Расследование убийства Российской Императорской семьи. Избранные главы

Показания Кобылинского:

«Панкратов сам лично не был способен сознательно причинить зло кому-либо из Императорской семьи. Однако они с Никольским его причиняли, потому что были партийными людьми. Совершенно не зная жизни, они были подлинными эсерами и хотели, чтобы все принадлежали к их партии; они начали вовлекать в свою веру солдат. Они завели школу, где учили солдат читать и преподавали им разные полезные вещи. Но после каждого урока они понемногу втягивали солдат в политические вопросы, ведя проповедь эсеровской программы. Солдаты проглатывали и переваривали эту проповедь по-своему. По причине своей темноты они становились большевиками…»

Царя охватывала скорбь, когда он видел, что новая власть делала с русскими солдатами. Отсюда шла его ирония по отношению к Панкратову, которому он дал прозвище «маленький человек» (Панкратов действительно был невысокого роста).

В чем же была причина неограниченной власти Панкратова?

Показания Кобылинского:

«Панкратов привез бумаги, подписанные Керенским, и в них говорилось, что я поступаю в полное распоряжение Панкратова, и что я должен выполнять его приказы».

Я спрашивал об этом самого Керенского. Он отвечал мне так:

«Главным лицом, представлявшим в Тобольске власть Временного правительства, был Панкратов, назначенный мною. Затем, по его ходатайству и по его рекомендации, ему был назначен помощником Никольский, мне неизвестный». Я далек от того, чтобы утверждать, что только поведение Панкратова и Никольского разложило гарнизон. Большую роль в этом сыграли и материальные причины. Когда гарнизон покидал Царское Село, чтобы ехать в Тобольск, Керенский сказал солдатам: «Помните, что лежащего на земле противника не добивают; ведите себя корректно и не будьте хамами!» Одновременно он пообещал им, что они будут получать паек по петроградским ставкам, которые были выше, чем в Омске и в Тобольске, зависевшем от него в военном плане. А еще он пообещал им суточные деньги. Но ничего не было: ни пайка, ни суточных. Таким образом, раздраженные солдаты были приготовлены к восприятию большевистской пропаганды, старавшейся дискредитировать Временное правительство.

Но были и другие причины. Это была углубляющаяся разруха в стране, которую объясняет ее история. Исследования в этой области не являются целью моей работы. Но я должен отметить, что Тобольск тоже пострадал. Старые солдаты покинули гарнизон, а рекруты, прибывшие из Царского Села, чтобы их заменить, – это уже были большевики.

Власть в Тобольске Панкратова и Никольского продолжалась довольно долго. Они пережили Временное правительство, оставались комиссарами и после прихода к власти большевиков. А потом их выгнали сами солдаты, обольшевичившиеся в основной своей массе, и это произошло 9 февраля 1918 года.

§ 4

По просьбе Императорской семьи, Макаров прислал из Царского Села вино «Сен-Рафаэль», которым пользовались как лекарством. Когда вино прибыло, и Никольский увидел ящики, он собственноручно вскрыл их и перебил топором все бутылки. Свидетельница Эрсберг заявила, что солдаты ругали его за это и называли «идиотом».

Для детей жизнь в доме была скучной. Им хотелось на воздух. Но они должны были оставаться во дворе, отгороженном высоким забором. Их тянуло посмотреть наружу, как живут свободные люди на этой улице «свободы». Никольский заметил это и решил пресечь подобное нарушение правил. Теглева рассказывает:

«Один взрослый человек (это был Никольский) имел глупость и терпение долго из окна своей комнаты наблюдать за Алексеем Николаевичем; и, увидев, что тот выглянул через забор, поднял настоящий скандал».

Кобылинский добавляет:

«Он прибежал на место, разнес часового и в резкой форме сделал замечание Алексею Николаевичу. Ребенок обиделся на это и пожаловался мне. Я тогда потребовал от Панкратова, чтобы он унял абсурдное усердие Никольского…»

Кобылинский также рассказывает:

«Когда два комиссара приехали, Никольский тут же удивился нашим порядкам. «Как это у вас люди из свиты и прислуга так свободно выходят? Это недопустимо. Так они могут впустить посторонних. Нужно каждому выдать пропуск!» Я попытался отговорить его от этого, объясняя, что часовые и так прекрасно всех знают. Никольский тогда мне ответил: «А нас разве, бывало, не заставляли фотографироваться и в профиль и в анфас? Надо им сделать то же самое!»

Никольским руководила ненависть. И в своей злобе он опускался до мести не только императору, но и всему его окружению.

И что узнавали солдаты из «выступлений» Никольского? Что внушало им его отношение?

Первое, на что обратилось их внимание, были детские качели. Они стали выцарапывать штыками на доске качелей надписи. Царевич однажды принялся их читать, но отец не позволил ему закончить и попросил Долгорукова убрать доску.

Снова, как и в Царском Селе под влиянием прапорщика Домодзянца, солдаты перестали отвечать на приветствия Императора. Однажды он поздоровался с одним солдатом: «Здорово, стрелок!». А тот, по свидетельству Эрсберг, заявил ему: «Я не стрелок, я – товарищ!»

«Однажды, – рассказывает Кобылинский, – Император надел черкеску с кинжалом на поясе. Солдаты увидели это и подняли страшный шум: «Надо обыскать задержанных; у них есть оружие!» Не знаю как, но я сумел урезонить эту банду наглецов. Потом я пошел просить Императора отдать мне кинжал, объяснив ему, что произошло. Он мне его отдал…»

Позднее солдаты переключили внимание на единственное развлечение Императорской семьи – на ледяную гору… Увидев однажды, как на нее поднимались государи, желавшие проводить старых верных солдат, оставшиеся ночью ее срыли.

В первый день новогодних праздников, во время литургии диакон, по приказанию священника Васильева, пожелал долгой жизни императору по старой формуле. Я не знаю, почему Васильев поступил так; его личность остается непонятной для меня. Но это вызвало бурю среди солдат. Они постановили убить священника, и епископ Гермоген был вынужден удалить его на время в монастырь. Тогда злоба солдат пала на Императорскую семью, и они решили запретить ей посещать церковь. «Пусть молятся дома!» И с большим трудом Кобылинскому удалось вырвать у них решение, чтобы семья посещала церковь в большие праздники.

В своем дневнике графиня Гендрикова отмечает:

«27 января. В церкви не были. Солдаты постановили пускать в церковь только по большим праздникам.

15 февраля. Солдатский комитет не позволил нам и сегодня пойти в церковь.

17 февраля. Вчера и сегодня службы дома».

Службы дома осуществлялись под присмотром солдата, и они проходили не без осложнений. Однажды солдат услышал в молитве имя Святой Царицы Александры, не понял смысла молитвы и поднял скандал. Кобылинский едва утихомирил его.

Также без всякого видимого повода солдаты решили выселить людей из свиты и прислуги, живших в доме купца Корнилова, и поселить всех в доме губернатора. Так и было сделано.

А еще они долго обсуждали вопрос о снятии погон с офицеров. Они потребовали через Кобылинского, чтобы Царь снял свои. Кобылинский, чтобы избежать этого оскорбления Императора, попытался урезонить солдат. Те грозили применением силы. И Император вынужден был подчиниться.

Однако я должен сказать, что рядом с солдатами, отравлявшими жизнь в Тобольске, были и другие, как и в Царском Селе, движимые иными чувствами по отношению к государям. Вот что рассказывает Теглева:

«Они делились на два лагеря: одни относились к семье хорошо, другие – напротив. Когда дежурили первые, Император ходил к ним в караульное помещение, разговаривал с ними и играл в шашки. Алексей и великие княжны часто сопровождали его».

Эти солдаты скрывали свои чувства от товарищей, но они тайно приходили выразить их царю в его кабинет.

Показания Кобылинского:

«Когда хорошие солдаты, настоящие, покидали Тобольск, они тихо поднимались в кабинет Императора, чтобы попрощаться и поцеловаться с ним».

Дневник Гендриковой формален в этом смысле. Там мы читаем:

«14 февраля 1918 года. Вчера и сегодня отбыл лучший отряд солдат 4-го полка.

25 февраля 1918 года. Вчера и сегодня уехали три большие партии солдат. Из 350 человек, приехавших с нами, остались всего приблизительно человек 150. Жаль, что нас покинули лучшие».

Я не могу назвать ни одного офицера, который бы в Тобольске сделал что-то плохое Императорской семье.

Рассказывая выше об отношении офицеров в Царском Селе, я выделил личность полковника Кобылинского, оставив за собой право изучить его отношение в конце периода заточения в Тобольске.

Евгений Степанович Кобылинский был офицером лейб-гвардии Петроградского полка. Он принял участие в Великой войне и был ранен в боях под Лодзью. После выздоровления он вернулся на фронт и был сильно контужен в боях под Старой Гутой. Он снова вернулся на фронт, но контузия повлекла за собой острый нефрит, и он был признан небоеспособным. Генерал Корнилов, по своей собственной инициативе, назначил его комендантом гарнизона в Царском Селе, и в этой должности он прибыл в Тобольск.

В исключительно трудном положении он до конца проявил особую преданность царю, отдав ему свои последние силы.

Вот показания свидетельницы Эрсберг:

«Кобылинский продемонстрировал великую душевную доброту. Он любил царя и его семью, и они все очень хорошо относились к нему. Он был полон предупредительности, но из-за распущенных солдат ему приходилось быть весьма осмотрительным. Однако он проявлял большой такт. Без него, я уверена, Императорской семье пришлось бы сильно страдать».

Другие свидетели говорят, практически, то же самое.

Но личность Кобылинского ничего не могла изменить в ходе событий. После отъезда старых солдат другие, более молодые, заменили их, и Кобылинский уже имел среди них все меньший и меньший авторитет.

Плюс имело место еще одно обстоятельство, которое, на мой взгляд, сильно повлияло на трагическую судьбу Царской семьи, несмотря на преданность Кобылинского и хорошее отношение некоторых солдат.

Это был денежный вопрос.