В масках играют краплеными

Шел первый час дня второго августа 1920 года.

Контратака не удалась, хотя сначала пехота белых дрогнула и попятилась к станице, но тут из-за неприметной балки вырвались два броневика и фланговым огнем скосили почти треть эскадрона, а из станицы рысью вымахнула сотня белоказаков. Поредевший эскадрон отошел к наспех вырытым окопам под прикрытие своих пулеметов, и благо, у белых сейчас не чувствовалось особого рвения продолжать бой. Наверняка, они ждали подхода основных сил.

– Куда разведка твоя смотрела, мать вашу! – злой до бешенства Быховец, вчера принявший командование полком, тыкал кулаком под нос командиру разведчиков Чалому. Тот, опустив голову, что-то виновато объяснял, но Быховец его не слушал: – Расстреляю, как контру! Сколько людей положили! Пшел с глаз моих! – Быховец обернулся к бойцам. – Готовьтесь, товарищи, уходим. Шепелев, обеспечь прикрытие.

Заскрипев зубами, Быховец сел в штабную бричку и обхватил голову в тяжком раздумье. Нет уже ни командира, ни комиссара, да, собственно, нет и штаба полка, почти весь командный состав полег в жестоких боях последних дней. Сейчас он один за всех. И отвечает за каждого бойца перед революцией. Не удирать, сломя голову, иначе совсем добьют, а пятиться, время от времени давая белякам по зубам. Но и огрызаться уже силенок нет. И связи нет с остальными частями. Судя по всему, корпус сильно потрепан и расчленен. Крепко барон насел на сей раз. Броневики, танки, аэропланы… И не смотря ни на какие потери, его отборное офицерье вырывается на оперативный простор. Быховец не знал, что Красный конный корпус Жлобы, куда входил его полк, был уже почти полностью уничтожен, и только кое-какие отдельные части, отступая, оказывали упорное сопротивление противнику. А сейчас Быховец чувствует, как беляки все сильнее сжимают его с флангов и теснят к Днепру, где хотят прижать к реке и положить на переправе… Выход один – надо отрываться и быстрее уходить за Днепр, но вот оторваться-то как раз и не удается.

– Ты кто таков? – угрюмый взгляд смертельно уставшего Быховца остановился на стоящем перед ним худощавом молодом человеке, которого задержали два красноармейца.

– Студент Киевского университета Андрей Лагинский. Ехал к родителям своим в Ростов, а тут эта заваруха, – с легкой извиняющей улыбкой объяснил юноша.

– Документы, – потребовал Быховец и придирчиво прочитал бумаги Лагинского.

– Студент, значит, – остро глянул он на Андрея. – Ясно. А то смотрю – прямо господских кровей ты, парень. Породу – ее видно.

– Отец у меня известный врач, – понимающе кивнул Лагинский. – И я по стопам его пошел – прослушал три курса на медицинском. Работал в больнице – заразился тифом, еле выкарабкался. Вот и решил немного отойти на родительских харчах.

– Понесло тебя. Нашел времечко, – с осуждением сказал Быховец, возвращая документы.

– Да откуда знать-то было, что Врангель попрет. И что будет завтра. Время идет крутое.

– Крутое? – это слово понравилось Быховцу. – Хорошо сказал. Слушай, студент, – оживился он, – пойдешь к нам доктором? Да ты не бойсь, ненадолго. Доберемся до наших, и езжай в Ростов. Куда ты сейчас, а если к белякам попадешь? Шлепнут как шпиона, у них разговор короткий. Понимаешь, фельдшера нашего убило, хороший был мужик, знающий. Осталось несколько санитаров, да они что – перевязывать только могут. А у меня тяжелораненые. Паек тебе крепкий выдам. Ну как?

Лагинский удивленно поднял брови, в растерянности пожал плечами, но немного помедлив, согласился.

– По коням! – раздалась команда, и через четверть часа отряд тронулся в путь.

– Доктор у нас, не смотри, что молодой, – говорил, трясясь на телеге пожилой боец с

забинтованной головой своему лежащему рядом товарищу, раненому в ноги. – Не успел ко

мне прикоснуться, а уж легше стало. Не заметил, как перевязал.

– Точно, – откликнулся товарищ, – легкая у него рука. Тронет – боль пропадает.

– Ученый, говорят, – вступил в разговор, поблизости смоливший цигарку санитар. – Из Киева. Вишь, как он с тяжелыми – даже не стонут теперича. Заснули. Чудно.

Августовская ночь покрыла уставшую за день от солнца, взрывов и тяжелого конского топота степь. Земля устала от войны и зарастала неприхотливым ковылем, равнодушно впитывающим людскую кровь.

??

На рассвете сводный отряд полковника Кротова, состоящий из донских казаков, бронедивизиона, роты алексеевцев и двух эскадронов Дикой чеченской дивизии, сняв притомившихся часовых, ворвался на хутор, где расположились на ночь бойцы Быховца. Выбегающие из хат красноармейцы падали под ударами сабель, проносившихся в сумраке всадников. Беспорядочно трещали выстрелы, гулко и ярко вспыхивали разрывы гранат.

Кучка бойцов во главе с Быховцом отчаянно отбивалась от наседавших кротовцев. Быховец, страшно ругаясь, в упор валил нападающих из двух наганов. Рядом, прикрывая командира, стрелял из винтовки его ординарец Горобко. Стараясь беречь патроны, меткими выстрелами держа противника на расстоянии, группа отходила к саду за хутором. В конце

сада начинался длиннющий овраг с многочисленными ответвлениями, а на землю наползал густой предрассветный туман. Был шанс уйти.

Вдруг Быховец, схватившись за грудь, коротко охнул, упал на колени и повалился на землю. Ординарец и еще кто-то из бойцов подхватили обмякшее тело командира и понесли вглубь сада. Горобко узнал в своем помощнике Лагинского. Врач быстро расстегнул окровавленную гимнастерку комполка и склонился на ним.

– Ну что? – срывающимся голосом спросил Горобко.

Лагинский ничего не ответив, отвернул лицо. Ординарец все поняв, тоскливо застонал. Подоспело еще несколько человек, и они вместе бегом, понесли тело командира, не обращая внимания на пули, щелкавшие по веткам и стволам яблонь.

– В овраг, хлопцы! В овраг! – сдавленно крикнул Горобко, замедлив бег, и Лагинский догадался, что ординарца тоже зацепило.

«Служба Контроля исторической стабильности и корреляции исследований сообщает: контактор Горобко И.Г., служивший в Хорезмском полку войск ОГПУ, погиб в мае 1933 года в бою с группой так называемых басмачей. Против действий исследователя возражений не имеется».

До оврага осталось метров двадцать, когда послышался стук копыт и из тумана вылетел всадник, наверное, один из казаков, находившихся в заслоне на пути предполагаемого отхода красных. Лагинский оттолкнул от себя Горобко и выхватил револьвер, выданный ему вчера Быховцом. Три пули тонко просвистели вплотную у забинтованной головы казака и сбили у него фуражку. Но вопреки расчетам Андрея казака это не испугало, наоборот, он зло крякнул и взмахнул шашкой. Лагинский напряг всю свою волю. Целевое экспресс-внушение подействовало моментально – тот вяло опустил руку с клинком и застыл. За спиной Андрея грохнул выстрел, и казак, обмякнув, завалился на лошади. Почувствовав ослабленные поводья, животное отпрянуло от стоящих перед ним людей и всхрапнув, поскакало прочь, неся на себе свисающее тело.

«Служба Контроля исторической стабильности и корреляции исследований сообщает: контактор – урядник Варащин Ф.С. убит 7 августа 1920 года при контрнаступлении Юго-Западного фронта Красной Армии. Контактор с 3 по 7 августа находился при обозе как легкораненый. В данных обстоятельствах его преждевременная гибель ощутимых последствий не имеет. Настоятельно советуем быть более внимательным».

Андрей обернулся. Горобко опустил винтовку и с настороженным любопытством, прищурившись, взглянул на Лагинского.

???

Вырыв шашками неглубокую могилу, бойцы похоронили своего командира. Здесь, в овраге, их собралось всего девять человек. Уже совсем рассвело и надо было уходить подальше от хутора. Договорившись держаться вместе, красноармейцы вывали на гимнастерку все винтовочные патроны и разделили их поровну. Лагинский, как единственный, кто имел револьвер, в дележе не участвовал. Он расстегнул ворот гимнастерки и, высвободив из-под нижней рубахи медальон, с жадным вниманием наблюдал за поведением людей. И хотя в их глазах и в тихом приглушенном говоре чувствовалась тревога, красноармейцы в основном были спокойны. Чем можно было удивить и напугать людей, которые воевали не один год. Смертью? Конечно, нет. Но, а поражение, даже в пределах армии, дело временное, не восемнадцатый год…

Классовая ненависть. Как легко и глубоко въедается она в сознание, потому что смысл ее прост и ясен любому, недовольному своей жизнью, – во всех горестях твоих виноваты они – буржуи, помещики, офицеры, или быдло рабоче-крестьянское с комиссарами-горлопанами… Уничтожить этих врагов, и сразу судьба твоя, да и твоего народа станет прекрасной. Главное – найти, определить виновных. Сколько раз такое было в истории… Но как сказал один умный человек: «В гражданской войне победителей не бывает».

Скрытое в медальоне микроскопическое устройство непрерывного действия записывало и снимало все, что видел и слышал Андрей.

– Подарок матери, – объяснил Лагинский, уловив любопытные взгляды. Он открыл крышку медальона и показал фотографию миловидной улыбающейся женщины.

Наверху послышался многочисленный конский топот и раздались громкие возбужденные голоса:

– Оврагом они побегли, ваше благородие!

– Акимов! Бери взвод и прочесать овраг! А вы, прапорщик, со своими по верху, и чтоб не одна сволочь…

– Слушаюсь, господин поручик.

Красногвардейцы переглянулись.

– Уходим, только без шума, – шепотом предупредил всех Горобко.

Но не прошло и получаса, как их заметили сверху. Со всех сторон затрещали выстрелы и Горобко с товарищами поняли, что им не прорваться.

– Эх, влипли, братцы, – тяжело вздохнул пожилой шахтер и метким выстрелом снял гарцевавшего у края оврага казака. – Бей только в цель. Беречь патроны. Повоюем еще чуток.

Андрей не понимал, почему эти люди не хотели сдаваться – положение было безнадежным. Все-таки плен – возможность выжить. Но проявлять любую инициативу ему категорически запрещено.

Патронов было мало и все реже группа красных отвечала на беспорядочную пальбу белогвардейцев. Вздрогнул от пулевого удара между ребер и, удивленно повернувшись, привалился к склону оврага и обмяк, длинный худой боец, выронив из жилистых натруженных рук пахаря оружие с пустой обоймой. Еще один боец, сплюнув от досады, бросил бесполезное оружие. Вскоре патроны кончились у всех. Кротовцы, поняв это, перестали стрелять и с руганью бросились к ним. К угрюмой, тесной кучке людей – ветеранам разбитого полка.

Шахтер, член партии большевиков, ловко выхватив спрятанную за спиной винтовку, со всей силы ударил прикладом в горло подбежавшего первым с синими погонами алексеевца. Захрипев, человек повалился на землю. «Зачем?!» – беззвучно крикнул Андрей. Спешивший к ним прапорщик остановился и, не целясь, на уровне пояса передергивая затвор, стал стрелять, отчаянно матерясь. Медленно упал шахтер, схватившись за грудь, захлебнулся кровью лихой рубака Чумаков, глухо застонал раненый еще и в руку Горобко.

– Прекратить! – раздался начальственный окрик, и к оврагу подъехал офицер с полковничьими погонами на английском френче.

– Пленных в штаб. Прапорщик, сопроводить.