Русские государи в любви и супружестве

Всякого рода болячки и язвы появлялись не случайно. Они были следствием постепенного отравления членов царствующего дома сулемой, ядом, приготовляемым на ртутной основе. Именно значительное превышение содержание ртути в останках великих князей и великих княгинь установлено при химическом анализе.

Странная болезнь Великого Князя

Весьма странной для современников Василия Третьего, но вполне понятной для нынешних криминалистов была и «болезнь» самого великого князя Василия Иоанновича. Вот как повествует о ней в «Сказаниях о Русской Земле» Александр Нечволодов.

В августе 1533 года было благополучно отражено нападение Крымского Саип-Гирея на Рязанскую украйну. Василий Третий побывал в Сергиевой Лавре и выехал на охоту в Волок Ламский.

«Но по дороге он занемог в селении Езерецком; на левом его стегне появилась “мала болячка в булавочную головку: вреху у нее нет, ни гною в ней нет же, а сама багрова”, как сказано в “Царственной книге”, заключающей в себе описание кончины Василия Иоанновича и значительную часть царствования его преемника.

Несмотря на сильное недомогание, Великий Князь продолжал поездку верхом и прибыл в Волок Ламский “в болезни велицей”, в “неделю” (Воскресенье) после Покрова, и принял в тот же день приглашение на пир у своего любимого дьяка Ивана Юрьевича Шигоны-Поджогина, очевидно, не желая огорчить отказом. На пиру этом он перемогался через силу, а на следующий день с большим трудом дошел до мыльни и также с большими усилиями заставил себя сидеть за обедом в постельных хоромах».

Как видим, досужие вымыслы о том, что Василий III занемог после падения с лошади на охоте, не имеют никаких оснований. Он действительно на следующий день выезжал на охоту, поскольку почувствовал себя лучше – видимо, частично нейтрализовать яд помогла русская баня, воздействием которой нередко спасались от отравлений, но охотиться не мог и быстро вернулся в свое село Колпь, где окончательно слег.

Немедленно были вызваны из Москвы дядя великой княгини Михаил Глинский и лекари. Лекарями же в то время были иноземцы… «Вскоре прибыли по вызову лекари Николай Люев и Феофил. Лечение было общепринятым в то время: прикладывали к больному месту “пшеничную муку с пресным медом и печеным луком”. Это продолжалось две недели. Наконец, Василий Иоаннович решил вернуться в Волок, но уже ехать верхом не мог, и его на руках несли до города боярские дети».

В Волоке Ламском Василий Иоаннович понял, что дни его сочтены, однако, не желая преждевременно тревожить митрополита, бояр, супругу и ее братьев, приказал доставить к нему тайно из Москвы духовные грамоты отца и деда. Тогда же по его приказу была сожжена духовная, составленная до второго брака. О том, какую наметить расстановку сил в управлении Державой в случае своей смерти, он решил посоветоваться с дьяками Шигоной и Путятиным. Нужно было решить, кого из бояр пригласить в думу и кому «приказати свой Государев приказ».

Состояние здоровья было таково, что некоторое время Василий Иоаннович не мог двинуться с места, чтобы ехать в Москву. В Волок Ламский он вызвал почитаемого им старца Михаила Сукина и очень близкого и нелицемерно преданного боярина Михаила Юрьевича Захарьина (Кошкина). Именно им он решил поведать о своем желании постричься.

Тем не менее необходимо было возвращаться в Москву, и «приговорил Князь Великий с бояры ехати ему с Волока в Осифов монастырь к Пречистой молиться». Монастырь был в 18 верстах от Волока. Это небольшое расстояние удалось преодолеть с огромным трудом. Князья Шкурлятев и Палецкий ехали с великим князем в каптане, а затем буквально под руки ввели его, опиравшегося на костыли, в церковь.

Александр Нечволодов указал, что дьякон, читая ектенью за Василия, «не мог удержаться от слез, а все присутствующие – Великая Княгиня, бояре и иноки с горьким плачем и рыданиями молились об исцелении больного».

Переночевав в монастыре, Великий Князь продолжил в Москву путь, который оказался полным опасностей и испытаний. Он хотел въехать в город ночью, чтобы не тревожить никого своим видом и сколь еще можно скрывать болезнь, а потому остановился 21 ноября в селе Воробьеве, где собирался дождаться темноты. Лед еще не окреп. Решили навести мост через Москву-реку в районе Новодевичьего монастыря. Но едва каптан с великим князем въехал на мост, как тот стал разваливаться. Боярские дети успели обрезать гужи у лошадей и подхватить великого князя на руки. «И оттуда же Князь Великий возвратился и покручинился на городских прикащиков, а опалы на них не положил. И поиде Князь Великий в славный град Москву в ворота в Боровитцкие». Переправился же паромом, который действовал у Дорогомиловской заставы.

Летописец повествует: «И внесоша его в постельные хоромы, и тако изволением Божиим, аще и крепце болезнуя, но обаче адамантьская (алмазная) его Царева душа, крепчайшее благодарение и прилежныя молитвы иже к Богу непрестанно бяху в устех его». Пришла пора подумать о том «како строиться Царству после него». Василий Иоаннович призвал для того князя Василия Васильевич Шуйского, боярина Михаила Юрьевича Захарьина, боярина Михаила Семеновича Воронцова, казначея Петра Ивановича Головина, дворецкого Шигону. После совета он усадил дьяков Путятина Меньшова и Федора Мишурина писать новую духовную грамоту. В состав думы он включил по этой грамоте еще и князя Ивана Васильевича Шуйского, боярина Михаила Васильевича Тучкова и князя Михаила Львовича Глинского.

Не мог он предположить, что далеко не все из лиц, облеченных его доверием, оправдают это доверие, не мог предположить, какие свары начнутся между теми, кто жаждал власти, какие беды ждут страну и какие тяжелые судьбы будут у тех, кто сохранит верность клятве, данной великому князю в последние часы земной жизни.

Существует мнение, что принять схиму Василию Иоанновичу помешали. Однако Александр Нечволодов, основываясь на детальном изучении летописных сводов и документов эпохи, доказал, что козни врагов не достигли цели. Еще в Волоке Ламском Иоанн Васильевич говорил старцу Михаилу Сукину: «Смотрите не положите меня в белом платье, хотя и выздоровлю – нужды нет – мысль моя и сердечное желание обращены к иночеству».

В книге «Сказания о Русской Земле» говорится: «Через несколько дней Великий Князь тайно приобщился и соборовался маслом, а за неделю перед Николиным днем “явственно освещался маслом”. На другой день, в Воскресенье, он приказал принести себе Святые Дары. Когда дали знать, что их несут, Государь встал, опираясь на Михаила Юрьевича Захарьина, и сел в кресло. Когда же его начали причащать, то он встал совсем на ноги, благоговейно принял, проливая слезы, Святые Дары, и, вкусив просфору, лег опять в постель». Затем он призвал к себе братьев своих Андрея и Юрия, митрополита и бояр, которым заявил: «Приказываю своего сына, Великого Князя Иоанна – Богу, Пречистой Богородице, Святым Чудотворцам, и тебе отцу своему Даниилу, митрополиту всея Руси; даю ему свое Государство, которым меня благословил отец мой; а вы бы, мои братья, князь Юрий и князь Андрей, стояли крепко в своем слове, на чем мне крест целовали, о земском строении и о ратных делах против недругов сына моего и своих стояли сообща, чтобы рука Православных христиан была высока над басурманством и латинством; а вы бы, бояре, и боярские дети, и княжата, стояли сообща с моим сыном и с моею братиею против недругов и служили бы моему сыну, как мне служили прямо».

Отпустив братьев своих и митрополита, боярам повелел задержаться, чтобы сказать им еще несколько слов. Было заметно окружающим, как болела душа государя за Россию, видно, одолевали предчувствия, что не быть миру среди сильных после ухода его из жизни, что каждый захочет сделаться наиглавнейшим в осиротевшем государстве. И великий князь говорил боярам: «Знаете и сами, что Государство наше ведется от Великого Князя Владимира Киевского, мы вам Государи прирожденные, а вы наши извечные бояре, так постойте, братья, крепко, чтобы сын мой учинился на Государстве – Государем, чтобы была в Земле правда, а в вас розни никакой не было; приказываю вам Михаила Львовича Глинского; человек он к нам приезжий; но вы не говорите, что он приезжий, держите его за здешнего уроженца, потому что он мне прямой слуга, будьте все сообща, дело земское и сына моего дело берегите и делайте заодно; а ты бы князь Михайло Глинский, за сына моего Иоанна и за жену мою, и за сына моего князя Юрия, кровь свою пролил и тело свое на раздробление дал».

В день своей кончины 3 декабря 1533 года Василий Иоаннович явил пример удивительного мужества и добродетели. Он думал не о себе – он думал о государстве, которое вынужден оставлять на сына, коему исполнилось лишь три года и три с небольшим месяца. Он старался не упустить никаких мелочей и даже распорядился о том, как править без него великой княгине, «как к ней боярам ходить с докладом, и обо всем им приказал, как без него Царству строиться».

Братьям своим, Андрею и Юрию, он сказал: «Вижу сам, что скоро должен буду умереть, хочу послать за сыном Иоанном, благословить его крестом Петра Чудотворца, да хочу послать за женою, наказать ей, как ей быть после меня». Он отдавал распоряжения спокойно, словно не уходил в мир иной, а отъезжал куда-то на время по делам своим. В связи с этим нельзя не вспомнить примеры того, как уходили из жизни знаменитые безбожники… Для сравнения… Это ведь тоже ярчайшее доказательство преимуществ Самодержавия и Самодержцев – всеобъемлющего преимущества. Известно, что знаменитый воинствующий безбожник Вольтер, запятнавший себя преступлениями не только против собственного народа, поняв, что часы его сочтены, неистовствовал, визжал как поросенок, и довел ухаживавшую за ним медсестру до полуобморочного состояния. Она заявила, что ни за какие богатства Европы не согласится больше видеть, как умирает безбожник. В.И. Ленин, обрушивший на православную церковь всю свою ненависть, перед кончиной просил пригласить священника, а когда ему в том отказали, стал каяться за свои богоборческие грехи перед стульями, столом и прочими предметами мебели. Подобных примеров множество. То ли в подобных безбожниках просыпалась вера в бытие Божие, то ли их просто пугала смерть своею неизвестностью. Вольтер, призывавший обезглавливать монархов и бросать на гильотину аристократов, сам не хотел уходить в мир иной, цепляясь за свою преступную жизнь. Безбожникам свойственно отсутствие мужества.

А вот великий князь Василий Иоаннович был в день своей кончины самым твердым, уверенным и спокойным из всех окружавших его. Впрочем, если и беспокоило что-то, то вовсе не своя личная судьба, а судьба государства, судьба сыновей и судьба супруги. Рыдающей Елене Васильевне он говорил: «Жена! Перестань, не плачь, мне легче, не болит у меня ничего, благодарю Бога!» Великая княгиня, едва сдерживая рыдания, отвечала: «Государь Великий! На кого меня оставляешь? Кому детей приказываешь?» На это Государь отвечал: «Благословил я сына своего Иоанна Государством и Великим Княжением, а тебе написал в духовной грамоте, как писалось в прежних грамотах отцов наших и прародителей по достоянию, как прежним Великим Княгиням». Не способную сдержать рыдания супругу государь крепко поцеловал и велел вывести из комнаты. Он спешил исполнить то, что считал теперь важнейшим.

Александр Нечволодов так рассказал о последних часах жизни Государя:

«Он послал за владыкой Коломенским Вассианом и старцем Михаилом Сукиным; в это же время в его покое собрались митрополит, братья Андрей и Юрий, бояре, дьяки и дети боярские. Сюда же принесли из храмов чудотворный образ Владимирской Божией Матери и икону Святого Николая Гостунского. Государь приказал спросить своего духовника: “бывал ли он при том, когда душа разлучается от тела”. Тот отвечал, что мало бывал. Тогда Великий Князь велел ему войти в комнату и стать против него рядом со стряпчим Феодором Кучецким, бывшим при кончине Великого Князя Иоанна Третьего; дьяку же крестовому Даниилу велел петь канон мученице Екатерине и канон на исход души, и приказал готовить себе отходную. Когда дьяк запел канон, Государь немного забылся и стал в бреду поминать Святую Екатерину, но затем быстро очнулся, приложился к ее образу и мощам и, подозвав к себе боярина Михаила Семеновича Воронцова, поцеловался с ним и простил ему какую-то вину.

После этого Государь приказал своему духовнику дать ему причастие, как раз тогда, когда он будет умирать, прибавив при этом: “Смотри же рассудительно, не пропусти времени”.

Сказав затем несколько слов брату Андрею по поводу приближающегося смертного часа, он подозвал к себе всех присутствующих и обратился к ним со словами: “Видите сами, что я изнемогаю и к концу приближаюсь, а желание мое давно было постричься, постригите меня”.

Еще не перестало биться сердце Государя, а между боярами уже произошла первая ссора. Брат Государя Андрей, Михаил Воронцов и Шигона попытались помешать исполнению последней воли Василия Иоанновича. Один из них, выражая мнение всех троих, стал убеждать присутствующих: “Князь Великий Владимир Киевский умер не в чернецах, однако сподобился праведного покоя. И иные Великие Князья не в чернецах преставились, а не с праведными ли обрели покой?”

Однако митрополит при поддержке верного Государю боярина Михаила Юрьевича Захарьина настаивал на исполнении последней воли умирающего».

Летописец говорит: «И бысть промеж ими пря велика».

Государь подозвал митрополита и сказал ему: «Я поведал тебе, отец, всю свою тайну, что хочу быть чернецом; чего же мне так долежать? Сподоби меня облечься в монашеский чин, постриги меня».

Митрополит медлил, и государь повторил: «Так ли мне, господин митрополит, лежать?» Митрополит уловил укоризну в обращении «господин», а не отец, а государь меж тем начал креститься и повторять: «Аллилуя, аллилуя, слава тебе, Боже!» Уже стал отниматься язык, но государь мужественно и настойчиво произносил слова молитвы и повторял просьбу о пострижении. Когда стала отниматься правая рука, верный боярин Михаил Юрьевич Захарьин помогал поднимать ее и креститься. Споры же о пострижении продолжались. Разве противники пострижения не понимали, какую боль наносят умирающему? Что ими двигало? Какая корысть? Пройдет совсем немного времени, и они покажут себя. Для них государь уже был в прошлом – для них открывалось будущее, которое они видели по-своему, мечтая о власти. Митрополит Даниил преодолел робость – он ведь оставался один на один с противниками пострижения – и послал за монашеским платьем. Он помнил сказанное государем в Воскресение, помнил опасения государя, в глубине души понимавшего, что не все, кто его окружает, искренне верны ему и Державе Российской. Государь так и заявил тогда: «Если не дадут меня постричь, то на мертвого положите монашеское платье – это мое давнее желание!»

И вот, наконец, старец Михаил Сукин принес платье. Душа государя уже расставалась с телом, и митрополит поспешил передать платье игумену Иосафу, чтобы тот немедля начал обряд пострижения.

Брат государя Андрей и боярин Воронцов чуть ли не силой попытались помешать обряду. И тогда митрополит Даниил не выдержал и с возмущением заявил Андрею: «Не буди на тебе нашего благословения ни в сей век, ни в будущий; хорош сосуд серебряный, но лучше позолоченный».

После этих слов он стал поспешно постригать умирающего государя. Летописец говорит: «И положи на него переманатку и ряску; а мантии не бысть, занеже бо, спешачи и несучи, выронили; и взем с собя келар Троицкий – Серапион Курцов мантию и положи на неге и схимну ангельскую и евангелие на груди положиша… И абие причастиша Великого Государя Василия Иоанновича Святых Таин – Животворящего Тела и Крове Христа Бога нашего… И тогда просветися лице его, яко свет, вкупе же и душа его с миром к Богу отъиде; и стояще же близего Шигона и виде Шигона дух его отшедш, аки дымец мал».

Александр Нечволодов пишет: «Скоро плачь и рыдания наполнили все палаты. Смерть Великого Князя последовала в 12-м часу ночи с 3-го на 4-е декабря 1533 года. Он умер, едва достигнув пятидесяти четырех лет. Митрополит тотчас же привел в соседнем покое к присяге братьев покойного – Юрия и Андрея, служить Великому Князю Иоанну Васильевичу всея Руси, матери его Великой Княгине Елене, и стоять в правде в том всем, в чем целовали крест покойному Великому Князю. Затем, после присяги, Даниил с остальными присутствующими отправился к Великой Княгине утешать ее в постигшем горе, но она, увидя их, упала замертво и два часа была без чувств». Летописец говорил, что во время погребения Василия Иоанновича в Архангельском соборе вопль народный заглушал звон кремлевских колоколов: «Дети хоронили своего отца, называя его добрым, ласковым Государем».

«Казанский летописец» сообщает «О смерти Великого Князя Василiя и о приказе Царства сыну его, и о самовластии боляръ его» следующее: «И отъ того времени и доныне велико зло быть христьяномъ от казанцов. В то же время преставися Князь Великiи Василеи Иоанновичъ, во иноцехъ Варламъ, в лето 7042, месяца декабря в 5 день. Царствова на Великомъ Княжени 28 летъ, много брався с казанцы, и весь животъ свои премогаяся до конца своего, и невозможже имъ ничтоже сотворити. И осташася отъ него 2 сына, яко от красноперого орла два златоперная птенца: первiи же сынъ, ныне нами нареченъ Князь Великiи Иоанн, остася отца своего 4 летъ 3 месецъ (точнее, трех лет и трех с половиной месяцев. – Н.Ш.) благодаренъ зело, ему же отецъ его великую власть Русскiя Державы по смерти своеи дарова: другiи же сынъ его, Героргiи, не таковъ, благороденъ и кротокъ, то и бо остася 3-ю летъ сущу. Умирая бо повеле къ себе их в ложничу ввести, оба сына своя, и, ту седящим у него митрополитъ Данилъ всеа Русiи, отецъ его духовныи, и всемъ боляромъ, и княземъ, и воеводамъ, и восклонися отъ одра своего, двема боляриномъ поддержимъ, и взя на руце свои болшаго сына своего, целова его, глаголаше, яко сеи будетъ по мне Царь и Самодержецъ; тои омыет слезы хрестьянъскiя, вся враги своя проженетъ и победитъ. И целовавъ оба своя детища, и отдав их пестуномъ, а сам тихо возлегъ на одре и конечное прощенiе и целованiе великое дав Великои Княгине своеи Елене, и всемъ княземъ, и боляромъ, и приказчикомъ своимъ, и успе вечным сномъ, не созрелъ сединами, ни старости достигъ многолетныя, и остави по себе плачъ великъ всеи Рускои Земли, до возраста и до воцаренiя сына своего. И ростяху оба сына его в воли своеи, и безъ отца, и безъ матери, Богомъ Самомъ брегомы и учимы, и наказуеми. И всемъ тогда княземъ и боляромъ и вельможамъ и судьямъ градцкимъ, самовластiем живущимъ, не по правде судящимъ, по мзде, насилствуя людемъ, никогоже блюдующимся бе бо Князь Великий юнъ, ни страха Божiя имущимъ и не брегущимъ от супостатъ своихъ Русскiя Земля: везде погани христьянъ воеваху и губяху, и вельможи христьянъ губяху, продажею великою. И тако раби ихъ видяху Господь Своихъ, тако же творяху. Неправды умножишася, обиды, тадбы и разбои, и убиства, по всеи земли рыданiя и вопль великъ».

Александр Нечволодов перечислил знаменитые свершения государя Василия Иоанновича, заботившегося о собирании Руси, государя, который «присоединил Псков и вернул Смоленск, смирил Казань, посадив там хана из наших рук, и выстроил для облегчения ее завоевания в будущем город Васильсурск; вместе с тем Василий сдерживал, насколько было сил, Крым, и всегда держал себя с большим достоинством по отношению его ханов; он был грозой ливонских немцев, Литвы и Польши, и с честью поддерживал отношения с папами и государями Западной Европы. Будучи горячо предан Православию… в управлении Государством шел во всем по стопам своего великого отца; при этом самым тяжелым для него делом было подавление старых удельных стремлений у нового родовитого боярства, собравшегося в Москве».

Величественно звучал его титул: «Великий Государь Василий, Божиею милостию Государь всея Руси, и Великий Князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новгорода Низовской Земли, и Черниговский, и Рязанский, и Волоцкий, и Ржевский, и Бельский, и Ростовский, и Ярославский, и Белозерский, и Удорский, и Обдорский, и Кондинский и иных».

Но пока еще не было в этом титуле царского наименования. Включение в титул этого наименования Само Провидение оставило будущему Грозному царю Иоанну Васильевичу.

Накануне Грозного Царствования

После кончины царственного молодая супруга великая княгиня Елена Васильевна Глинская осталась с двумя малолетними сыновьями на руках и оказалась в окружении озлобленных удельных князей, да жестокосердного крамольного боярства. Эта свора, пользуясь малолетством Иоанна Васильевича, мечтала прорваться к власти и разорвать Русскую землю на лакомые для себя куски. В истории еще не было случая, чтобы одуревшие от богатств эксплуататорские классы, жаждавшие все новой и новой наживы, думали о судьбе всего государства в целом. Они забывали даже о внешней опасности, забывали, что, гоняясь за лакомыми кусками и вырывая их правдою и неправдою друг у друга, могут потерять все. Ни о судьбе страны, ни тем более о судьбе народа, они не думали. Не была исключением и эпоха Иоанна Грозного.

Недаром мыслитель русского зарубежья, создатель фундаментального труда «История русского масонства», известный нам под псевдонимом Борис Башилов – настоящая фамилия – Борис Платонович Юркевич (1908–1970), – писал: «В значительной степени… история России – это история почти непрекращающихся войн. История России – это история осажденной крепости». Столь меткое определение, данное великому прошлому России, мыслитель подкрепил вполне конкретными фактами: «С 1055 по 1462 годы, по подсчету историка С.М. Соловьева, Россия перенесла 245 нашествий. Причем двести нападений на Россию было совершенно между 1240 и 1462 годами, то есть нападения происходили почти каждый год. С 1365 года по 1893 Россия провела 305 лет в войне».

Другой выдающийся мыслитель русского зарубежья Иван Лукьянович Солоневич сделал вывод, что Русская Держава смогла выстоять только потому, что «государственная организация Великого Княжества Московского и Империи Российской всегда превышала организацию всех своих конкурентов, противников и врагов».

Это во все времена очень хорошо понимали враги Русской Державы, и потому, едва лишь разлился над Русью свет православного самодержавия, самим Богом через Откровения Святой Богородицы врученный Андрею Боголюбскому, зашевелились на Западе те оголтелые шакальи стаи, что, бессовестно прикрываясь именем Христа, служили темным силам зла. Борис Башилов указал: «Не случайно советником Батыя был рыцарь святой Марии Альфред фон Штумпенхаузен», агент папы римского. Этот советник согласовывал действия Орды и темных сил Запада по задачам, времени и рубежам. Справедливо замечание историка, что западный мир во время татарского ига воспользовался несчастным положением Руси: «Вскоре после нападения татар на Русь объединенные войска римского епископа и Ордена меченосцев захватили северную часть принадлежавших Пскову и Новгороду земель. В то же время шведский король (отвечая на призыв папы римского о необходимости распространять католичество силой) послал на Новгород сильное войско, которым командовал его зять Биргер».

Добавим, что в том же 1240 году Орда начала разорительный поход против Южной Руси. Совпадение? Нет. Нужно было помешать русским княжествам объединиться для отражения нашествия шведских крестоносцев. Александр Ярославич блистательным ударом разгромил биргеровских крестоносцев, причинил врагу значительный урон и получил за эту победу прозвание Невского.

Когда немецкие псы-рыцари двинулись на Русь в 1242 году, в Орде, словно по случайному совпадению, были собраны русские князья для упорядочения получения дани с «Русского улуса». Это «совпадение» не давало возможности княжествам выступить на помощь Александру Невскому. Но и здесь враги просчитались. С девизом: «Не в силе Бог, а в Правде» – великий князь, названный потомками Солнцем Земли Русской, вышел навстречу врагу и разбил его 5 апреля 1242 года на Чудском озере. Папа римский проклял новгородцев, мужественно защищавших свою землю.

Незадолго до нападения Батыя на Русскую землю «папа Григорий, – как сообщает Б. Башилов, – запретил католическим купцам продавать в Русские Земли корабельные снасти, лошадей, разные изделия».

Русская православная церковь, освященная верой христовой, стояла за объединение Русских земель, и всячески содействовала подготовке к ликвидации ордынского ига. Вспомним, каких славных иноков взрастил преподобный Сергий Радонежский, ушедший от ордынской заразы в глухие леса и построивший там обитель, которую знаем мы ныне как Троице-Сергиеву лавру. Сотня могучих рыцарей из этой обители сражалась на поле Куликовом. Первые из черносотенцев – иноки Персвет и Ослябя – стали символом Русской славы, показали пример борьбы «За Веру, Царя и Отечество!».

Крепла Святая Русь, освященная православной верой, впитавшая в себя идеалы Православного Русского Самодержавия.

Снова обратимся к работам Бориса Башилова, чтобы проиллюстрировать подвиг строительства Руси: «В 1480 году европейская Россия имела только 2,1 миллиона людей (почти в пять раз меньше Австрии, в два раза меньше Англии, в четыре с половиной раза меньше Италии, в четыре с половиной раза меньше Испании, в девять раз меньше Франции). Спустя 100 лет, в 1580 году, Россия имела 4,3 миллиона. В 1648 году в России было всего 12 миллионов, а во Франции 19 миллионов. В 1480 году население Московской Руси равнялось только 6 % самых крупных государств Европы того времени: Англии, Германии, Испании, Франции, Австрии и Италии. В 1680 году 12,6 миллиона, в 1770 году 26,8 миллиона, в 1880 году 84,5 миллиона – в два с половиной раза больше Австрии, Италии, Франции, Англии, в три с лишним раза больше Италии и в четыре с половиной раза больше Испании. А накануне Первой мировой войны Россия имела около 190 миллионов населения (130 миллионов русских), а все шесть названных стран вместе имели только 260 миллионов жителей. Не будь революции, в 1950 году Россия имела бы больше трехсот миллионов жителей».

И это, несмотря на почти беспрерывные войны, несмотря на то, что за первое наиболее близкое знакомство с Западом – Смутное время – Россия заплатила семь миллионов жизней, а за уже более детальное сближение с Европой через «окно», прорубленное Петром I, при преобразованиях русских православных традиций в чужебесие, потеряла, по мнению В.О. Ключевского, треть своего населения. И это вместо прироста, который должен был быть солидным за солидный период петровского властвования. Ведь при других государях Россия население не теряла, несмотря на многочисленные войны.