Записки о революции

см.: Известия. № 178. 1917. 22 сентября

160

применительно к человеку (лат.)

161

Каждому свое (лат.)

162

священный союз (франц.)

163

Впрочем, об этом дипломате я лучше скажу чужими, более интересными словами. Я уже несколько дней в редакции «Новой жизни» требовал от самого талантливого нашего сотрудника Раф. Григорьева, всегда способного в случае нужды обслужить любую тему, чтобы он посвятил новому дипломатическому светилу несколько теплых строк. Григорьев несколько дней отнекивался. А потом нехотя сел за стол и написал:

«Он положительно великолепен, этот государственный мужчина… Почитать его „заявления“ о Парижской конференции – величайшее эстетическое наслаждение. Что может быть величественнее, чем Скобелев, авторитетным и властным тоном „заявляющий“: „Все муссируемые в обществе слухи о каких-то переговорах между союзниками и центральными империями, в основе которых лежит мысль о заключении мира за счет России, абсолютно неверны и тенденциозны. Я могу это категорически опровергнуть…“ Нахмурив мудрое чело, вчерашний циммервальдец распекает русскую демократию за то, что она „не сочла нужным конкретизировать условия мира: широкое содержание формулы не всегда дает возможность решить вопросы, выдвинутые войной“, – захлебываясь от восторга перед собственной государственностью, продолжает Скобелев и с упованием взирает на западных экзаменаторов… Англичанам очень нравятся картинки, на которых изображены веселые шалунишки в папиных фраках и цилиндрах. Узрев перед собой в Париже эдакого очаровательного русского беби, Ллойд Джордж ущипнет его за пухлую щеку и скажет: ол-райт…»

164

в полном составе (лат.)

165

Благо народа да будет высшим законом (лат.)

166

кстати, я помню случай из области личных отношений, который был единственным в моей жизни и произвел на меня сильное впечатление. Выходя в толпе депутатов из залы Предпарламента после одного из первых заседаний, я увидел среди группы цензовиков профессора А. А. Кауфмана, старого кадета. Наши дружеские с ним отношения начались уже несколько лет назад и всегда были безоблачны. С крайним радушием я всегда был принят и в его семье. Кауфман был не только авторитетным моим наставником в научной области и не только человеком замечательной души. Я имел случай убедиться и в его гражданской твердости. Я говорил ему, что он в этом случае действовал совсем не по-кадетски. Это было его выступление в печати по поводу присуждения мне премии Академией наук за одну мою книгу. Кауфман не был рецензентом, и вообще с формальной стороны дело его ничуть не касалось. Но когда в академии вышла заминка под давлением одного консервативного академика, то Кауфман взял на себя риск выставить в печати недоказуемое положение: дело тормозится потому, что книга – социалистическая… Уже во время войны мы по некоторым пунктам находили с ним общий язык и, например, вместе брезгливо морщились от каннибальских выступлений известного либерального профессора Чупрова-сына, который упивался голодным вымиранием Германии (на столбцах гуманнейших и культурнейших «Русских ведомостей»)… Припоминаю также, что этот кадет дал одну статью в нашу «Летопись». Но за месяцы революции мне не удалось повидать Кауфмана ни разу. Теперь, столкнувшись с ним в Предпарламенте, я радостно бросился к нему. Но он окатил меня ледяной водой, заявив прямо, со свойственной ему искренностью, что «при теперешней моей роли» он совершенно не разделяет выраженных мной чувств и не склонен продолжать со мной беседу. Совершенно обескураженный, я пробормотал, что моих чувств это все же изменить не может, и затем уже старался избегать Кауфмана в Мариинском дворце… Впоследствии не в пример другим Кауфман, оставаясь профессором, оказывал немалые услуги в сфере статистики и «большевистскому» государству. Но мне, к великому моему огорчению, уже не пришлось встретиться с ним до самой его смерти

167

убеждение, кредо (франц.)

168

как он жил сейчас, об этом свидетельствует воззвание того же балтийского съезда – не только уже вполне грамотное, но поистине замечательное, полное силы, убеждения, достоинства и революционного пафоса. Читатель только выиграет, если я приведу хоть часть его: «Братья, в роковой час, когда звучит сигнал боя, сигнал смерти, мы возвышаем к вам свой голос, мы посылаем вам привет и предсмертное завещание. Атакованный превосходными германскими силами наш флот гибнет в неравной борьбе. Ни одно из наших судов не уклонится от боя. Оклеветанный, заклейменный флот исполнит свой долг перед великой революцией. Мы обязаны твердо держать фронт и оберегать доступы к Петрограду. Мы выполним свое обязательство. Мы выполним его не по приказу какого-нибудь жалкого русского Бонапарта, царящего долготерпением революции. Мы идем в бой не во имя договоров наших правителей с союзниками, опутывающих цепями руки русской свободы. Мы исполняем верховное веление нашего революционного сознания. Мы идем к смерти с именем великой революции на недрожащих устах и в горячем сердце бойцов. Русский флот всегда стоял в первых рядах революции. Имена моряков вписаны на почетном месте в книгу великой борьбы с проклятым царизмом. И эта борьба… не на жизнь, а на смерть дает нам святое право призвать вас, пролетарии всех стран, призвать вас твердым голосом, перед лицом смерти, к восстанию против своих угнетателей. Сбросьте с себя оковы, угнетенные! Поднимайтесь на борьбу! Нам нечего терять в этом мире, кроме цепей! Мы верим, мы дышим верою в победу революции!.. Мы знаем, что близок решительный час. Разгорается великая борьба, дрожит горизонт пламенем восстания угнетенных всего мира. В час, когда волны Балтики окрашиваются кровью наших братьев, когда смыкаются воды над их трупами, мы возвышаем свой голос. С уст, сведенных предсмертной судорогой, мы поднимаем последний горячий призыв к вам, угнетенные всего мира! Поднимайте знамя восстания! Да здравствует всемирная революция! Да здравствует справедливый мир! Да здравствует социализм!»

169

специфической, своеобразной (лат.)

170

«Рабочий путь» от 3 октября

171

так сказать (франц.)

172

см. «Рабочий путь» от 13 октября и многие другие

173

В этом заседании после обычных выступлений окопного люда с наказами и с требованиями мира произнес очень красочную речь флотский человек, ответственный большевик Дыбенко. Речь не только красочная, но и крайне характерная и имевшая оглушительный успех. Нам будет очень любопытно и полезно познакомиться с этим выступлением. Дыбенко рассказывал: «Перед началом последних операций командующий Балтийским флотом запросил наш второй съезд, будут ли исполнены боевые приказы. Мы ответили: будут – при контроле с нашей стороны. Но никаких приказаний Временного правительства мы исполнять не будем. И если мы увидим, что флоту грозит гибель, то командующий первым будет повешен на мачте. Контроля, мы добились… В бою с нашей стороны участвовали только 15 миноносцев, тогда как у немцев было 60 миноносцев, 8 дредноутов, 15 броненосцев, крейсера, тральщики, транспорты… Матросы умрут, но не запятнают себя предательством революции. Мы сражаемся не потому, что хотим искупить свою вину, как думает Керенский, но потому, что защищаем революцию и ее конечные цели… К нам в Гельсингфорс были присланы для усмирения казаки. Но через несколько времени они стали большевиками и левыми эсерами. Вам здесь говорят о необходимости вывести Петербургский гарнизон, в частности, для защиты Ревеля. Не верьте. Мы можем защитить Ревель сами. Оставайтесь здесь. У нас есть верные сведения, что в Петроград направляются четыре ударных батальона, которым место на фронте. Оставайтесь здесь и охраняйте революцию… Ее цели будут достигнуты, если уцелеет революционный Петербург…» Так говорили большевики в солдатской секции

174

сравнение – не доказательство (франц.)

175

городу (Риму) и миру (т. е. всему миру); к общему сведению (лат.)

176

разумное основание (франц.)

177

без преувеличения, без прикрас (франц.)

178

второе «я» (лат.)

179

так сказать (франц.)

180

благородство обязывает (франц.)

181

обреченные на смерть (лат.)

182

изначально, независимо от опыта (лат.)

183

На следующий день все названные лица заявили печатно, что такого документа они не подписывали. Между тем в редакции нашей газеты он был получен в том же порядке и в том же виде, как получались и все прочие документы «Комитета спасения». Доселе они не опротестовывались. Наша редакция со своей стороны доказывала подлинность документа и его полное соответствие политической конъюнктуре. Ответа заинтересованных лиц не последовало… В таком виде, не вдаваясь в изыскания, я и передаю этот эпизод.