Сон в зимний день

– Телефон хоть свой оставь на всякий случай, – говорит она деловито и лезет в карман за мобильником.

Она быстро сохраняет в телефоне мой номер, я называю мимоходом и свое имя, и вот она уже прячет его обратно.

– А тебя-то как зовут? – наконец спрашиваю. – А то позвонишь, а я даже не буду знать, с кем имею честь. Все же ночь вместе провели, хоть и в полевых условиях.

– Меня зовут Маша, – говорит она просто, залезает на велосипед и не оглядываясь катит по тропинке в сторону шоссе, ловко лавируя между деревьями и подпрыгивая на торчащих из земли корнях.

– Надо же – Маша! Кто бы мог подумать, – вслух проговариваю я сам себе, будто копируя ее манеру, и осторожно следую за ней.

***

На сковородке радостно, но будто бы издалека, шкворчит яичница. А что еще готовить в десять утра после продолжительной велосипедной покатухи и бессонной ночи в придачу? Душ уже позади, даже зарядка скрепя сердце была сделана, и теперь меня заполняют обманчивая свежесть и будто бы прилив сил, которых на самом деле не было и в помине.

Чайник вскипел, яичница готова – выключаю газ. Варю крепкий кофе. Когда голова соображает не очень, важно хоть как-то фиксировать свои действия. Какой-никакой самоконтроль – та еще иллюзия.

Правда, я еще не решил, что буду делать потом. Вполне вероятно, что запросто завалюсь спать. Тогда кофе вроде как и ни к чему. Но соображать, что правильно, а что неправильно, и что-то планировать совсем не получается. Кроме того, за окном предательски мерцает тусклый, но вполне себе белый день. Сбивать режим дня окончательно не хотелось, лучше уж дотянуть до вечера и пораньше лечь спать.

В комнате фоном работает телевизор. Какие-то очередные выдуманные новости. Мысль изначально была такая – налить себе кофе, сделать пару бутербродов с яичницей и завалиться на диван перед теликом. В любом случае далее заглядывать было бессмысленно. Движений за последние сутки было сделано масса, пусть уж теперь все идет как идет.

Мимоходом достаю из рюкзака фотоаппарат, но просматривать отснятые фотки нет никаких человеческих сил, да и не к добру это. Пусть отлежатся как следует. Все это можно будет сделать потом. Лучше всего вечером и лучше даже не сегодня. Теперь в первую очередь требуется восстановить нормальное восприятие привычного внешнего мира всего-навсего. Лучше всего в этом смысле решает здоровый сон. Так что не исключено, что я все же буду теперь спать, несмотря даже на выпитый кофе.

Наблюдая вполглаза мутный репортаж из Японии, я лениво вспоминал вчерашний день, перебирая события, как отснятый материал, и раскладывая его у себя в голове, пытаясь выстроить эдакое наглядное мозаичное панно. Чтобы как на схеме метрополитена – вот точка входа, одна пересадка, вот точка выхода.

Началось все с того, что отменилась халтура, под которую я высвободил весь день, и я вдруг решил по случаю солнечной погоды прокатиться на велосипеде, а заодно поснимать за городом осень и все такое осеннее, что попадется на пути. Ну и поехал без особых намерений и маршрутов, фактически куда глаза глядят.

Сначала я довольно активно крутил педали и даже форсировал без остановки довольно долгий и крутой подъем в гору. Я даже успел сделать пару удачных красочных кадров. А потом как из ниоткуда на небе появились облака, и, свернув на торную с виду тропу в поисках подходящего ракурса, я заехал в совершенно непролазный бурелом. И нет чтобы тут же вернуться назад…

Вроде и заблудиться там особо было негде. Гора не гора, но явная возвышенность, и, казалось бы, сверху всегда виднее, чем наоборот. Снизу любая высота кажется как на ладони. А на самом деле там все здорово заросло кустарником и подлеском. Дорог и даже дорожек как таковых не было, ну или мне посчастливилось их миновать, а попадались одни дикие лесные тропы. И когда небо уже окончательно затянуло серой завесой, я с горя решил поехать по первой же путной дороге куда глаза глядят. На удачу.

Но удача не спешила мне навстречу. Видимо, глаза мои смотрели не туда, куда надо. И когда я оказался в вечерних сумерках под накрапывающим дождем на раскисшей разбитой грунтовке посреди голых колхозных полей, я как-то здорово приуныл и затосковал. Фотосессия однозначно не зашла.

Потом было бесконечное облезлое садоводство, в котором, по-моему, не было ни единого обитателя. По крайней мере, окна были черны, и на улице ни машин, ни людей. На окраине садоводства, правда, приютился единственный и, к счастью, открытый продуктовый ларек, где я купил себе сигарет, пачку чипсов и бутылку воды. Ассортимент там был соответствующий, не было даже хлеба.

Когда дождь припустил не на шутку, я до темноты просидел на какой-то забытой богом автобусной остановке, поглощая чипсы и задумчиво разглядывая раскисшую темноту, изредка закуривая очередную сигарету. Потом снова я куда-то ехал от фонаря до фонаря вдоль пустынной и разбитой дороги, с редкими следами асфальта. И уже казалось, что это путь в никуда, но в конце концов я таки выбрался на вполне приличное шоссе и на первой же заправке разобрался, где вообще нахожусь.

Там я завалился в пустынное кафе, выпил горячего черного кофе и съел горячий бутерброд, уже не особо разбирая, с чем именно. Ну и хоть немного подсох.

До дому, как оказалось, было километров двадцать, может, чуть больше. Вроде и немного, если не считать кромешной темноты, довольно подавленного состояния, моросящего дождика и весьма позднего времени. Было что-то около одиннадцати вечера, самое начало двенадцатого. Потому я решил не мокнуть зря, не тратить сил и стал ждать какого-то мифического автобуса, который, по заверениям работника заправки, ходил испокон веков и должен был меня доставить до самого города.

Так прошел еще час или около того. Автобус, естественно, не появился. Зато за это время кончился дождик, и я с легким сердцем обреченно тронулся в город своим ходом. Делать-то было нечего. Не на заправке же ночевать.

По шоссе ехать было и легко, по сравнению с грунтовкой, и невыразимо однообразно, и очень страшно. Мимо меня то и дело пролетали грязные мокрые машины, ослепляя ярким светом так, что я потом некоторое время совсем ничего не видел. А еще время от времени с пугающей близостью проносились огромные вонючие фуры, оглушая и окатывая меня грязью с головы до ног. Все это происходило с завидным постоянством, и через какое-то время мне показалось, что время словно бы остановилось.

Когда уже ночью я выехал на ту самую высоту, с которой город был виден как на ладони и у меня появилась смутная надежда очутиться наконец дома, случился вполне предсказуемый в подобных обстоятельствах прокол заднего колеса. И уж тут пришлось задержаться без вариантов.

И снова время остановилось. Я уныло брел по обочине в обнимку с велосипедом, то и дело оглядываясь и уже непроизвольно взмахивая рукой, но из машин никто не останавливался. Оно и понятно, псих какой-то подозрительный на обочине, да еще с грязным велосипедом. И машин становилось все меньше и меньше – время позднее. С одной стороны, положение было весьма незавидное, с другой – я утешал себя, что однозначно бывает хуже. В конце концов, это издержки профессии.

И вот, я стоял уже здорово охреневший на обочине на очередном перекуре, не особенно уже соображая куда и зачем. И пропадать не хотелось, и тащить на себе велосипед всю ночь тоже.

А потом появилась она…

***

Она возникла передо мной как персональный ангел-хранитель. На своем невероятно белоснежном велосипеде, сверкая огнями, она бесшумно вынырнула из темноты и резко затормозила возле меня. И я немедленно явственно различил огромные белые крылья у нее за спиной и некое подобие сияния над головой.

Смерив меня оценивающим взглядом из-под своего белоснежного шлема, она изящно спрыгнула с велосипеда и деловито отвела его на обочину, прислонив к фонарному столбу.

Слава богу, у нее оказался с собой ремкомплект для камер. У нее вообще было с собой решительно все необходимое – велотурист со стажем. Мне бы и в голову не пришло взять подобные вещи с собой.

Дабы совершить требуемый ремонт, мы сначала сошли с дороги, от греха подальше, а потом прошли немного вбок по утоптанной тропинке в поисках удобного места и почти сразу вышли на ту самую поляну с поваленным деревом.

Пока мы ковырялись с колесом – скинуть покрышку оказалось делом нелегким, – мои окоченевшие пальцы отказывались служить, а у нее банально не хватало сил – оказалось, что уже, в принципе, вот-вот и наступит утро, ко всему прочему, нас со всех сторон неожиданно окутал совершенно непроницаемый туман. Мы оба зверски устали, да и ехать куда-либо сразу в подобных обстоятельствах не было никакого желания.

Так мы и просидели у костра, разогревая и поглощая остатки провизии. У меня с собой было немного коньяка во фляжке, я взял ее как раз на аварийный случай, половина у меня оставалась, и он пришелся теперь как нельзя кстати. Она спросила, как меня сюда занесло, я – откуда она и куда путь держит. Остатки ночи потому пронеслись почти незаметно. Потом как-то сразу, но нехотя просветлело, туман развеялся, и перед нами открылся тот самый вид на город.

Собственно, это был всего-навсего город, но предстал он настолько отрешенным, далеким и чужим, что будто и не наш это был город, а подделка под него. Словно макет в музее, совсем как настоящий.

Этот пронзительный вид до сих пор стоял у меня перед глазами, как последний и самый важный отснятый кадр – все эти черные и желтые поля, малюсенькие серые домики, нити дорог и миниатюрные спальные кварталы вдали. А потом я понял, что давно уже сплю и все это только мне снится.

Проснулся я от продолжительного, фактически бесконечного звонка в дверь, который словно дрелью пронзил меня до самых печенок. Телевизор был включен, и из него грохотала очередная реклама, уже будто вываливаясь из экрана прямо в комнату. За окном было непроницаемо темно, на столе стояла пустая сковородка и пустая же чашка из-под кофе. Сразу возникло ощущение, что все это оставил здесь кто-то другой, а я только случайный гость в отсутствии хозяев. И меня тут же охватила смутная тревога.

И при этом кто-то до крайности назойливый упорно трезвонил в дверь. Кто-то хотел проникнуть в это жилище и чего-то хотел именно от меня. От этой мысли мне сразу сделалось совсем не по себе, но нужно было идти открывать, ибо этот кто-то почему-то был уверен, что дома кто-то есть и ему непременно должны открыть. Впрочем, я действовал скорее инстинктивно, чем осознанно.

Шатающейся походкой, потирая на ходу глаза и придерживаясь за стенку, я преодолел коридор с грязным велосипедом в углу, включил в прихожей свет и, моментально им ослепленный, на ощупь открыл дверь.

На лестнице был спасительный полумрак, единственная лампа отсвечивала откуда-то из-за угла, видимо с лестничного пролета.

– Здравствуйте! – как-то агрессивно поприветствовала меня с площадки полузнакомая женщина из соседнего подъезда в красной уродливой шапке, торчащей на ее голове, как шляпка подосиновика. – В нашем дворе собираются строить новый жилой двадцатиэтажный дом. Уплотниловка, в общем, как теперь везде. Так вот, мы собираем подписи против строительства. Вы же, надеюсь, уже в курсе?

– Нет, я совершенно не в курсе, – щуря глаза, растерянно пробубнил я, – какое такое строительство? Что за уплотниловка?

Она явственно отшатнулась и одновременно будто подалась вперед, уставившись на меня в упор раздраженно и одновременно устало.

– Вот вы живете как будто на другой планете. Уже месяц как мы провели по этому поводу собрание, объявлениями все увешано. Надо хоть немного интересоваться окружающей жизнью. Или вам все равно? – прищурившись тоже, видно, в ответ мне, подозрительно, но при этом все еще сдержанно вопросила она.

Предчувствуя недоброе, я в попытке защититься запоздало засуетился.

– Извините, но я и в правду совершенно не в курсе. Последнее время так все навалилось, много работы, болею периодически, запросто мог пропустить любые объявления. Я готов подписать что угодно. Покажите только где?

– Нельзя же настолько игнорировать реальность, молодой человек! Это же ваш дом! Я вашему поколению просто удивляюсь, – продолжала заводиться она, но вытащила из-за пазухи какие-то бумаги и ткнула мне пальцем в пустую строчку. – Останемся же в результате без двора, без детской площадки, без солнечного света! Вот здесь…

Слова про солнечный свет меня необыкновенно поначалу взволновали. Я взял из ее рук шариковую ручку, но тут же подумал, что мне действительно абсолютно все равно, построят у нас что-нибудь во дворе или нет. И мне как-то совершенно не сделалось от этого стыдно. А потом уже сделалось стыдно от того, что не стыдно. Может, она права, и я игнорирую реальность?

Хотя было бы что защищать с подобным остервенением – изначально никакой эстетики в нашем спальном райончике и не ночевало. Исключительно все вокруг было нелепым образом нагромождено и хаотично разбросано, засрано и поломано. Детский сад давно сросся с местной помойкой, или наоборот помойка поглотила детский сад. Уродливые ржавые гаражи тут и там, уродские серые дома, уродский универсам на углу, обставленный грязными машинами и ларьками, дикая, расписанная вдоль и поперек унылая школа, напоминающая собой тюрьму – вот она реальность. Ну и в придачу полное отсутствие полноценных деревьев, тротуаров, скамеек и урн, вечная грязь и вечные же лужи чуть не круглый год. Мне не хотелось бороться против строительства, потому что это было, в общем, уже заранее обреченным и бессмысленным актом. Уже нечего было защищать.

– Так вот, выйдете когда-нибудь из дома и не узнаете местность вокруг! Вашим же детям гулять во дворе негде будет! – не унималась дама в красной шапке, несмотря даже на то, что я никоим образом не сопротивлялся и не подвергал ее слова сомнению, уже поставил свою размашистую подпись и даже вернул ей ее шариковую ручку.

– Вот для кого я стараюсь? Для себя, что ли? Другой и вовсе не откроет дверь, да еще нахамит. Мне что, больше всех надо?! Что за люди!