Записки о революции

Нет, позвольте, товарищ Мартов!.. Речь Троцкого, конечно, была ярким и недвусмысленным ответом. Но гнев на противника и состояние аффекта Мартова еще не обязывают фракцию к решающему и роковому акту… Мартов в гневе и аффекте стал пробираться к выходу с эстрады. А я стал в экстренном порядке созывать на совещание свою фракцию, рассеянную по всему залу.

В это время Троцкий читает резкую резолюцию против «соглашателей» и против их «жалкой и преступной попытки сорвать Всероссийский съезд»; «это не ослабляет, а усиливает Советы, очищая их от примесей контрреволюции»…

Мы собрались в комнате меньшевиков. А в Большом зале продолжались ненужные внеочередные заявления. Усталость, нервность и беспорядок все возрастали. При выходе мы слышали заявление от имени большевистской фракции городской думы:

– Думская фракция большевиков явилась сюда, чтобы победить или умереть вместе со Всероссийским советским съездом.

Зал рукоплескал. Но ему начинало надоедать все это… Было около часа ночи.

В эти же часы, когда в Смольном заседали фракции и пленум съезда, бушевала буря на Невском – в городской думе. Тут происходили сцены высокого драматизма. Но, как у Шекспира, эти сцены были пересыпаны довольно комическими положениями. А что тут разыгрывалось в конечном счете, драма или оперетка, об этом судите сами.

В девятом часу открылось заседание думы. Городской голова сообщил, что через несколько минут загремят выстрелы и под развалинами Зимнего дворца будут погребены те, кого народ послал защищать интересы и честь России. Бросил ли их Петербург в лице своего законного и полномочного представительства? Откажется ли он прийти на помощь своим собственным избранникам?

Однако большевики сообщают, что беспокоиться не о чем: правительство уже сдалось. Начальник же милиции докладывает, что пальба только что началась… Городской голова удалился для наведения точных справок. А в заседании одна за другой произносились патетические речи; среди героического энтузиазма гласные обличали, протестовали, молили, грозили, призывали, проклинали.

Вернулся городской голова. Он говорил по телефону с самими министрами: они не сдались и не думают сдаваться. Наоборот, ждут помощи…

Теперь надо оказать помощь. Но только сначала среди шума и истерических возгласов надо излить негодование на большевистских лжецов, давших неверные сведения. Кстати, можно и вновь, хоть немного, попротестовать и пообличать… Но что же можно сделать? Решили сейчас же послать три депутации: на «Аврору», в Смольный и в Зимний. По три человека сейчас же были избраны и разъехались в разные стороны. А заседание было пока прервано.

Городской голова (это мы знаем со слов Рязанова) поехал в Смольный. Остальным путь был не так далек… К одиннадцати часам возвращается первая депутация. Заседание возобновляется, чтобы ее выслушать. Делегации не удалось попасть на «Аврору». По дороге ее задержал патруль Военно-революционного комитета и во избежание «агитации» решительно отказался пропустить гласных дальше. Депутация тогда вернулась. Но она не была арестована. Что ее заставило объясняться по дороге с патрулем, как узнал патруль о ее намерениях и почему, миновав патруль, она не достигла своей цели – все это осталось невыясненным.

Но эта неудача, во всяком случае, сильно подействовала на некоторых гласных. Поднялась буря протестов против действий Военно-революционного комитета в лице его патруля… Тут мой старый приятель и противник, правый эсер Наум Быховский выступил с радикальным проектом.

– Дума не может остаться безучастной, когда достойные борцы за народ, покинутые в Зимнем дворце, готовятся к смерти. Вся дума полностью должна сейчас же отправиться в Зимний дворец, чтобы умереть там вместе со своими избранниками!..

В собрании энтузиазм достигает высшей точки. Зал встает и приветствует этот проект бурными рукоплесканиями… Масла в огонь подливает оказавшийся налицо министр Прокопович; со слезами в голосе он выражает свою горечь по поводу того, что он не разделил участь своих товарищей; в час, когда они умирают, надо забыть партийные счеты, надо всем пойти защищать их либо умереть с ними.

Кадеты заявляют, что они вместе с другими идут умирать к Зимнему. Городской голова Брянска и гласный саратовской думы просят взять их с собой: они хотят умереть вместе с Временным правительством. О том же просят представитель крестьянского ЦИК, представитель думских журналистов и другие лица. Все эти заявления встречаются овациями.

Большевистская фракция пытается просить думу не выходить на улицу; лучше по телефону убедить министров не доводить дело до кровопролития, а они, большевики, о том же будут говорить со Смольным… Но это вызывает только бурю презрения. Гласные твердо решили, что правительство должно умереть и дума вместе с ним… Только подождите: надо устроить поименное голосование. Сейчас выяснится с полной наглядностью, кто не желает умереть с правительством!

В ответ на вызов имен 62 человека заявили, что они идут умирать! Четырнадцать большевиков заявили, что они идут в Смольный; три меньшевика-интернационалиста заявили, что они никуда не идут и остаются в думе. Министрам позвонили в Зимний: к ним идет дума во главе с Прокоповичем; опознайте друзей по двум фонарям, которые понесет Прокопович, и пропустите думу во дворец… Гласные в героическом настроении всей толпой двинулись на улицу. Но в вестибюле они встретили свою вторую депутацию, ездившую в Зимний. Ей не удалось подойти ко дворцу. На Дворцовой площади их обстреляли защитники Зимнего. Но теперь предупредили по телефону. Теперь из дворца стрелять по ним не станут. Да наконец, раздаются голоса гласных, если не удастся подойти к Зимнему, то можно стать перед орудиями, стреляющими в Зимний, и можно сказать: стреляйте через нас во Временное правительство… Решили идти.

Но тут сообщили, что весь крестьянский ЦИК идет в думу. Тогда решили подождать, а кстати, ведь надо же оставить завещание. Избрали «организационный комитет» для руководства делами города. Потом стали ждать крестьянских депутатов. Наконец они явились. И во главе с Прокоповичем с двумя фонарями отцы революционной столицы вышли из думы умирать.

Большевики же из думы отправились в Смольный. Теперь мы уже не удивляемся «внеочередному заявлению» их фракции, которая сообщила: мы пришли сюда, чтобы победить или умереть вместе со Всероссийским съездом. В Смольном все были ужасно далеки от смерти. Это гласные-большевики привезли из думы.

А гласные с двумя фонарями всей толпой, вместе с крестьянским ЦИК мерно отбивали шаг по темному, довольно пустынному Невскому. В эту холодную осеннюю ночь они шли принять смерть от большевистских пуль и ядер, со своими избранниками, за свободную родину и революцию…

Короткий конец этой длинной истории был таков. Пройдя несколько сажен, у Казанского собора morituri[181 - обреченные на смерть (лат.)] встретили патруль Военно-революционного комитета. Патруль, естественно, не мог не заинтересоваться этой процессией. Начальник заявил, что дальше он ее не пропустит. Тогда гласные вернулись в думу.

Вернувшись в думу, они нашли там меньшевиков, эсеров, бундовцев, фронтовых меньшевиков и прочих «чистых», ушедших с советского съезда. Эта встреча друзей обещала вознаградить обе стороны за… некоторые неудачи этого дня. Открыли совместное заседание.

Поставили вопрос ни больше ни меньше как об образовании нового Временного правительства. Записалась масса ораторов. Но правительства образовать пока что не удалось. Решили до поры до времени ограничиться воззванием. Однако воззвание это довольно содержательно…

«Власти насильников не признавать… Всероссийский Комитет спасения родины и революции возьмет на себя инициативу воссоздания Временного правительства, которое, опираясь на силы демократии, доведет страну до Учредительного собрания».

«Комитет спасения» был образован на месте упомянутого «Комитета общественной безопасности». Но, как видим, его задачи и функции были уже не технические, а высокополитические. «Комитет спасения», по существу дела, объявил себя источником и, стало быть, временным носителем власти.

Вы, конечно, понимаете значение этого акта в данной обстановке… Что же касается состава этого источника спасения, то вы его уже знаете: прежде всего в него вошли представители думы, твердо решившие умереть, но потом здраво рассудившие, что лучше жить для отечества, чем умереть за него. Затем это были партии и группки, покинувшие советский съезд. Из них я не упомянул только про две могущественные организации – партию энесов (трудовиков) и плехановское «Единство».

Но пока развертывалась на Невском проспекте эта важная и интересная страница в нашей истории, старое Временное правительство все еще томилось в тихой полутемной комнате Зимнего дворца. Со своей стороны оно совсем не решило умереть. Напротив, оно надеялось на помощь и на сохранение своих жизней и своих постов. Но все же оно томилось мучительно.

Казаки ушли из дворца. Охраны стало меньше… Сообщили по телефону, что из думы во дворец идут гласные и другие, человек 300. Предупредили юнкеров, чтобы в них не стреляли: два фонаря…

Пальчинский докладывал: толпа напирала несколько раз, но после выстрелов юнкеров отступала. Стреляли-де в воздух… Но трескотня ружей и баханье пушек становились все чаще… Вдруг шум и выстрелы в самом дворце: ворвалось 30–40 вооруженных людей, но уже обезоружены и арестованы.

– Большие трусы, – сообщает Пальчинский и уверяет, что дворец продержится до утра.

Снова шум, крики, топот и – один за другим два взрыва. Министры вскочили с мест. Бомбы! Во дворец забрались несколько матросов и бросили две бомбы с галерейки, идущей вдоль «темного коридора», в верхней его части. Бомбы упали на пол, близ входа в комнаты Николая II и легко ранили двух юнкеров. Доктор Кишкин подал им медицинскую помощь. Матросы арестованы. Но как они могли проникнуть? То 40 человек ворвалось силой, то несколько матросов проникло тайно. Видно, Пальчинский со своим гарнизоном были не слишком на высоте.

Доложили: женский ударный батальон ушел домой. Захотел и ушел, как казаки. Видимо, осаждающая армия пропускала вражеские отряды, как решето воду. Никакой осады все еще не было.

Но перестрелка начинала принимать характер основательного сражения. Невероятно, чтобы стреляли только в воздух и чтобы не было жертв. Кровопролитие в тех или иных размерах, несомненно, происходило. Почему, зачем? Потому, что Военно-революционный комитет не догадался раньше арестовать правительство и даже отпускал арестованных. Затем, чтобы министры, сбежавшие с поста, еще могли утешаться мыслью, что они не сбежали.

Доложили: юнкера такого-то училища ушли. Ушли так ушли. Правительство их не удерживало, но давало в город бюллетени по телефону: отбиваемся, не сдаемся, нападение отбито в таком-то часу, ждем подкреплений… Вот какие у нас были правители!

Снова шум в коридорах. Ворвалось человек 100 «большевиков». Охрана приняла их за депутацию из думы. Вражья сотня дала себя без труда обезоружить… Доложили: юнкера такой-то школы ушли. Нельзя не отметить: стороны настроены фанатически и дерутся как львы.

Опять ворвалась толпа и обезоружена; опять ушла какая-то часть из охраны. Сколько же осталось? Кого же теперь больше во дворце – защитников или пленных? Не все ли равно! Министры равнодушны. Но за стенами стреляют по-прежнему… Был второй час.

Опять шум внизу. Он растет – ближе и ближе. Он уже в «темном коридоре» и подкатывается, нарастая, к самым дверям. Очевидно, дворец «штурмовали» и «взяли» его… К министрам влетает юнкер и, вытянувшись, рапортует:

– Готовы защищаться до последнего человека. Как прикажет Временное правительство?

– Не надо, бесцельно. Сдаемся… Не надо крови!.. Весь дворец уже занят?

– Занят. Все сдались. Охраняется только это помещение.

– Скажите, что мы не хотим кровопролития и сдаемся. Мы уступаем силе…

– Идите, идите скорей! Мы не хотим крови!..

Вы скажете: теперь министры начали кое-что понимать и пришли к разумному решению. Наоборот, для разумного решения было уже поздно, а министры, окончательно утратив всякое понимание, не видели, как отвратительно и смешно их лицемерие.

Юнкер за дверью доложил решение министров победоносным повстанческим войскам, которые шумели нестерпимо, но не шли дальше: ни шагу против воли этих серьезных юнкеров. Шум сразу принял иной характер.

– Сядем за стол, – сказали министры и сели, чтобы походить на занятых государственных людей.

Двери распахнулись. Комната сразу наполнилась вооруженными людьми во главе с самим Антоновым. Но тут ловко подскочил Пальчинский:

– Господа, мы только что сговорились с вашими по телефону. Подождите, вы не в курсе дела!..

Главари отряда чуть было не смутились, но сейчас же оправились.

– Объявляю вам, членам Временного правительства, что вы арестованы! – закричал Антонов. – Я член Военно-революционного комитета…

– Члены Временного правительства подчиняются насилию и сдаются, чтобы избежать кровопролития, – сказал Коновалов.