Видно, что сие притворное только. Со всем тем, чего бы он ни хотел и ни просил, то, конечно, не откажут».

Упоминание о «братином дежурстве» – это о родном брате Екатерины Михайловны Александре Михайловиче Голицыне, генерал-фельдмаршале и генерал-адъютанте.

В 1775 году в Москве широко и торжественно отмечалась победа над турками и заключение Кючук-Кайнарджийского мирного договора.

В честь этого события Екатерине Михайловне 12 июля 1775 года был пожалован орден Святой Екатерины малого креста.

Петра Александровича с восторгом встречала Москва. Была среди встречающих и его супруга. Ей оказывали особое внимание, особые почести.

Далеко не все знали, каковы отношения в семье блистательного полководца.

И снова он удостоил жену лишь короткого и сухого общения.

Екатерина Михайловна, выросшая в военной семье и умевшая ценить военные заслуги, не могла не гордиться супругом, но к этой гордости за его необыкновенные заслуги примешивалась грусть, порой, переходившая в отчаяние.

Её супруг! Да не её… Статный красавец, любимец женщин… Мы привыкли видеть портреты генерал-фельдмаршала Петра Александровича Румянцева, с которых смотрит на нас уже пожилой человек. Но есть портреты и другие, на которых изображён бравый молодой генерал. Таким впервые увидела его Екатерина Михайловна, увидела даже не генерала ещё, а молодого полковника, таким она его полюбила, и любовь к нему пронесла через всю свою недолгую жизнь…

А годы шли… И вот уже двадцать лет продолжался этот странный брачный союз, который не приносил счастья ни Петру Александровичу, ни Екатерине Михайловне. Все заботы семейные, все заботы хозяйственные на ней и только на ней. И самая главная забота – забота о детях, об их образовании и воспитании.

Биограф писал о ней:

«Полная любви к мужу, она больше двадцати лет живёт в разлуке с ним и, несмотря на это, всегда стремится сберечь время и силы своего мужа: озабочена финансовой стороной жизни, она – охранительница богатства Румянцевых и этим в значительной степени даёт графу возможность сосредоточить все своё внимание на делах государственных. Наконец, что всего важнее, графиня – воспитательница детей и в числе их славного Николая Петровича Румянцева. Эти три заслуги Екатерины Михайловны ставят её в ряд замечательных русских женщин. С одной стороны, – в судьбе этой энергичной женщины отразилось много раз повторяющееся положение: оборотная сторона медали не то, что лицевая; за великими подвигами скрыто много слез и страданий, и велико бремя, налагаемое знаменитыми людьми на близких своих; – с другой стороны, графиня – женщина своего века. Сама она не уяснила себе, что (помимо мужниного величия) самый способ заключения браков по расчёту без доброго чувства, без общей симпатии и искреннего влечения – одна из причин всего горя и мучений, что тяготясь над людьми, устроившими свою судьбу так, как случилось это с Екатериною Михайловною».

«При принцессе состоять супруге Румянцева»

Она ещё успела исполнить важное поручение императрицы – в июне 1776 года выезжала со свитой в Мемель, где встретила Софию-Марию-Доротею-Августу-Луизу Вюртембергскую – будущую великую княгиню Марию Фёдоровну, вторую супругу Павла Петровича.

Первая его супруга, при венчании с которой Павла она присутствовала, умерла при родах.

Великий князь Павел Петрович выбрал именно графиню Екатерину Михайловну Румянцеву в наставницы для своей будущей супруги. Была даже составлена специальная инструкция, в которой записано:

«При принцессе будет состоять супруга фельдмаршала Румянцева, дама известная своими достоинствами и честностью, которая употребит всё своё старание, чтобы приобрести доверие принцессы. Принцесса может положиться на то, что она не употребит её доверия во зло; было бы хорошо, если бы принцесса по пути в Россию посоветовалась с нею о некоторых вещах. Но я должен, вместе с тем, предупредить принцессу, чтобы она не позволяла с собой никакой фамильярности иначе, как в те моменты, когда она сама того пожелает; это будет всегда хорошо, в особенности в том случае, если бы фельдмаршальша Румянцева сделала что-либо, не заслужившее одобрения принцессы, так как это дало бы ей достаточный авторитет и право высказывать, хотя в мягких выражениях, все то, что могло бы ей не понравиться. Я советую принцессе предоставить фельдмаршальше Румянцевой полную свободу относительно прислуги и других мелких домашних распоряжений, даже относительно гардероба, и никогда не допускать, чтобы ей жаловались на фельдмаршальшу Румянцеву. В противном случае я советую ей действовать таким образом: если бы принцесса случилась быть недовольной каким-либо из её слуг, то было бы лучше всего заявить о том фельдмаршальше Румянцевой, не обращаясь никогда к кому-либо постороннему».

Всё поначалу складывалось хорошо. Принцесса привязалась к Екатерине Михайловне, делилась с ней даже самыми сокровенными своими мыслями. Но возникли обстоятельства, которые встревожили Екатерину Михайловну.

Они связаны с сыном её Николаем Петровичем. Двадцатидвухлетний камер-юнкер граф Николай Петрович Румянцев оказался в обществе, образовавшемся при малом дворе. Он был привлекателен, образован, хорошо воспитан, и молодая великая княгиня Мария Фёдоровна стала оказывать ему знаки внимания. И не случайно. Николай Румянцев выделялся среди остальных молодых людей, окруживших великокняжескую чету. Мария Фёдоровна своих симпатий не скрывала, а Павел Петрович просто подружился с ним.

Екатерина Михайловна места себе не находила. Она помнила, что произошло совсем недавно, когда была жива первая жена великого князя.