Исповедь мага. Роман в четырех частях

Этому я не придавал особого значения. Через несколько лет, прочитав в «Комсомольской правде» об экстрасенсах, заинтересовался этим и решил сам попробовать.

Обложившись самиздатовской литературой, ушёл с головой в дебри экстрасенсорики. Не стану рассказывать, скольким людям я помог исцелиться, но вот однажды птичку вернул к жизни, это была трясогузка. Кот наш был большой охотник до птиц и грызунов, но имел такую особенность: пойманную добычу приносил в дом. А там её начинал есть, оставляя после себя перья или мышиную печень. Ему, наверно, хотелось показать, что не зря его в доме держат, он тоже на что-то способен. И как-то раз вошёл он в двери, урча и размахивая хвостом, держа в зубах птичку. И только собрался съесть, положив её на пол и прижав лапой, как я успел выхватить её у него. Проводив недовольного котяру за дверь, я занялся трясогузкой: глазки её были наполовину прикрыты, многочисленные ранки от зубов, на мой взгляд, были не очень глубокими; разместив её на газете, лапками кверху, я стал делать над ней пассы правой рукой, а левую отводил и приближал к её тельцу. Какое-то время спустя, уже решив, что старания мои напрасны и сделать тут ничего нельзя, я вместе с газетой отнёс её к котовой миске. Обратил внимание на неё через полчаса: она сидела на газете, без звука открывая и закрывая клювик. Взяв птичку в руки, я напоил её своею слюной прямо изо рта, а ещё через полчаса она стала прыгать и бегать по комнате. Раскрыв створки окна, я дал ей возможность самостоятельно вылететь на улицу.

Глава 2. Пятигорск

На гастролях в Пятигорске работа как-то не клеилась. После триумфа в Сосновке мой концерт, без полёта зрителя и зажигательного канкана, казался мне халтурой и все мои старые номера выглядели несовершенными, хотя и зарабатывал я от зрителей аплодисменты. Курортников в санаториях было не густо, так что пришлось брать маленькие площадки, вроде швейной фабрики или газетного издательства.

Да и с проживанием в гостинице не всё было благополучно: от соседа по номеру житья нет, достал. Каждый вечер напивался и заводил разговоры о политике, приставал с вопросами: как я отношусь к тому или иному члену правительства и каково моё мнение о принятии нового закона о бюджете. Не дожидаясь ответа, начинал говорить, почему я не прав и что во всём виновны Горбачёв и мне подобные, но это ещё семечки. Самое страшное начиналось ночью. Он храпел так, что стёкла в окне дребезжали. В армии у нас бросали сапоги в храпящего, и после недельки такого кирзового массажа храпун спал тихо, как мышка. Эта методика была эффективной, но к моему соседу не подходила по причине отсутствия у меня кирзовых сапог. Несколько раз я просил администратора гостиницы расселить нас, но свободные кровати были только в четырёхместных номерах. А что такое четырёхместный номер, я знал не понаслышке. Настроения работать не было никакого. Совершенно другая мысль свербила мне голову – как уничтожить этих оборотней. Я вспомнил фразу с плаката в аптеке: «Капля никотина убивает лошадь». Вряд ли это применимо к Адан. Она, пожалуй, стакан никотина выпьет, и в лучшем случае её только пронесёт. С Аббатом ещё сложнее. Зойку, конечно, трогать не надо. Она сама жертвой стала, и не без моей помощи, а с ней ведь тоже нужно что-то делать. Наверное, ответ на мои размышления должен быть в этой проклятой книжке. По-видимому, мне придётся пройти полный курс учения ТАББА НАДА. А если в процесе этого учения моя голова превратится в ослиную башку, то, в общем-то, я её заслуживаю. Но в любом случае, чего бы мне это ни стоило, за Шурочку я с ними рассчитаюсь. Читать ТАББА НАДА в обычные дни не имеет смысла, так как непонятно, о чём идёт речь. Информация поступает только в полнолуние. Сколько же этих лун должно пройти, чтобы освоить эту чёртову науку? Если я освою это учение, наверняка буду уметь делать то, чего не могут они. Иначе для чего ещё я им нужен, стали бы они возиться со мной. Вот так, шагая по улицам Пятигорска, я размышлял об одном и том же. Проходя мимо места дуэли Лермонтова, представил, как бы я стрелялся здесь с Аббатом и всадил ему пулю в лоб, но, увы, меня наверняка ждала бы участь Михаила Юрьевича. Вызывать этого мерзавца на дуэль – это значит сразу подписаться под смертный приговор. Мудро в своё время поступил герой сказки Шар ля Перро «Кот в сапогах»: превратилась колдунья по его просьбе в мышку, он и съел её. Вот так бы и мне, уговорить Черчилля превратиться в муху, и размазал бы я его тогда газетой по столу, да пусть хоть в мышку, я бы его, как тот, кот живьём съел. На выходе из парка старенькая бабуся просила милостыню. Мелких денег у меня не было, и я хотел просто пройти мимо, но она таким жалобным взглядом посмотрела на меня, что я не смог остаться равнодушным, положил на разостланный перед ней платок бумажную купюру, не помню уж, какого достоинства. Нищенка перекрестилась и вдогонку произнесла: