Слуга

– Прощайте, хозяева дорогие…

– До свидания. Только до свидания.

Иван собрался проводить.

Оба товарища вышли за ворота и двинули в сторону трамвайных путей…

– Прощай, Иван, – вновь сказал Сухов.

Иван удивился. Он слов других, что ли, не знает? Однако не стал поправлять генерала, собираясь сесть в трамвай и проводить до самого дома. Но бывший сержант воспротивился – не надо никого провожать.

Они обнялись.

Из-за угла, скрипя, выполз трамвай. Генерал отдал Ивану честь и, развернувшись, поднялся в салон. Изнутри он махнул товарищу и встал к окну. Было множество свободных мест, но Сухов по старой привычке не желал садиться. На очередной остановке в трамвай вошла девушка, сущий цветочек, и в вагоне раздался безудержный хохот: какой-то парень, подставив ногу, придержал ее в проходе, а та, багровея, пыталась перешагнуть. Колено вскинулось кверху, застряв у нее между ног, – хохот вновь разодрал тишину. Девушка взвизгнула, вырываясь из цепких объятий. Освободив руку, она отвесила наглецу оплеуху.

Пассажиры уставились в сторону Сухова: тот шагал вдоль салона.

– Прекратите!

Смех оборвался. Девушка выскользнула, метнулась к выходу и замерла, а парень разинул рот. Ой, как интересно! Живой генерал!

Как видно, ему нравилось быть объектом внимания. Сухов искал глазами девушку – она нужна следствию.

Трамвай остановился. Сухов дернулся к ней:

– Не уходите, девушка!

Но жертва недавнего произвола, уже стучала каблуками по асфальту. Сухов обернулся к компании:

– Вы что себе позволяете! Вам что здесь? Цирк?

– Да пошел ты…

Генерал не верил своим ушам, рука у него опустилась в карман.

Парень взвизгнул удавлено:

– Чё те надо?!

– Встать! К выходу!

Сухов вынул из кармана пистолет, передернул затвор.

Парень поднялся, продолжая вопить:

– Говорил вам, лошары, на «Мерсе» ехать надо!

Окруженный толпой перезревших парней, Сухов вывел из трамвая хулигана.

– И что ты нам сделаешь? – тот вызывающе смотрели в лицо генералу.

– Ты задержан.

Парень выхватил из брюк узкую полоску металла:

– У него зажигалка!

– Стоять…

– Получи, сука!

Полоска блеснула, вошла под левый сосок, и в этот момент «зажигалка» откликнулась пламенем.

Уцепившись руками в промежность, парень сложился пополам.

Сухов опустился коленями на асфальт – ноги его не держали. Затем лег на бок. По груди струилась теплая жижа. Генерал трогал рубаху, утирал о лампасы руки. Нож торчал в груди. Если не вынимать, то скорая может успеть.

– Свихнулся ты, дядя! Что ты наделал!

Сверху склонился один из парней, цепляясь за ручку ножа.

– Не трогай…

Но парень со скрипом повернул нож, вынул из груди и бросил на асфальт. Из сердца теперь била наружу ни чем не сдерживаемая кровь…

В дежурной части УВД раздался звонок. Мужской голос торопил приехать. Бригада прибыла в считанные минуты и, обнаружив на асфальте собственного начальника, сообщила о случившемся в следственный комитет и прокуратуру. Место происшествия оцепили. Прибыл следователь и стал писать протокол. Патрульные машины, снятые с маршрутов, собирали по тревоге личный состав гарнизона полиции.

К утру преступление раскрыли. Оперативники установили, что генерал стрелял из именного пистолета. Они обнаружили его зажатым в руке, под генеральским коленом, и вскоре получили результат, обзвонив больницы, – субъект с огнестрельным ранением находится в областной больнице. Им оказался сынок первого банкира области. Сын Сухофрукта. В кругу приближенных его называли Самцом. Прозвище, как видно, нравилось владельцу. Полиции были известны все его похождения, однако сделать с ним ничего не могли. Оперативники зло шутили: «Укоротят Самцу огурец – не с чем на баб прыгать будет… Жаль, генерал оставил ему другое яйцо… »

Между тем было также установлено, что в теле погибшего находилось энное количество промилле алкоголя. Будь он трезв, возможно, этого не случилось бы. И вообще непонятно, как его туда занесло. Живет в другом районе – и на тебе! Да еще на трамвае…

К двум часам дня в УВД приехал Иван и всё расставил по своим местам. Оперативники тут же связались со следователем, и тот немедленно вызвал Ивана к себе.

В кабинете Иван отвечал, не увиливая. Да, выпили. Да, закусили. Для того и пришел, что вместе работали, что друзья были когда-то, напарники…

В кабинет стали приглашать пачками молодых людей.

Опознание, мельтешение лиц вконец надоели Ивану: ловят кого попало и предлагают узнать!..

В УВД тем временем по хозяйственной части шло приготовление к похоронам. Тюменцев сновал из кабинета в кабинет. По лицу подполковника временами блуждала улыбка. Генеральская секретарша не сдержалась:

– Что-то вы улыбаетесь, товарищ подполковник. Всем грустно, а вам смешно.

Тюменцев выкатил глаза. Если он не рыдает, так это не значит, что ему по барабану. Он, может, больше всех страдает – такой у него характер…

Оправдался и вышел из предбанника, твердо решив в будущем избавиться от строптивой секретарши.

Больше всех, и это понятно, переживал Сухофрукт. Всего себя, казалось, отдал единственному сыну. И вот дикий случай! Пьяный ментяра едва не убил парня! Хорошо, сам подох, так что голова не болит теперь – некому кровь пускать, некому мстить, не с кем, на худой конец, проводить очные ставки…